Арнольди, Иван Карлович

Иван Карлович Арнольди
генерал И. К. Арнольди
Дата рождения	27 октября (7 ноября) 1780(1780-11-07)
Дата смерти	11 (23) октября 1860(1860-10-23) (79 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	артиллерия
Звание	генерал от артиллерии
Командовал	Гвардейская Конная артиллерия
Сражения/войны	Война Четвёртой коалиции, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Русско-турецкая война 1828—1829
Награды и премии	Орден Святого Иоанна Иерусалимского (1800), Орден Святой Анны 4-й ст. (1808), Золотое оружие «За храбрость» (1808), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1812), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1813), Pour le Mérite (1813), Орден Меча (1813), Орден Святой Анны 1-й ст. (1829), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1834), Орден Белого Орла (1847)

Иван Карлович Арнольди (1780—1860) — генерал от артиллерии, сенатор, герой Наполеоновских войн.

Происходил из дворян Курляндской губернии, родился 27 декабря 1780 года (по другим данным — в 1781, 1782 или 1783 году). Его братья, Павел и Пётр, оба были генерал-майорами и кавалерами ордена св. Георгия 4-й степени.

Образование получил в артиллерийском и инженерном кадетском корпусе, из которого выпущен 8 декабря 1799 года подпоручиком в полевой артиллерийский батальон, квартировавший в Санкт-Петербурге. В 1800 году император Павел I пожаловал ему орден св. Иоанна Иерусалимского.

Принимал участие в войне с французами 1806—1807 годов в Восточной Пруссии. Состоя в звании адъютанта при генерал-майоре графе Кутайсове, Арнольди особенно отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау 26 и 27 января 1807 года, за что награждён золотым знаком отличия на георгиевской ленте, установленным в память этого дня; в том же году был в сражениях: 24 и 26 мая при деревне Ломитене (за которое в 1808 году получил орден св. Анны 4-й степени), 29 мая при Гейльсберге и 2 июня при Фридланде. За последнее сражение он 12 апреля 1808 года награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость».

В 1809 году участвовал в походе в Австрию, но в сражениях участия не принимал, а в 1811 году, за отличную службу при графе Кутайсове, ему Высочайше повелено было носить на воротнике золотые петлицы, подобные тем, которые пожалованы были за отличия некоторым артиллерийским бригадам.

В 1812 году Арнольди был переведён в 1-ю артиллерийскую бригаду, с назначением командиром 13-й конной роты, состоявшей в армии Чичагова; с этой ротой он оказал особые отличия в боях на Березине 14 и 16 ноября (причём под ним были убиты три лошади) и при дальнейшем преследовании неприятеля, за что был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом.

29 января 1813 года, находясь с ротою в авангарде, под начальством графа Воронцова, одними картечными выстрелами выбил неприятеля из местечка Рогожного, а затем преследовал на расстоянии 15 верст, до местечка Оберник, за что награждён чином подполковника. Во время шестинедельного перемирия находился в блокадном корпусе под Магдебургом. 25 августа участвовал в сражении при Денневице, где атакой своих конных артиллеристов, взял два неприятельских орудия, после чего с лёгкой кавалерией преследовал противника и, 27 числа, нагнал его уже под самой крепостью Торгау. Здесь, имея под своим начальством 24 орудия, их огнём он принудил сдаться гарнизон одного из передовых укреплений и 24 сентября за свой подвиг пожалован орденом св. Георгия 4-й степени(№ 2681 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова), а от прусского короля получил орден Pour le Mérite.

Затем, находясь в армии наследного принца шведского, Арнольди принимал участие в Битве народов под Лейпцигом, в которой совершил ряд выдающихся подвигов. Будучи около полудня 6 октября ранен пулей в икру левой ноги, фронта для перевязки не оставил и с пулей в ноге продолжал командовать; из селения Редниц гнал неприятеля до самого Лейпцига, вблизи которого у Арнольди оторвало раненую ногу, но он все-таки ещё четверть часа просидел на лошади, а затем сполз с неё и командовал лежа у правофлангового орудия. Император Александр I, узнав о тяжкой ране Арнольди, перенесённого для операции в селение Тауху, прислал своего лейб-медика. Ногу пришлось отнять до половины бедра, но это не вывело Арнольди из строя, в котором он прослужил ещё свыше 40 лет, причём, не имея ноги, сидел и ездил на коне. За отличие в этой битве он в тот же день был произведён в полковники, а кронпринц шведский возложил на него, на месте сражения, военный орден Меча.

По выздоровлении, Арнольди вступил в командование прежней ротой и, в 1815 году, находился в составе армии, двинутой для действий против Наполеона за границу.

8 августа 1817 года он был назначен начальником артиллерии 5-го резервного кавалерийского корпуса, а 31 января 1820 года — командиром лейб-гвардии конной артиллерии. Тогда же в Санкт-Петербурге появилась шутка, что в гвардейской конной артиллерии три полковника с пятью ногами, пятью руками и тридцатью шестью орденами, это были Арнольди, И. И. Бартоломей (без руки) и В. В. Гербель.

12 декабря 1821 года произведён в генерал-майоры, с назначением состоять по поручениям при графе Аракчееве. 9 августа 1822 года назначен начальником артиллерии военных поселений Херсонской и Екатеринославской губернии, а приказом от 11 мая 1826 года ему повелено было состоять для по особых поручений при генерал-фельдцейхмейстере великом князе Михаиле Павловиче.

В 1829 году Арнольди отправлен к армии, действовавшей в Европейской Турции, в звании начальника осадной артиллерии, и, при осаде Силистрии, постоянно находился в траншеях, под жестоким огнём. Вызванный затем главнокомандующим к главной квартире, он своей распорядительностью и отвагой много содействовал победе над турками при Кулевчи 30 мая.

В критический момент сражения Арнольди получил приказание взять конно-батарейную № 19 батарею и идти на выручку авангарда, истомленного неравным и ожесточённым боем. Неожиданное появление из-за горы батареи, обдавшей неприятеля картечью, заставило турок дрогнуть и отступить. Новые троекратные атаки турок расшиблись о стойкость и мужество авангарда. Между тем главные массы турок обрушились на правый фланг русских войск. Арнольди с батареей понёсся туда и столь же неожиданно оказался против обнажённого правого фланга турок, которые от удачного действия наших снарядов пришли в полное смятение. В преследовании батарея не могла сразу принять участие, так как все снаряды оказались израсходованными, но временную задержку Арнольди быстро наверстал, как только удалось пополнить боевой комплект. С Иркутскими гусарами батарея понеслась за отступавшими турками и довершила гибель противника, бежавшего в паническом ужасе, бросив всю свою артиллерию, весь обоз и все, что затрудняло бегство. Победа под Кулевчей оказала решительное влияние на исход кампании. Арнольди, как один из главных творцов победы, 9 июня был награждён орденом св. Анны 1-й степени.

Перейдя с армией за Балканы, участвовал в деле под Сливно и при занятии Адрианополя, за которые, как и вообще за отличия, оказанные им в эту войну, 6 декабря получил императорскую корону к ордену св. Анны 1-й степени. По окончании турецкой войны, Арнольди снова был назначен состоять при великом князе Михаиле Павловиче; в 1834 году наименован начальником конно-артиллерийского резерва и награждён орденом св. Владимира 2-й степени; 6 декабря 1835 года произведён в генерал-лейтенанты; в 1841 году, за упразднением конно-артиллерийского резерва, назначен начальником артиллерии по части инспектора резервной кавалерии. 24 сентября 1847 года он получил орден Белого орла и 6 декабря 1849 года, в честь 50-летия службы, ему пожалован орден св. Александра Невского.

Произведённый 8 апреля 1851 года в генералы от артиллерии, Арнольди в следующем году, 21 сентября, был определён сенатором. Присутствовал в 1-м отделении 6-го департамента, а с 1 января 1853 года — во 2-м отделении 5-го департамента.

Скончался 11 (23) октября 1860 года в Санкт-Петербурге, похоронен в Царском Селе на Казанском кладбище.

Арнольди был дважды женат. Родившаяся от первого брака на сестре декабриста Н. И. Лорера Надежде дочь София вышла впоследствии замуж за князя Ухтомского. От второго брака на дочери французского купца Софии Карловне Погибель, Иван Карлович оставил двух сыновей: Александра (генерал от кавалерии) и Льва (чиновник МВД); Иваном Карловичем оставлены интересные мемуары, которые хранлились у старшего сына, генерала от кавалерии А. И. Арнольди.

В «Военной энциклопедии» Сытина дана следующая характеристика Арнольди:

Арнольди представлял собой своеобразный тип. Большой поклонник дисциплины, он наводил на солдат страх, хотя заботился о их пище и одежде. К поставщикам армии, если они воровали, он был беспощаден, приказывая даже бить их палками. Проворовавшегося солдата секли безжалостно. Вместе с тем он был известен своим жестоким и вспыльчивым нравом, причём не стеснялся ни с кем.

Арнольди был очень дружен с комендантом Царского Села генералом Захаржевским, у которого также не было ноги. П. П. Потоцкий в своём труде рассказывает следующую историю: «Однажды император Николай Павлович встретил Арнольди на Исаакиевской площади и подойдя к нему сказал: „А я издали принял тебя за Захаржевского“. — „Между нами большая разница, Ваше Велнчество“ — отвечал Арнольди. — „Да, ты выше“. — „He то, Ваше Величество“. — „А, знаю, у тебя нет левой, а у Захаржевского правой ноги“. — „Никак нет, Ваше Величество“. — „Так какая же между вами ещё разница?“. — „Я полевой, — отвечал Арнольди, — а он оранжерейный!“. Император был весьма доволен этой шуткой и впредь уже не смешивал Арнольди с Захаржевским».

Источники

• Арнольди, Иван Карлович // Аральская флотилия — Афонское сражение. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 60—61. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 3).</span>
• Арнольди, Иван Карлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. — М., 2009
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. — М., 2007
• Пономарёв В. П., Шабанов В. М. Кавалеры Императорского ордена Святого Александра Невского, 1725—1917: биобиблиографический словарь в трёх томах. Том 2. — М., 2009
• Потоцкий П. П. [dlib.rsl.ru/viewer/01004231034#?page=2 Столетие Российской Конной Артиллерии. 1794—1894 г]. — СПб, 1894.
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 20 июня. — СПб., 1840
• Список сенаторов по старшинству чинов. Исправлен по 1 января 1854 года. — СПб., 1854

Ссылки

• [auction-ruseasons.ru/index.php?a=2&h=1&b=117107 Портрет]

Отрывок, характеризующий Арнольди, Иван Карлович

Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.