Аррия Марцелла

Аррия Марцелла
Arria Marcella
Жанр:	Новелла
Автор:	Теофиль Готье
Язык оригинала:	французский
Дата первой публикации:	1852

Аррия Марцелла (лат. Arria Marcella) — фантастическая новелла Теофиля Готье, впервые напечатанная 1 марта 1852 в журнале Revue de Paris.

Сюжет

Трое юношей, Октавьен, Макс и Фабио, путешествуя по Италии, посещают археологический музей в Неаполе, где хранятся предметы, найденные при раскопках Помпей. Мечтающий о недостижимом идеале красоты, который его воображение помещает в прошедших эпохах, Октавьен надолго застывает перед витриной с гипсовым слепком тела женщины, сделанным на вилле Аррия Диомеда.

Приятели совершают экскурсию по раскопанному городу, затем ужинают в остерии, пробуя местное вино. Ночью Октавьен отправляется бродить по развалинам Помпеи, и внезапно оказывается в ночном городе летом 79 года, незадолго до извержения. Познакомившись на улице с молодым местным жителем, парижанин, довольно сносно владеющий латынью, отправляется в амфитеатр, где дают «Касину» Плавта. Во время представления он встречается взглядом с прекрасной помпеянкой. Та оказывается Аррией Марцеллой, дочерью Аррия Диомеда, той самой, чьим телом юноша любовался в музее.

Не теряя времени даром, девушка приглашает незнакомца на виллу, чтобы поразвлечься, но в разгар любовной прелюдии появляется мрачный старик-отец. Суровый адепт христианства, он осыпает упреками распутную дочь-язычницу, с помощью колдовских чар завлекшую в прошлое юного христианина XIX века, и, несмотря на ее яростные возражения и недовольство Октавьена, применяет более сильное заклинание, дабы уничтожить морок. Аррия Марцелла рассыпается прахом в руках незадачливого любовника, а сам он отчаяния лишается чувств.

Наутро протрезвевшие друзья находят Октавьена и приводят его в сознание, но юноша впадает в глубокую меланхолию. Женившись на юной англичанке, он не выказывает ни к ней, ни к другим женщинам подлинного чувства, и жена, чувствующая, что между ней и супругом кто-то есть, теряется в догадках.

О новелле

Новелла написана после поездки по Италии в августе — ноябре 1850, и посещения Помпей и археологического музея, где Готье любовался знаменитым гипсовым слепком, до этого привлекшим внимание Шатобриана, Жермены де Сталь и Александра Дюма. Среди литературных источников были «Коринфская невеста» Гёте, и Вторая часть «Фауста», где герой силой своего желания вызывает из прошлого Елену. В свою очередь, произведение Готье стало источником для новеллы Вильгельма Йенсена «Градива».

Романтическую мечту о вневременной любви, выходящей за пределы, положенные человеку, Готье описывает следующим образом:

В самом деле, ничто не умирает, все пребывает вечно; никакой силе не уничтожить то, что некогда существовало. Всякий поступок, всякое слово, всякая форма, всякая мысль, упав во всеобъемлющий океан сущего, вызывает круги, которые расходятся, все расширяясь, до последних пределов вечности. Материальная форма исчезает лишь в глазах обывателей, в то время как призраки, отделяющиеся от нее, заселяют бесконечность. В какой-нибудь неведомой области пространства Парис по-прежнему похищает Елену. Галера Клеопатры расправляет свои шелковые паруса на лазури идеального Кидна. Иным могучим, страстным умам удалось приблизить к себе безвозвратно минувшие, казалось бы, века и оживить людей, мертвых в глазах всех других. Любовницей Фауста была дочь Тиндара, и он перенес ее из таинственных бездн Гадеса в свой готический замок. А теперь Октавиану дано прожить один день в царствование Тита и вкусить любовь Аррии Марцеллы, дочери Аррия Диомеда, которая возлежит сейчас рядом с ним на античном ложе, в разрушенном, по всеобщему убеждению, городе.

Главный герой новеллы, способный влюбляться лишь в статуи и картины, и пренебрегающий живыми современницами, воспроизводит черты персонажа более раннего произведения Готье — «Золотого руна» (вплоть до упоминания, что свидания с идеальной возлюбленной воображаются ему исключительно в местах, вроде террас Изола-Беллы и берегов Лаго-Маджоре), но, в отличие, от Тибурция, он получает опыт физического общения с предметом свой страсти, а потому больше не может найти исцеления от бесплодных мечтаний.

Новелла была анонсирована в Revue de Paris под двумя названиями: «Помпея» и «Маммия Марцелла», и была перепечатана в Le Pays 24 и 28 августа того же года. Первое книжное издание вышло также в 1852 году в сборнике «Романное трио», а в 1863 году она вошла в сборник «Романы и сказки», в составе которого в дальнейшем переиздавалась.

Литература

• Spoelberch de Lovenjoul Ch. de, vicomte. Histoire des oeuvres de Théophile Gautier. T. II. — Genève: Slatkine Reprints, 1968.[gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k8840n.r=.langEN]
• Соболева И. Сны о «Градиве» и Градиве // Градива: Вильгельм Йенсен, Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Андре Бретон, Ролан Барт, Жак Деррида. — [Б. м.]: Salamandra P.V.V., 2012.

Ссылки

• [www.theophilegautier.fr/nouvelles/ Theophile Gautier: Nouvelles] (фр.). Проверено 9 июня 2016.
• Зенкин С.Н. [ec-dejavu.ru/a/Art_for_art.html Теофиль Готье и «искусство для искусства»]. Проверено 9 июня 2016.

Отрывок, характеризующий Аррия Марцелла

– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.