Арсений III Черноевич

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Арсений и фамилией Черноевич.

Арсений III Черноевич (славяносерб. Арсенїй Чарноевичь; 1633, Черногория — 27 октября 1706, Вена) — патриарх сербский с 1674 по 1690 год. Происхождение Арсения от рода Черноевичей, владевших в XV веке Черногорией, вызывает сомнение у некоторых историков.

Биография

Арсений III Черноевич родился в Баицах, близ города Цетине в Черногории. Поступлением в духовное звание приобрел влияние в сербском народе, коим избран в патриархи в Печ. Заветной мечтой его было освобождение сербов из-под турецкого ига. Успешная война австрийского императора Леопольда I против турок укрепила Арсения в его надеждах, и он вступил в сношения с Юрием Бранковичем, который, опираясь на покровительство князя Седмиградии и Австрии, готовил в Сербии восстание.

Арсений заодно с Бранковичем открыл переговоры с австрийским двором и приготовил народ к вооруженному содействию австрийским войскам, которыми в 1688 году был взят город Белград; всё христианское население Сербии, Боснии и части Албании встретило их, как своих освободителей. Но результатами победы австрийцы не воспользовались в надлежащей мере; почему-то признано было нужным ретироваться из завоеванных сербских областей, но все же, признавая тяжесть ига турецкого для сербского народа, Леопольд I издал прокламацию, в которой приглашал недовольных селиться под его покровительством в Южной Венгрии, в пустынном крае на севере от Дуная и Савы, незадолго перед тем отнятом у Турции.

Вероломство австрийцев скоро обнаружилось. Приказано было схватить (1689 г.) Юрия Бранковича и отвезти в крепость, чтобы этим путём лишить сербский народ его энергичного вождя. Арсений склонился к переселению в Венгрию и начал переговоры об условиях переселения с австрийским генералом Пикколомини, стоявшим в Нише. Он торопился переговорами, так как опасался, что в случае заключения с турками мира вся тяжесть турецкого оружия обрушится на сербов. Австрийское правительство обещало полную свободу исповеданий, свободу от податей, право избирать себе воевод и патриархов и управление по собственным законам и обычаям, взамен чего сербы обязались служить Австрии вооруженным оплотом против Турции. Таковы были условия, утверждённые и обнародованные Леопольдом I.

В 1690 году началось переселение во главе с сербским патриархом Арсением: до 40 тысяч семей оставили свои крепкие позиции в древней Расе, в Косово, у подножия Шар-дага и других ближайших к городу Печи местностей. Сербская Патриархия, просуществовав в Печи около четырёх веков, также была перенесена в австрийские пределы, и патриарший престол был основан сначала в монастыре Крушедоле, а впоследствии перенесен в город Карловиц. С этих пор начинается существование т. н. Сербской воеводины и сербского патриаршества в Южной Венгрии. Австрия данных обещаний не исполняла. Сербская воеводина оставалась без воеводы, так как вопреки правам сербов австрийское правительство не освобождало Бранковича, избранного воеводою, а продолжало его держать в крепости; не помогали беспрестанные ходатайства Арсения об освобождении Бранковича, ни даже заступничество русского двора.

Старания Петра Великого оставались тщетными перед непреклонною решимостью Леопольда I — не давать сербским переселенцам самостоятельной организации на основании выговоренных прав. Бранкович так и скончался в заключении. Обещанная свобода вероисповеданий также оказалась мнимой, о чём можно судить по бесконечным жалобам Арсения на беспрестанные стеснения и обиды, которым сербы подвергались в своем исповедании, для чего Арсению приходилось постоянно находиться в Вене, при дворе Леопольда; так в бесплодных ходатайствах прошли последние годы жизни.

Арсений III Черноевич скончался в австрийской столице 27 октября 1706 года, при императоре священной Римской империи Иосифе I, у которого он тчетно добивался признания за сербами прав, утверждённых его отцом Леопольдом.

События после кончины Арсения

Со смертью Арсения правительство не допустило избрания нового сербского патриарха, и новый патриарший престол сербов в Австрии занимали митрополиты до 1848 года, в Печи же был снова избран патриарх, так как власть патриарха, жившего в Австрии, не могла распространяться на сербов, принадлежавших Турции.

Печские патриархи просуществовали до 1763 года, когда сербы по проискам константинопольского патриарха были подчинены фанариотской епархии, чем уничтожен был сербский патриархат. Между тем, сербы с переходом к Австрии сделались храбрейшими её защитниками, выполнив блистательно принятые на себя обязательства.

Уже в 1692 году у Слан-Камена сербы под предводительством своего вождя Монастырлия одержали блистательную победу над великим визирем, в 1694 году у Ченея, а в 1704 году практически в одиночку отстояли власть австрийского императора в Венгрии при всеобщем восстании, поддерживаемом Францией, с Ракоцци в главе. Все это не было оценено, и притеснения православных продолжались по-прежнему. Места, оставленные сербами с переселением в Венгрию, опустели и перешли в руки албанцев-мусульман, и центр древней сербской державы обратился в пустыню. До этого переселения сербский народ составлял плотную массу от Дуная до высокого Шар-дага и Адриатического моря, Арсений же часть этого народа перевел на северную сторону Дуная, где она ассимилировалась между мадьярами и валахами.

Ссылки

• [lib.eparhia-saratov.ru/books/18t/talberg/history2/87.html Православная церковь в Австро-Венгрии]

Отрывок, характеризующий Арсений III Черноевич

– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.