Арсеньевские вести

«Арсеньевские вести»

Тип	выходит 1 раз в неделю
Формат	общественно-политическая газета
Владелец	редакция
Главный редактор	Ирина Гребнёва
Основана	1992
Политическая принадлежность	независимая, оппозиционная
Язык	русский
Главный офис	Владивосток
Тираж	15 000
Сайт: [arsvest.ru .ru]

К:Печатные издания, возникшие в 1992 году

«Арсеньевские вести» — независимая общественно-политическая и правозащитная еженедельная газета Приморского края.

Первоначально была зарегистрирована в городе Арсеньеве в 1992 году, однако после отказа арсеньевской типографии печатать материалы была вынуждена в том же году перебраться во Владивосток. Основная тематика газеты — освещение злободневных событий края, нарушений прав граждан и разоблачения высокопоставленных чиновников. Редактор — Ирина Гребнёва.

Редакция

• Ирина Гребнёва — соучредитель, редактор с 1993 года. В 2000 году осуждена по ст. 315 УК РФ; арестована на 5 суток за дословное опубликование распечатки незаконно прослушанных телефонных переговоров губернатора Е. Наздратенко и других чиновников, содержащих ненормативную лексику.
• Надежда Алисимчик. Удостоена гранта Фонда Сороса.
• Марина Завадская. Удостоена премии Сахарова.

В разные годы в газете работали журналисты: Владимир Трубицын (соучредитель, редактор в 1992—1993 гг.), Татьяна Романенко (соучредитель, заместитель редактора), Эдуард Гурченков, Валерий Куцый, Юрий Мокеев. В газете также печатаются многие оппозиционеры края, некоторых из них обвиняли в финансовой поддержки спецслужбами Запада и Фондом Сороса.

История

Первый номер газеты вышел на волне перестройки в марте 1991 года в городе Арсеньеве. Вскоре директора типографии вызвали в городской комитет КПСС и пригрозили 20 годами тюрьмы за выпуск газеты, после чего издание было временно приостановлено.

В июне 1992 года газета под названием «Арсеньевские вести» была зарегистрирована в городе Арсеньеве. Спустя 1 месяц типография города без объяснения причин отказалась печатать материалы, после чего издание было вынуждено покинуть Арсеньев и перебраться во Владивосток. В 1996 году редакция разместилась в офисе по улице Пограничная, дом 12. 4 января 2009 года в редакции произошёл пожар, в результате которого погиб менеджер по рекламе Владислав Захарчук; по мнению редактора имел место поджог.

В мае 2009 года коммунисты города Арсеньева выразили возмущение публикацией «Кого считают экстремистами — националистов или оппозицию», в которой проводилось сравнение фашистов и коммунистов; и пообещали собрать подписи населения Арсеньева с требованием убрать из названия газеты слово «Арсеньевские».

Судебные преследования

В октябре 2009 года Европейский суд по правам человека удовлетворил заявление журналиста газеты, которого государственные суды Российской Федерации признали виновным в опубликованном открытом письме, разоблачающем чиновников в незаконных сделках с древесиной.

Обвинения в клевете

• Губернатор Евгений Наздратенко в 1994 году подал иск о возмещении ему морального вреда за публикацию доклада «О нарушениях прав человека и законности в Приморском крае», подготовленного партией «Демократический выбор России», в котором содержалось «значительное количество бездоказательных обвинений против губернатора»; суд удовлетворил иск.
• Газета «Владивосток» в 1997 году предъявила к редакции «Арсеньевских вестей» 4 иска.
• Начальник управления судебного департамента при Верховном суде РФ в Приморском крае В. Шульга подал 2 иска в защиту чести, достоинства и деловой репутации за публикацию статьи «Вся власть из леса», рассказыващей о незаконных лесозаготовках в Дальнереченском районе.
• Прокурор Валерий Василенко в 2003 году подал иск в защиту чести, достоинства и деловой репутации за публикацию карикатуры в статье «Кандидатов надо знать изнутри». Иск российскими судами удовлетворён.
• Прокурор Андрей Елькин в августе 2009 года потребовал возбудить уголовное дело по факту клеветы в свой адрес за публикацию мнения председателя одного из владивостокских ТСЖ о попустительстве и бездействии прокурора по вопросам земельного участка.
• Мэр Уссурийска Сергей Рудица в 2009 году подал иск в защиту чести, достоинства и деловой репутации за публикацию статьи «Почём услуги прокурора?»; заявление было оставлено без рассмотрения.
• Мэр Владивостока Игорь Пушкарёв в январе 2011 года подал иск в защиту чести, достоинства и деловой репутации за публикацию статьи Ю. Филатова «Пешеходов надо уважать», содержащую, по мнению заявителя, заведомо ложные сведения.

Обвинения в экстремизме

• Ноябрь 2008 года. За публикацию обращения представителей ингушской оппозиции, утверждавшей, что российские власти проводят геноцид ингушского народа, прокуратура вынесла газете предупреждение о недопустимости распространения экстремизма.
• Январь 2011 года. За иллюстрацию карикатуры со свастикой Роскомнадзор вынес новое предупреждение.
• Апрель 2011 года. За иллюстрацию изображения, сходного с изображениями нацистской Германии, прокуратура вынесла повторное предупреждение, позднее отменённое судом.

Мнения о газете

• По мнению организации «Репортёры без границ», за 2009 год газета «публикует материалы с удивительно нейтральных, но в то же время и резко-критических позиций».
• По словам известного адвоката Эммы Любарской, газету «называют и преднамеренно выдают за жёлтую прессу только те, кого критикуют в этой газете, о чьих преступлениях и проступках рассказывают на её страницах».

Награды

В 2010 газета получила премию имени Герда Буцериуса «Свободная пресса Восточной Европы» (Gerd Bucerius-Förderpreis Freie Presse Osteuropas).

Отрывок, характеризующий Арсеньевские вести

Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.