Арсеньев, Николай Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Дмитриевич Арсеньев
Дата рождения

1754(1754)

Дата смерти

1 ноября 1796(1796-11-01)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал-майор

Сражения/войны

Русско-турецкая война 1768—1774,
Русско-турецкая война 1787—1792,
Польская кампания 1792 года,
Польская кампания 1794 года

Награды и премии

Никола́й Дми́триевич Арсе́ньев (1749 или 1754—1796) — генерал-майор из рода Арсеньевых, герой штурма Измаила.





Биография

Сын генерал-майора Дмитрия Васильевича Арсеньева (1728—1806) от брака его с Прасковьей Александровной Кашперовой (1734—1803). Братья — Василий (1755—1826), московский губернский предводитель дворянства, и Александр (1766—1819), генерал-майор.

В 1760 году стал служить в лейб-гвардии Преображенском полку, из которого в 1769 году перешёл волонтером в армию, действовавшую в русско-турецкой кампании 1768—1774 годов.

В войне против турок Николай Дмитриевич Арсеньев принял участие в сражениях под Кафою (29 июня 1771 года) и у деревни Обашту (в 1773 году). В 1780 году Николай Дмитриевич Арсеньев получил звание полковника, в 1787 году — бригадира и 5 февраля 1790 года — генерал-майора.

Во время второй турецкой войны бригадир Николай Дмитриевич Арсеньев находился в составе войск, действовавших против Измаила, и при первоначальном его обложении, 18 ноября 1790 года получил от генерал-майора де-Рибаса задание занять остров Сулин, ниже самой крепости, пятью батальонами с принадлежащей им артиллерией, выставив на нём батареи для действия против неприятельской флотилии под крепостью и турецких батарей, расположенных на левом берегу реки Дунай и составлявших южную линию обороны Измаила. Арсеньев работал энергично, и 20-го числа три батареи могли уже открыть огонь, от которого сильно пострадала неприятельская флотилия. Попытка турок захватить и уничтожить эти батареи не удалась: турецкий отряд, высадившийся на остров, был сброшен штыками пехоты бригадира Арсеньева в море.

Однако на этот раз взять Измаил не удалось. Для овладения им послан был Александр Суворов. По диспозиции для штурма генерал-майор Николай Дмитриевич Арсеньев был назначен начальником первой из трех десантных колонн, планировавших атаковать крепость со стороны реки Дунай. Арсеньев, больной в этот день, выполнил свою задачу блестяще: его колонна под огнём крепостных орудий первой подошла на судах к берегу, высадилась и штыками овладела береговым кавальером, валом до Килийских ворот, береговыми батареями и сильным редутом Табия. Суворов представил генерал-майора Арсеньева к награждению орденом св. Георгия III класса, который был ему пожалован 25 марта 1791 года (№ 80 по кавалерским спискам)

Во уважение на усердную службу и отличную храбрость, оказанную при взятии приступом города и крепости Измаила с истреблением бывшей там турецкой армии, командуя колонною.

В 1792 году Николай Дмитриевич Арсеньев выступил участником военных действий русских войск в Польше, направленных для защиты так называемой «Тарговицкой конфедерации». Поступив в корпус Ивана Евстафьевича Ферзена, он находился в делах при покорении Несвижского замка, у Слуцка и при Брест-Литовске, причём за оказанные отличия был награждён орденом св. Владимира 2-й степени.

В 1794 году Арсеньев состоял начальником русского гарнизона в Вильне, когда в ночь на 9 апреля, день Святой Пасхи, поляки совершили вероломное нападение на русских и перерезали большую часть гарнизона. Николай Дмитриевич Арсеньев и с ним около 60 офицеров и 600 рядовых были захвачены в плен, в котором оставались до занятия 1 сентября того же года Вильны войсками Богдана Фёдоровича Кнорринга. Умер 1 ноября 1796 года, от ран, полученных под Измаилом.

Семья

Был женат на Вере Ивановне Ушаковой (1760—1828), после смерти мужа оказалась с детьми в крайней нужде, два раза, в 1796 и 1799 году, обращалась с просьбой к императору Павлу I о материальной помощи. В браке имела сына и четырёх дочерей, которые приходились троюродными сестрами и братом матери М. Ю. Лермонтова. Веру Ивановну и её старшую дочь писал Боровиковский, а в 1814 году О. А. Кипренский написал портрет дочери Дарьи:

  • Екатерина Николаевна (1778—18..), воспитывалась в Смольном институте; 23 ноября 1796 года пожалована во фрейлины императрицы Марии Федоровны; с 4 ноября 1800 года замужем за действительным статским советником Павлом Фёдоровичем Козловым (1776—1820), их сын генерал-майор А. П. Козлов.
  • Дмитрий Николаевич (1779—1845), служил в гвардии Уланском полку полковником, после при дворе камергером, находился при великой княгине Екатерине Павловне. Обращался к Пушкину за содействием по делу о какой-то нанесенной ему «обиде». Был женат на графине Александре Михайловне Каховской, дочери генерала от инфантерии графа М. В. Каховского.
  • Дарья Николаевна (1783—18..), была третьей женой томского губернатора и сенатора Василия Семёновича Хвостова (1754—1832), младшего брата стихотворца. У них было два сына — Александр (1809—1861) и Дмитрий (1811—1860), и дочь Елизавета.
  • Прасковья Николаевна (1786—1851), с 1816 года вторая жена генерал-майора Фёдора Исаевича Ахвердова (1774—1820), в её тифлиском доме воспитывалась княжна Нина Чавчавадзе, частыми гостями были Грибоедов и Н. Н. Муравьев-Карский. С 1830 года жила в Петербурге, где её дом посещал А. С. Пушкин. По воспоминаниям её зятя, она была выдающаяся женщина: получила в Петербурге хорошее образование, с успехом занималась живописью, копировала картины в Эрмитаже, любила литературу и музыку, но по своему легкомыслию очень расстроила своё состояние[1].
  • Мария Николаевна (178.—18..), замужем за Заушевским.

Напишите отзыв о статье "Арсеньев, Николай Дмитриевич"

Примечания

  1. [feb-web.ru/feb/griboed/critics/vos29/mur_k_29.htm Записки Н. Н. Муравьева-Карсского]

Источники

Отрывок, характеризующий Арсеньев, Николай Дмитриевич

Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.