Артавазд II

Артавазд II Արտավազդ Երկրորդ<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монета с изображением Артавазда II</td></tr>
царь Великой Армении
56 до н. э. — 34 до н. э.
Предшественник:	Тигран II
Преемник:	Арташес II
Смерть:	31 до н. э.(-031)
Род:	Арташесиды
Отец:	Тигран II
Мать:	Клеопатра Понтийская
Супруга:	Клеопатра
Дети:	сыновья: Арташес II и Тигран III

Артавазд II (ум. 31 до н. э.) — царь Армении Великой в 55-34 до н. э., сын Тиграна II. Сочетал управление государством с занятиями историей и даже драматургией, основоположник армянской иноязычной литературы. Считается основателем армянского театра. Боролся за ликвидацию зависимости от Рима.

Уклонившись от поставки Риму военных контингентов против Парфии, обещанных по Арташатскому миру, Артавазд выступил в союзе с парфянами. Когда римский полководец Красс погиб в битве с парфянским полководцем Суреном при Каррах (Харране) в Месопотамии (53 г. до н. э.), Сурен прислал его голову царю Парфии, который находился в Арташате на свадьбе своего наследника с дочерью Артавазда. Оба царя присутствовали на представлении «Вакханок», трагедии Еврипида, и актёр вынес вместо бутафорской головы, требовавшейся по ходу действия, голову Красса, со словами: «вот рога оленя, убитого нами на счастливой охоте».

Поражение римлян в битве с парфянами при Каррах в 53 до н. э. и гибель Красса позволили Артавазду вновь присоединить к Армении захваченные ранее Римом Софену и Армению Малую. Он, по-видимому, участвовал в походе парфянского царевича Пакора (40 г. до н. э.) против средиземноморских провинций Рима.

В 36-34 гг. римский полководец Марк Антоний, который управлял восточной частью римских владений, начал новую войну с Парфией, а затем и с Арменией, опираясь на помощь египетской царицы Клеопатры. Несмотря на начальные поражения, Антоний смог заманить Артавазда в свой лагерь якобы для переговоров и захватить его. Арташат был разграблен. В числе прочего были увезены золотая статуя богини Анаит и множество других сокровищ. Артавазд был увезён в Египет и проведён в триумфальном шествии римского полководца, а затем, спустя 3 года, обезглавлен.

После гибели Артавазда на престол вступил его сын, Арташес II, войска которого перебили римские гарнизоны, оставленные Антонием в Армении.

Артавазд II считается основоположником армянской иноязычной литературы. Согласно Плутарху, он писал драмы и речи на греческом языке.

Ссылки

• Артабаз, царь армянский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Артавазд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Артавазд II

– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.