Артамонов, Михаил Илларионович

Михаил Илларионович Артамонов
Артамонов в студенческие годы
Дата рождения:	23 ноября (5 декабря) 1898(1898-12-05)
Место рождения:	деревня Выголово, Весьегонский уезд, Тверская губерния, Российская империя
Дата смерти:	31 июля 1972(1972-07-31) (73 года)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	история, археология
Учёная степень:	доктор исторических наук
Альма-матер:	ЛГУ
Научный руководитель:	А. А. Спицин, А. А. Миллер, Н. П. Сычёв
Известные ученики:	С. А. Плетнёва, Л. Н. Гумилёв, А. Д. Столяр, И. И. Ляпушкин, А. В. Гадло, Л. С. Клейн, М. Б. Щукин
Известен как:	директор Государственного Эрмитажа (1951—1964)
Награды и премии:

Артамо́нов Михаи́л Илларио́нович (23 ноября [5 декабря] 1898, деревня Выголово, Тверская губерния — 31 июля 1972, Ленинград) — советский археолог и историк. Основатель советской школы хазароведения, директор Государственного Эрмитажа. Главные труды посвящены истории и культуре хазар, скифов и ранних славян.

Биография

Выходец из крестьянской семьи. В 1913 году окончил вечернее Городское четырёхклассное училище. До Октябрьской революции служил конторщиком в Санкт-Петербургском обществе страхований и счетоводом в Обществе заводчиков и фабрикантов. В 1914—1916 гг. учился на вечерних Общеобразовательных курсах. В начале 1917 года был призван в армию. С энтузиазмом встретил Февральскую революцию. В апреле 1917 г. избран членом Совета солдатских депутатов, вскоре добровольцем ушёл на фронт. Участвовал в боях на Западной Двине.

В декабре 1917 г. Артамонов демобилизовался и был отозван в Петроград на работу в национализированном Международном банке. С лета 1918 г. и до конца 1920 г. проработал в Красном Холме (Тверская область) в органах народного образования. (заведующим школы, преподавателем)

С 1921 по 1924 г. обучался в Ленинградском университете на отделении археологии и истории искусств. Среди учителей Артамонова были А. А. Спицын, А. А. Миллер, Н. П. Сычёв. После окончания университета остался младшим ассистентом археологического кабинета.

Саркел

В 1929 году провёл первую самостоятельную экспедицию — разведку на Нижнем Дону. По результатам исследования убедительно идентифицировал с левобережным Цимлянским городищем известный по письменным источникам город Саркел (раскопки в 1934—36 гг.). В 1934 г. за статью «Совместные погребения в курганах со скорченными и окрашенными костяками» Артамонову без защиты диссертации была присвоена степень кандидата исторических наук. С 1935 г. профессор. Докторская диссертация на тему «Скифы. Очерки по истории Северного Причерноморья» защищена 25 июня 1941 г.

В Институте истории материальной культуры

В 1937 году Артамонов возглавил сектор дофеодальной Европы в Институте истории материальной культуры АН СССР. В 1939 году коллектив института единогласно потребовал освободить от должности не справлявшегося со своими обязанностями прежнего директора — академика И. А. Орбели, и на его место был назначен Артамонов (в то время только кандидат наук и беспартийный, в ВКП(б) вступил лишь в 1940 году). При Артамонове институт превратился в мощный научный центр. Пристальное внимание уделялось публикации результатов полевых исследований. Были основаны серии сборников «Краткие сообщения ИИМК» и «Материалы и исследования по археологии СССР», также директор института редактировал ежегодник «Советская археология».

В ЛГУ

После войны М. И. Артамонов временно исполнял обязанности заведующего, а с февраля 1949 г. стал заведующим кафедрой археологии ЛГУ. Некоторое время занимал пост проректора по учебной работе, а с января по май 1950 г. исполнял обязанности ректора. С 1949 по 1951 возглавлял беспрецедентную по размаху Волго-Донскую новостроечную экспедицию, обследовавшую район, которому предстояло уйти на дно Цимлянского водохранилища.

Директор Эрмитажа

В августе 1951 года Артамонов, бывший в то время на базе Волго-Донской экспедиции на хуторе Попов, был вызван правительственной телеграммой в Ленинград. Ему надлежало с 1 сентября того же года принять руководство Эрмитажем. В начале 1950-х советская власть боролась с космополитизмом вообще и с западноевропейским искусством в частности. Защитника Эрмитажа академика Иосифа Орбели решили заменить на, как тогда казалось партийным деятелям, идеальную кандидатуру крестьянско-пролетарского происхождения. Однако первым же приказом Артамонова стала отмена увольнения сотрудников с неподходящими анкетами, список которых уже утвердил райком.

За 13-летний период работы в должности директора он проявил себя как исключительно талантливый и преданный музейному делу администратор. Его всегда отличала принципиальность и самостоятельная позиция по самым острым вопросам.

Вразрез с официальной идеологией шло увлечение Артамонова современной живописью. При его поддержке в Эрмитаже была организована выставка работ Пикассо, удалось сохранить работы классиков импрессионизма. В период «оттепели» покровительствовал вернувшимся из заключения исследователям, таким как Л. Н. Гумилёв, Б. А. Латынин, М. А. Гуковский, И. Г. Спасский.

Причиной отставки Артамонова стала внутримузейная, но получившая известность выставка работ студентов Академии художеств, отчисленных за абстрактное искусство и вынужденных работать такелажниками в Эрмитаже (в их числе были Михаил Шемякин и Владимир Овчинников).

После отставки (1964) полностью сосредоточился на преподавательской деятельности на истфаке ЛГУ. Умер прямо за рабочим столом, редактируя научную статью.

Вклад в науку

М. И. Артамонов имел необычайно широкий круг научных интересов, охватывавший период от ранней бронзы до Средневековья. Причём все направления осваивались параллельно. Наиболее выдающимся стал его вклад в разработку раннесредневековой истории степей Восточной Европы: проблем политогенеза кочевых обществ, оседания кочевников. Центральное место в этих исследованиях занимала история хазар. Данное направление исследователь создал самостоятельно буквально с нуля, причём как в археологическом аспекте, где он был абсолютным первопроходцем, так и в области письменной истории. Проведя археологические исследования и изучив огромный массив источников и литературы, Артамонов создал первый в мире системный обзор истории Хазарского каганата. В кн. «История СССР с древнейших времён до образования древнерусского государства» (1939) убедительно доказал, что Хазария сыграла важную роль в истории народов СССР. В послевоенные годы во время кампании по борьбе с «космополитизмом» взгляды Артамонова подверглись жестокой критике со стороны советского руководства и коллег-учёных. Издать монографию «История хазар» в полном объёме стало возможным только в 1962 г. После этого с тенденцией гиперкритицизма в хазароведении было покончено, и это направление стало плодотворно разрабатываться советской наукой.

Не меньше сил Артамонов отдал возрождению другой дискриминируемой дисциплины — скифологии. Данная проблематика, практически полностью уничтоженная в первые десятилетия советской власти, благодаря Артамонову превратилась в одну из ведущих отраслей советской археологии. Третьей крупной областью интересов Артамонова были славяно-русские древности: вопросы этногенеза и расселения славян, древнерусское искусство. Построения Артамонова отличались неприятием многих господствующих догм. Славянской проблематике была посвящена его предсмертная статья «Первые страницы русской истории в археологическом освещении». Из-за смелости выводов она была опубликована только в 1990 году.

Награды

• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)
• медали

Вклад в науку

Автор десятков статей и монографий, руководитель более 30 археологических экспедиций. Взрастил несколько поколений учеников, среди которых С. А. Плетнёва, Л. Н. Гумилёв, А. Д. Столяр, И. И. Ляпушкин, А. В. Гадло, Л. С. Клейн и др.

Основные труды

• [annals.xlegio.ru/hazar/iaimk131/iaimk131.htm Средневековые поселения на Нижнем Дону : По материалам Северо-Кавказской экспедиции]. Л. : Соцэкгиз, 1935. 117 с.
• Очерки древнейшей истории хазар. Л. : Соцэкгиз, 1936. VII, 136, [3] с.
• К вопросу о происхождении боспорских Спартокидов. 1949 г.
• Происхождение славян : Стенограмма публичной лекции. Л., 1950. 52 с.
• История хазар. Л. : Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. 523 с. [www.infanata.com/society/history/1146110056-m.-i.-artamonov.-istorija-khazar..html]

Переиздания:

СПб. : Лань, 2001. 687 с. ISBN 5-8114-0377-1.

СПб. : Филол. фак. С.-Петерб. ун-та, 2002. 548, [2] с. ISBN 5-8465-0032-3.

• Вопросы расселения восточных славян и советская археология // Проблемы всеобщей истории. Л., 1967. С. 29—69.
• Археологическая культура и этнос // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 16—32.
• Сокровища саков : Аму-Дарьинский клад. Алтайские курганы. Минусинские бронзы. Сибирское золото . М. : Искусство, 1973. 279 с.
• [annales.info/skif/small/art_kis.htm Киммерийцы и скифы : (От появления на исторической арене до IV в. до н. э.)]. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1974. 156 с.

Ссылки

• Артамонов Михаил Илларионович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [annals.xlegio.ru/sbo/bibliogr/artamonov.htm Список печатных работ М. А. Артамонова]
• [www.spbumag.nw.ru/97-98/NO27-98/2.html Три поля деятельности М. И. Артамонова].
• Столяр А. Д. [www.sati.archaeology.nsc.ru/encyc_top/encyc17/term.html?act=show_text&lo=65&term=336 Артамонов Михаил Илларионович] // «Мировая антропология, этнография и археология в лицах»
• Столяр А. Д. [journal.spbu.ru/2004/22/8.shtml Память — богатство историка] // Санкт-Петербургский университет. — 2004. — 14 октября.
• Столяр А. Д. [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1187595 Международная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения профессора М. И. Артамонова]
• [encspb.ru/object/2804034803?lc=ru Энциклопедия Санкт-Петербурга]
• [region.library.tver.ru/cgi-bin/fulltext_opac.cgi?show_article=3018 Тверская область: Энциклопедический справочник]
• Тихонов И. Л. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/14.html Артамонов Михаил Илларионович // Сетевой биографический словарь историков Санкт-Петербургского университета XVIII—XX вв.]
• [www.5-tv.ru/programs/broadcast/502596/ Фильм «Фельдмаршал Эрмитажа» из цикла «Культурный слой»]

Отрывок, характеризующий Артамонов, Михаил Илларионович

Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.