Артемий (Ильинский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Артемий и фамилией Ильинский.

Архиепископ Артемий
Архиепископ Тобольский и Сибирский до 7 января 1937 года — епископ
3 апреля 1930 — 30 августа 1937
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Назарий (Блинов)
Преемник:	Лука (Войно-Ясенецкий)
Епископ Олонецкий
19 мая 1928 — 3 апреля 1930
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Сергий (Гришин)
Преемник:	Феодор (Яковцевский)
Митрополит Петроградский и Ладожский
лето 1922 — октябрь 1923
Церковь:	Обновленцы
Епископ Лужский, викарий Петроградской епархии
30 июля 1917 — июнь 1922
Предшественник:	викариатство учреждено
Преемник:	Мануил (Лемешевский)
Имя при рождении:	Александр Матвеевич Ильинский
Рождение:	30 июля 1870(1870-07-30) село Колежма, Архангельская губерния
Смерть:	30 августа 1937(1937-08-30) (67 лет)
Принятие монашества:	8 июня 1915
Епископская хиротония:	30 июля 1917

Архиепископ Артемий (в миру Александр Матвеевич Ильинский; 30 июля 1870, село Колежма, Архангельская губерния — 30 августа 1937) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Тобольский и Сибирский.

Биография

В 1891 году окончил Архангельскую духовную семинарию и назначен на должность народного учителя.

В 1892 году рукоположен в сан иерея.

Поступил в Санкт-Петербургскую Духовную академию, которую окончил в 1898 году со степенью кандидата богословия.

С 17 августа 1898 года служил в церкви святителя Тихона Задонского при Александровском детском приюте.

С 26 октября 1899 года служил в церкви св. Александра Невского при гомеопатической больнице.

С 3 ноября 1900 года — законоучитель Института Принцессы Терезии Ольденбургской в Санкт-Петербурге и настоятель церкви Воскресения Христова при нём.

С 8 мая 1915 года — ректор Уфимской духовной семинарии. 8 июня — пострижен в монашество, а 14 июня — возведён в сан архимандрита.

Чрезвычайным епархиальным собором Петроградской епархии 1917 года избран кандидатом в викарии; определением Св. Синода о 14—17 июня 1917 года назначен четвёртым викарием Петроградской епархии, «с наименованием его епископом Лужским».

30 июля 1917 года в Воскресенском соборе г. Луга хиротонисан во епископа Лужского, викария Петроградской епархии.

В 1922 году ненадолго подвергался аресту.

Поддался нажиму властей и в июне 1922 года уклонился в обновленчество. После того, как обновленческий архиепископ Петроградский Николай Соболев в апреле 1923 года сложил с себя полномочия правящего архиерея, съездом живоцерковников избран на Петроградскую кафедру.

Был участником 2-го обновленческого Собора («Всероссийского Поместного Священного Собора») 29 апреля — 9 мая 1923 года, на котором подписал постановление о лишении сана и монашества Святейшего Патриарха Тихона. Летом того же года возведён в сан архиепископа, а вскоре и в митрополита Петроградского и Лужского. Проживал в Петрограде и Луге.

В октябре 1923 года начал вести переговоры о покаянии непосредственно с Управляющим Петроградской епархией епископом Лужским Мануилом (Лемешевским).

17 (4) декабря 1923 года принёс покаяние в уклонении в раскол. Как архиерей «старого поставления» (то есть до «обновленческого переворота»), принят в сане епископа.

В 1924—1928 годах находился в ссылке.

С 19 мая 1928 года — епископ Олонецкий.

С 3 апреля 1930 года — епископ Тобольский.

В 1932—1933 годах — временный член зимней сессии Священного Синода.

7 января 1937 года возведён в сан архиепископа.

В апреле 1937 года арестован. 23 августа 1937 года приговорён к смертной казни. 30 августа 1937 года — расстрелян.

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/76380.html Артемий (Ильинский)] в Православной энциклопедии
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5006 Артемий (Ильинский)] на сайте «Русская православие»
• [www.petergen.com/bovkalo/mar/rusarch.html Санкт-Петербургский мартиролог духовенства и мирян РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ]

Отрывок, характеризующий Артемий (Ильинский)

– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.