Артемьев, Александр Иванович

Александр Иванович Артемьев
Род деятельности:	статистик, археолог, историк, этнограф и географ

Александр Иванович Артемьев (1820—1874) — российский статистик, археолог, этнограф и географ; действительный статский советник, старший редактор центрального статистического комитета, член статистического совета при Министерстве внутренних дел Российской империи.

Биография

Александр Иванович Артемьев родился 24 октября 1820 года, в городе Хвалынске, Саратовской губернии в семье винного пристава. Первоначальное образование он получил в местном уездном училище затем перешёл в Саратовскую гимназию, где окончил курс в 1837 году.

Казань

После успешного окончания гимназии А. И. Артемьев поступил в Казанский университет на восточное отделение историко-филологического факультета, по разряду китайской словесности. По тогдашнему распределению предметов преподавания, ему приходилось слушать почти полный курс отделения словесного; таким образом, Артемьев, изучая китайский язык под руководством архимандрита Даниила, слушал вместе с тем всеобщую и русскую историю у профессора Н. А. Иванова, под руководством которого он пристрастился к изучению русской истории и древностей. Окончив университетский курс со степенью кандидата и с золотой медалью за сочинение, написанное им на тему: «Критически определить достоинство трудов, подъятых касательно отечественной истории, с появлением творения Карамзина по настоящее время», Артемьев был оставлен при университете в должности помощника библиотекаря (с 10 января 1842).

С первыми месяцами службы Артемьева при университетской библиотеке совпало печальное событие — пожар 24 августа 1842 года, разрушивший большую часть Казани и захвативший библиотеку. Описанию этого события Артемьев посвятил статью, помещённую в «Прибавлении» (неофициальная часть) «Казанских Губернских Ведомостей» (1850 г., «Прогулки по Казани. VI. Университетская Библиотека», стр. 140—142).

15 февраля 1846 года, успешно сдав экзамен на степень магистра исторических наук, он публично защитил диссертацию, написанную на тему: «Имели ли варяги влияние на славян, и если имели, то в чем оно состояло?» (Казань, 1845 г.). Решив вопрос отрицательно и доказав, что славяне стояли выше варягов (если считать их норманнами), диссертант обсуждал, не имеющую связи с вопросом о варягах, причину неуяснения смутного времени и коллегиальное устройство администрации допетровской Руси.

Занимаясь по службе библиографией, он написал «Историю библиотеки Казанского университета», издал в 1851 г., в Казани, каталог русских и иностранных книг той части библиотеки, которая носит название студентской (в 1850 г. в ней было 2220 названий, 6394 экземпляра в 9839 волюмах, на сумму 20619 руб. 90 коп.), и, наконец, составил весьма замечательное подробное палео-библиографическое «Описание рукописей библиотеки Казанского университета». При жизни Артемьева издан был только один отдел — рукописи исторические, описание которых, в числе 70-ти, появилось в «ЖМНП» (1852—1857 гг., чч. LXXV, LХХХIII, ХС и ХСІV), и ещё несколько отрывков, рассеянных в других журналах. В описании своем Артемьев, по возможности, не только определял век рукописи и место её написания, но делал иногда извлечения и излагал, смотря по надобности, и содержание рукописи. Сверх того, присовокупил алфавитный указатель всех предметов, упоминаемых в рукописях или в описании их.

Одновременно с описанием библиотеки, А. И. Артемьев занялся пересмотром архива местных гимназий, выбирая все то, что могло пригодиться для изложения истории этих учреждений в прошлом веке. Из этих выборок им была составлена монография: «Казанские гимназии в ХVIII веке», печатавшаяся с мая 1874 года в «ЖМНП». Последняя часть была опубликована уже после его смерти в ноябрьском номере журнала, где был помещён и его некролог.

Назначенный, в 1844 году, редактором неофициальных прибавлений к «Казанским губернским ведомостям», Артемьев А. И. поместил здесь много статей и заметок по истории, этнографии и статистике Казанского края; в их числе: «Моровое поветрие в Казани в 1654—1656 годах» и «Прогулки по Казани», представляющих занимательное и богатое сведениями описание и историю казанских достопримечательностей, преимущественно разных коллекций и учёных учреждений при университете.

Статьи Артемьева, оживившие местную газету, были замечены и столичными журналистами, которые стали перепечатывать их в своих изданиях. Наконец, и сам он начал посылать свои статьи, также по местной истории, для публикации в Санкт-Петербурге и Москве: в «Северном Обозрении» (за 1848 г., № 1) появилась довольно большая рецензия его о сочинении H. Баженова — «Казанская история»; в ЖМВД статья: «Древний болгарский город Жукотин». В последней статье, служащей ценным вкладом в область русской исторической географии, точно определено местоположение этого города в Чистопольском уезде, где на его месте и поныне существует село того же имени. В то же время Артемьев стал сообщать в «Москвитянине» корреспонденции об учёных новостях Казани.

В ХІ книге «Временника Общества истории и древностей российских при Московском университете» (1851) напечатана статья А. Артемьева: «Каталоги библиотеки Московской синодальной типографии», составленная на основании копий с них, принадлежащих Казанской университетской библиотеке, а в «Записках Санкт-Петербургского археологического общества» (1851 г., т. III) появился его труд: «Медальные комитеты, учреждённые Императрицею Екатериною II», с важными сведениями о медалях, выбитых по повелению Екатерины II на разные события из царствования Петра Великого. И эта статья составлена на основании документов, также хранящихся в Казанской библиотеке.

В «Перечне заседаний археологического общества», за 1850 год (издано в 1851 году), помещены: «Минц-кабинет Императорского Казанского университета» и «Разгадка старинной анаграммы, помещённой в послесловии к житию святого Александра Невского».

Ещё до публикации этих статей, Артемьев А. И. был избран действительным членом Русского географического общества (8 февраля 1850) и членом-корреспондентом Московского археологического общества (14 февраля 1850).

На основании собственных наблюдений и исследований и других материалов, он начал составлять общее описание Казанской губернии в историческом, географическом и статистическом отношениях; и послал первую часть труда в географическое общество, но здесь она осталась не напечатанной и была отправлена в архив РГО.

В апреле 1850 года Александр Артемьев получил приглашение из Санкт-Петербурга на службу в Министерство внутренних дел Российской империи. Год спустя по получении этого приглашения, 9 апреля 1852 года, он был причислен к МВД и покинул Татарстан. Последний номер «Прибавлений», за подписью Артемьева, вышел 3 марта 1852 года(№ 10).

Санкт-Петербург

По приезде в столицу, Артемьев был назначен в состав одной из статистических экспедиций, снаряжённой Министерством Внутренних Дел в Ярославскую губернию, под начальством И. М. Синицына, в качестве члена-редактора. Здесь Артемьев, занимаясь исследованием о народонаселении губернии, встретился, с обширным распространением раскола, наблюдал влияние раскольничьих понятий беспоповщины на разные стороны народного быта и изучал особенности различных сект. Результатом этой поездки явилась статья Артемьева: «О числе паспортов, выдаваемых в Ярославской губернии». Множество сведений, собранных этою экспедициею и другою, снаряжённою в Нижегородскую губернию, не могла быть издана полностью, но главнейшие выводы её напечатаны в особой книге: «О составе и движении населения по губерниям Нижегородской и Ярославской» (СПб., 1861 г., изд. МВД). Издание это сделалось теперь библиографическою редкостью, ибо большая часть экземпляров его погибла во время пожара толкучего рынка и смежного с ним здания Министерства Внутренних Дел, 28 мая 1862 года.

После объезда Ярославской губернии, Артемьев был командирован в Саратовскую экспедицию (гр. Ю. И. Штенбока), по возвращении откуда был назначен, 28 июня 1853 года, старшим производителем (впоследствии редактором) статистических работ в статистический комитет Министерства Внутренних Дел, получивший позже название «центрального статистического комитета».

До своего назначения, в 1871 году членом статистического совета, Александр Иванович Артемьев оставался в этой должности и был постоянным участником всех учёных работ комитета. При его непосредственном участии выработан план издания «Списков населённых мест Российской Империи», выходивших последовательно с 1861 года. Также под его редакцией и с его обширными введениями, составлены описания девяти российских губерний: Астраханской, Бессарабской, Казанской, Курской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской и Ярославской, среди которых наиболее подробно освещены посещённые автором и исследованные губернии (Казанская и Ярославская).

В издании хозяйственного департамента Министерства внутренних дел России «Городские поселения Российской Империи» (1860—1868 гг., 7 томов), перу Артемьева принадлежит исторический очерк 26 губерний империи, перечень которых находится в предисловии к первому тому. В обеих этих работах, благодаря всегдашнему приему Артемьева — соединения истории с топографией и статистикой, — каждая губерния, каждый город представляет как бы руководящую статью по части истории, топографии и статистики местности.

А. И. Артемьевым были обработаны некоторые важные отделы в других изданиях комитета, вышедших под заглавиями: «Статистические таблицы» (1856), «Статистический временник» (VIII выпуск второй серии этого издания заключает в себе свод сведений о движении населения по Империи за 1867 г., с обширным предисловием об устройстве у нас статистической регистрации по этому предмету) и «Санкт-Петербург по переписи 1869 года». В первом выпуске этого издания Артемьеву принадлежит предисловие, излагающее ход всей операции переписи, и обработка отдела о вероисповедании, родном языке и грамотности жителей столицы. Сверх того, он принимал участие в подготовительных работах к съезду секретарей губернских статистических комитетов в 1870 году и, ещё ранее того, по устройству поземельной регистрации (так и не осуществленному).

Кроме занятий по статистическому комитету, Артемьев, под руководством Николая Алексеевича Милютина, с первых же дней действия редакционных комиссий по крестьянскому делу, работал над этим вопросом. Под его наблюдением и редакцией были изданы: «Второе издание материалов редакционных комиссий» (6 томов, 1859—1860 гг.) и «Материалы по вопросу об обеспечении продовольствия в России» (3 части, 1860—1861 гг.).

С объявлением 19 февраля 1861 года Манифеста об отмене крепостного права, по инициативе Н. А. Милютина, было предпринято ежемесячное издание «Летописи сельского благоустройства», редактирование которого было поручено Александру Артемьеву. Он участвовал также в редакции «Журнала министерства внутренних дел» и, с 1857 по 1862 год, почти в каждом номере его помещал библиографические разборы статистических изданий и многие другие статьи.

После закрытия этого журнала (1 января 1862 года), в «Северной почте» и «Правительственном вестнике» поместил довольно обширные статьи: «Подворная перепись населения города Перми», «Фабрично-заводская промышленность, ремесленность и ярмарки Варшавской губернии» и «Обозрение сметы доходов и расходов города Варшавы за 1868 год». Из частных изданий, по переселении на службу в Петербург, Артемьев издавался в «Русском вестнике», где поместил обширную статью «О народных переписях» (1857 г., X), написанная по поводу предполагавшейся в 1858 году десятой ревизии; затем, в газете «Русский дневник» (издание П. И. Мельникова), 1859 году, и в энциклопедических словарях Березина и общества учёных и литераторов, под ред. Краевского и Лаврова; в том и другом он взял на себя отдел географии, статистики и истории губерний, уездов и населённых пунктов Российской империи.

Александр Иванович Артемьев постоянно участвовал в комиссиях по присуждению премий за изданные археологические труды, и участвовал в устройстве археологических съездов. В «Известиях общества» помещено несколько его рецензий. Выбранный депутатом от центрального статистического комитета на первый археологический съезд в Москве в 1869 году и на второй — в Петербурге 1871 году, Артемьев принимал участие в предварительном обсуждении программ этих съездов и принадлежал к составу той учёной комиссии, которая была избрана Петербургским археологическим обществом для издания трудов второго съезда. В комиссии по устройству архивов, возникшей по инициативе второго съезда, Артемьев также явился членом, в качестве представителя от Министерства.

В географическом обществе он занимался редакцией некоторых томов «Записок» по отделам статистики и этнографии. В І-м томе «Записок» помещён труд священника Ф. В. Гиляровского «О рождении и смертности детей в Новгородской губернии». По отзыву секретаря отделения статистики в 1867 год (См. Отчёт географического общества за этот год, стр. 80—81), в труде этом, благодаря лишь коренной переработке Артемьева, все приведено в стройное целое в чисто научном смысле. Во II томе помещена составленная им дополнительная статья к исследованию В. А. Попова «О движении населения в Вологодской губернии» и некролог А. Ф. Попова.

Будучи постоянным членом комиссий, ежегодно избираемых отделениями общества для присуждения медалей, он написал, рецензии на сочинения: Лаптева — «Материалы для географии и статистики Казанской губернии», М. Ф. Кривошапкина — «Енисейский округ и его жизнь» и общий обзор научных трудов знаменитого синолога — В. П. Васильева, при присуждении ему Константиновской медали.

К 25-летнему юбилею деятельности общества А. И. Артемьев написал «Обозрение трудов Императорского Русского Географического Общества по исторической географии».

Заслуги Артемьева перед географическим обществом были почтены присуждением ему малой золотой медали и указали ему место в совете общества где он состоял до самой кончины.

В 1867—1868 годах сопровождал Великого Князя Алексея Александровича в путешествии по Европейской России и Кавказскому краю и в плавании по Чёрному и Средиземному морям. В первую поездку, на пути с Афона, путешественникам пришлось выдержать сильный шторм, во время которой Артемьев, подымаясь из каюты на палубу корабля, сильно ударился грудью. Хотя крепкое сложение и вынесло этот удар без видимого повреждения в организме, тем не менее, у него в груди начала развиваться карцинома, приведший его к преждевременной кончине.

При издании сборника «Древняя и Новая Россия», к которому он отнесся с большим интересом, Артемьев обещал написать для первых его книжек две статьи: «Исторический очерк города Твери» и «Историко-этнографический очерк Мордвы». Он собрал все необходимые для этого материалы, но прогрессирующая болезнь лишила его возможности приступить к работе.

Александр Иванович Артемьев скончался в городе Санкт-Петербурге 29 сентября 1874 года.

Перечень статей и исследований Артемьева, подписанных его именем, приведён в словаре Венгерова (ст. проф. Д. Корсакова). Список этот далеко не полон, так как Артемьев очень много помещал статей, этнографических и исторических материалов без подписи.

Библиография

• «Имели ли варяги влияние на славян, и если имели, то в чем оно состояло?» (Казань, 1845 год, диссертация),
• «История библиотеки Казанского университета» (напечатана в «Журнал Министерства народного просвещения» за 1851 г., чч. LXX и LXXII, отд. III),
• «Описание рукописей библиотеки Казанского университета» («Летописи занятий археогрической комиссии», VII выпуск, СПб., 1882 г.),
• «Казанские гимназии в ХVIII веке» (май-ноябрь 1874 года; «ЖМНП»),
• «Моровое поветрие в Казани в 1654—1656 годах» (№ 27, 28, 1844 г.; перепечатана в «Маяке» за 1844 г., ч. ХVIII),
• «Прогулки по Казани» — ряд очерков, напечатанных в «Прибавлениях к Казанским Губернским Ведомостям»,
• «Казанская история» («СО», Казань, 1847 г.);
• «Древний болгарский город Жукотин» (Журнал Министерства внутренних дел, 1851 г., ч. 33, кн. 1, стр. 56—74)
• «Каталоги библиотеки Московской синодальной типографии» («Записки Санкт-Петербургского археологического общества» (1851 г., т. III)
• «Медальные комитеты, учреждённые Императрицею Екатериною II»
• «Минц-кабинет Императорского Казанского университета»
• «Разгадка старинной анаграммы, помещённой в послесловии к житию святого Александра Невского».
• «О числе паспортов, выдаваемых в Ярославской губернии» («ЖМВД», 1858 год, отдел III, апрель, страницы 9—44)
• «Подворная перепись населения города Перми»,
• «Фабрично-заводская промышленность, ремесленность и ярмарки Варшавской губернии»
• «Обозрение сметы доходов и расходов города Варшавы за 1868 год».
• «О народных переписях» (1857 год, X)
• «Обозрение трудов Императорского Русского Географического Общества по исторической географии» (СПб., 1873 г.).

Литература

• Биографические сведения: «Древняя и Новая Россия», 1875, т. I, стр. 86—94 (некролог, с портретом его, П. Н. Петрова) и 1875 г., т. IV (410—413),
• «Воспоминания Тихонравова». — «ЖМНП», 1871 г., ноябрь, стр. 94—109 (некр. Л. Н. Майкова).
• «Голос», 1874 г., № 271 (некролог).
• «Отчет Императорского Русского Географического Общества» за 1874 год, сост. И. Вильсон.
• «Ярославские губернские ведомости», 1874 г., № 80 (ст. Бернацкого).
• Словарь Гарбеля.

Источники

• Артемьев, Александр Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Артемьев, Александр Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Артемьев, Александр Иванович

Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.