Артигас, Хосе Хервасио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хосе Хервасио Артигас
исп. José Gervasio Artigas

Артигас в Сьюдадела
Дата рождения

19 июня 1764(1764-06-19)

Место рождения

Монтевидео, колония Рио-де-ла-Плата, Испанская империя

Дата смерти

23 сентября 1850(1850-09-23) (86 лет)

Место смерти

Ибирай, Парагвай

Принадлежность

Испанская империя, Соединённые провинции Рио-де-ла-Платы, Федеральная Лига

Сражения/войны

Британские вторжения в вице-королевство Рио-де-Ла-Плата
Битва при Лас-Пьедрас
Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1811)
Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1816)
Гражданская война в Аргентине

Хосе́ Херва́сио Арти́гас (исп. José Gervasio Artigas) (19 июня 1764, Монтевидео — 23 сентября 1850, Парагвай) — Ла-платский политический деятель, один из руководителей освободительного движения против испанского и португальского колониальных режимов в Южной Америке, национальный герой и отец-основатель Уругвайской державы (Восточной Республики Уругвай).





Биография

Юные годы

Хосе́ Херва́сио Артигас родился в 1764 году в Монтевидео — столице испанской колонии Banda Oriental (Восточная полоса, Восточный Берег Рио-де-Ла-Платы). Уроженцем Монтевидео был и его отец. Предок по мужской линии Хуан Антонио Артигас, уроженец Арагона, приехал в Южную Америку в 1716 году. Другие предки Артигаса были гуанчами — выходцами с острова Тенерифе, а может быть, и с других островов Канарского архипелага… В раннем детстве родители отдали Хосе в основанный монахами-францисканцами Колледж Сан-Бернардино, но ему не понравился строгий режим религиозного учебного заведения — и Артигас досрочно покинул его стены. Впрочем, несмотря на это, Хосе́ Херва́сио Артигас на всю жизнь сохранил глубокое уважение к Францисканскому ордену — одной из самых гуманных католических конгрегаций[1]

В 1776 году, 12-ти лет от роду, Хосе Хервасио перебрался в сельскую местность и стал работать на фермах, принадлежавших родителям. Вскоре у городского мальчика завязалась дружба с лихими пастухами-гаучо. Артигас успешно овладел и метанием лассо, и работой с боевым ножом, а странствующие певцы-пайядоры научили его неплохо играть на гитаре… Европейские биографы Артигаса обычно подчёркивают, что получивший признание и самоутвердившийся среди гаучо Хосе Артигас по происхождению своему был «не гаучо»: он — «кровный испанец» (как писал, в частности, русский дипломат А. С. Ионин), они — испано-индейские метисы; он — горожанин из интеллигентной семьи, они же, гаучо, представляли собой этносоциальную группу американских номадов, «кочующих мясников»… Однако, уругвайская историография (новейшая — в особенности) подчёркивает, что Артигас был лидером Нации Гаучо (Artigas era el lider de la Nación Gaucha) — и в этом есть свой резон. Как утверждает уругвайская историография, предками гаучо по мужской линии были гуанчи, переселившиеся[2] в 1724-30 годах в район Монтевидео. Часть гуанчей обосновалась в самом городе (где они и породнились с арагонцами Артигасами), большинство же включилось в процесс колонизации Ла-платской Пампы. К тому времени гуанчи уже забыли родной язык, но сохранили стойкое национальное самосознание. И в документах Рио-де-ла-Платы, относящихся к 1-й половине XVIII века, то и дело фигурируют Guanches и Guanchos. Этноним гаучо также не имел единой транскрипции — и в более поздней Ла-платской документации то и дело мелькают Gaucho, Gahuchos, Gaúchos, Gauchos — а также Huacho и Huachus. То есть фонетический переход был довольно-таки плавным…

Итак, 12-летний Артигас попал не в чуждую ему, но родную по крови среду — и блестящим образом самореализовался в этой среде!

Артигас — контрабандист

Примечательно, что в том же 1776 году, когда Артигас бросил учёбу, кавалеристы-гаучо Восточного берега помогли испанским регулярным войскам отразить португальское нашествие на Монтевидео (участие в этой кампании юного Хосе Артигаса маловероятно — но не исключено). В 1776 г. дон Педро де Севальос прибыл во главе огромного конного отряда для окончательного захвата Колонии-дель-Сакраменто и закрепления границы между Испанией и Португалией. К северу от того места, где сейчас находится граница между Уругваем и Бразилией, он основал крепость Санта-Тереса. Король назначил Севальоса вице-королём Рио-де-Ла-Платы, со столицей в Буэнос-Айресе. Новое вице-королевство было выделено из состава вице-королевства Перу[3].

Однако, степные гаучо не дождались никакой благодарности от Короны за оказанную ей услугу. В Испанской Америке сохранили силу прежние законы, стеснявшие экономическое развитие колоний, затруднявшие их связь с внешним миром (да и друг с другом). Для лёгких на подъём гаучо выходом из тупика стала контрабандная торговля с соседней Бразилией. Примерно в 18-летнем возрасте подключился к этому опасному промыслу и Хосе́ Херва́сио Артигас. Вскоре его подвиги получили широкую известность — и власти вице-королевства Рио-де-ла-Платы объявили награду за голову неуловимого Артигаса.

Но, несмотря ни на что, законопослушные родители молчаливо одобряли образ жизни сына и втайне гордились им. Чему не следует удивляться, если вспомнить, что и для арагонцев, и ещё в большей степени для гуанчей, Испанская империя была скорее мачехой, нежели матерью… Не исключено, что и сам Хосе́ Херва́сио предчувствовал свою державную будущность. Он немало содействовал установлению содружества гаучо с индейской нацией Чарруа (Charrúa). Впоследствии чарруанским касиком и верным союзником Хосе Артигаса станет Мануэль Артигас — его рождённый в 1786 году сын от индианки-чарруа[4], прозванный «Касикильо» (Caciquillo). Языками чарруа и гуарани Хосе Артигас владел в совершенстве…

Артигас против британцев

Едва разразилась англо-испанская война, — вице-король Антонио Олагуэр Фелиу сообщил семье Артигаса, что «преступный сын» будет прощён, если приведёт сто человек в армию. Поразмыслив, Артигас принял данное предложение. Так неожиданно началась его военная карьера: в 1797 году контрабандист и бунтарь Хосе́ Херва́сио Артигас стал лейтенантом испанской королевской службы… В конце 1805 года Хосе Артигас обвенчался со своей двоюродной сестрой Рафаэлой Росалией Вильягран. Свидетелем со стороны жениха был друг Артигаса, молодой поэт Бартоломе Идальго[5]… Когда в 1806 году британцы совершили первое вторжение в Рио-де-ла-Плату, отряд Артигаса был отозван с бразильской границы. Под началом Сантьяго де Линьерса (французского эмигранта Линье), отряд принял участие в ударе по британцам, и вступил в освобождённый Буэнос-Айрес. Артигас вызвался доставить в Монтевидео известие о победе. Он раздобыл в низовьях реки Уругвай утлую лодчонку и в одиночку пустился в путь. Вскоре из-за сильного ветра лодка перевернулась, Артигас добрался до берега вплавь. И в тот час, когда в столице священник Хуан Франсиско Мартинес корпел над пьесой «Верности долг священный и Буэнос-Айрес отмщенный», — старший лейтенант Хосе́ Херва́сио Артигас благополучно доставил в Монтевидео донесение генерала Линье. Бумага не намокла… Во время второго британского вторжения Артигас был взят в плен под Монтевидео, но сумел бежать и организовал партизанскую войну…

В 1807 году губернатором Монтевидео был назначен Франсиско Хавьера де Элио — будущий заклятый враг Артигаса. Линьерс-Линье стал вице-королём… В 1809 году Артигас был произведён в капитаны.

Артигас против Испанской Короны

В 1809 году Наполеон вторгся в Испанию. Так как Линье был французом по происхождению, то другой герой сражений с британцами — Мартин де Альсага — поднял мятеж против «ненадёжного» Линье. Однако, мятеж был подавлен, Альсага помещён в тюрьму, а поддержавшие его испанские части — распущены. В 1810 году пришли известия о том, что Наполеон I сместил с престола испанского короля — и в вице-королевстве Рио-де-ла-Платы началась Майская революция. Началась война за независимость испанских колоний в Америке. В Буэнос-Айресе Майская революция привела к власти Первую хунту. А Элио приютил в Монтевидео не поддержавших её роялистов, и сделал «ход конём», провозгласив новым вице-королём Рио-де-ла-Платы… себя! 19 января 1811 года самовыдвижение Элио было подтверждено Кадисской Хунтой, руководившей борьбой против Наполеона в Испании.

Между тем, Мариано Морено решил, что капитан Артигас будет ценным союзником для установления власти хунты в Монтевидео, и пригласил его в Буэнос-Айрес — но к моменту прибытия Артигаса Морено уже вышел из состава правительства. Артигас был произведён в полковники, и ему дали 150 человек и некоторое количество оружия и денег для взятия под контроль Восточной полосы (Banda Oriental).

Франсиско Хавьер де Элио, ставший вице-королём в исключительных обстоятельствах, был, однако же, весьма типичным представителем испанской колониальной администрации. Уроженец метрополии (как почти все прежние губернаторы и вице-короли) и беспринципный карьерист, он был духовно чужд креолам и индейцам Ла-Платы. Большое недовольство в народе вызвали финансовые мероприятия Элио…

Невдалеке от города Асенсио 150 гаучо, во главе с Артигасом, объявили о восстании против Элио. Повстанцам удалось взять под контроль значительную часть земель Восточной полосы. 18 мая 1811 года основные силы Элио были разбиты Артигасом в битве при Лас-Пьедрас, после чего под контролем вице-короля остались лишь Монтевидео и Колония-дель-Сакраменто. Армия гаучо, не встречая никакого сопротивления, двинулась к столице… И тогда Элио сделал второй «ход конём». Испанский вице-король обратился за помощью к португальцам. Кроме того, он вступил в сговор с хунтой Буэнос-Айреса, которая не любила и побаивалась Артигаса. Три прежде непримиримо-враждебных силы договорились о молчаливой координации своих действий!

В июле 1811 г. португальцы вторглись в Восточную полосу и принудили Артигаса снять осаду Монтевидео. Это совпало с поражениями революционных сил в Парагвае и Верхнем Перу, началась блокада Буэнос-Айреса роялистским флотом, и хунта Буэнос-Айреса заключила с Элио официальное перемирие, признав его правителем Восточной полосы (исп. Banda Oriental) и половины Энтре-Риос.

Уругвайский исход

12 октября 1811 г., когда предательство буэнос-айресцев сделалось очевидным, Хосе Хервасио Артигас отдал приказ к отступлению в провинцию Энтре-Риос. Его сторонники — военные и гражданские — последовали за ним. Это был великий исход библейских масштабов, «ориенталисты» уходили целыми семьями — кто на повозках, кто пешком.

Одни из них сожгли свои дома и имущество, т. к. не могли взять всё это с собой; другие прошли много миль пешком, ибо у них не было лошадей. Женщины, дети, старики - все они следовали за войском, проявляя огромную энергию и самоотречение в условиях жестоких лишений.
 — вспоминал впоследствии Артигас… Путь каравана шёл по гористой цепи Сан-Хосе. Массовое перемещение 16-ти тысяч «ориенталистов» вошло в историографию как «Исход Уругвайского народа» (Уругвайский исход).
Лишь колючки встречаются в поле В эти горькие, чёрные дни!
 — писал Бартоломе Идальго. До населённых мест дошли не все… Граждане Энтре-Риоса по-братски приняли беженцев. Кроме того, в ноябре 1811 года Артигас обратился к хунте Парагвая с просьбой о помощи продуктами. Из Асунсьона в беженский лагерь был отправлен большой обоз с продовольствием.

Верховный правитель Соединённых провинций Хервасио Антонио де Посадас назначил за голову Артигаса награду в 6000$, но это лишь увеличило неприязнь выходцев из Восточной полосы к Буэнос-Айресу. Ряд лидеров роялистов (Вигодет, Песуэла и др.) попытались привлечь Артигаса на свою сторону на почве этого конфликта, но тот отверг их попытки, заявив:

Я не ищу большей награды за мои труды, нежели освобождение моего народа из-под испанской власти!
Артигас всё же рассчитывал договориться с Буэнос-Айресом впоследствии, когда тамошнее правительство станет более лояльным к конфедеративным идеям.

Посадас отправил на поимку Артигаса два воинских отряда, но те перешли на его сторону. Когда влияние Артигаса распространилось на провинцию Корриентес, Посадас пошёл на переговоры на условиях признания автономии провинций. Артигас согласился на переговоры, подчеркнув, что под «автономией» он понимает конфедеративное устройство страны. Посадас же настаивал, что страна должна быть унитарным государством, и переговоры зашли в тупик.

Между тем, роялисты нарушили перемирие, — и Буэнос-Айрес возобновил боевые действия против них. Адмирал Вильям Браун одолел роялистский флот, а Карлос Мария де Альвеар овладел предместьями Монтевидео. В сентябре 1812 года Альвеар пригласил Артигаса в Монтевидео, пообещав передать город «ориенталистам». Артигас с войсками вновь вступил на территорию Восточного берега, и беженцы последовали за ним. В Лас-Пиедрасе, согласно тайному приказу Альвеара, Артигаса попытались схватить, — однако, ему удалось вырваться из ловушки. С октября 1812 г. начинается вторая осада Монтевидео объединёнными силами Артигаса и войск Буэнос-Айреса, во главе с Рондо.

Федеральная Лига

В 1814 году Артигас создал «Лигу свободных народов» (исп. Liga de los Pueblos Libres), которая провозгласила его своим «Защитником» (исп. Protector). В следующем году ему удалось установить контроль над Монтевидео. 29 июня 1815 года на Восточном конгрессе в Консепсьон-дель-Уругвай была образована Федеральная Лига, в которую вошли Восточная провинция, Кордова, Корриентес, Энтре-Риос, Мисьонес и Санта-Фе. На этом конгрессе Артигас утвердил флаг, разработанный Мануэлем Бельграно с добавленной к нему красной диагонали в качестве символа федерализма. Прославляя Федеральную Лигу, Бартоломе Идальго написал стихотворение в жанре «сьелито»[6]. И вскоре вся Пампа пела под перезвон гитар:

Да здравствуют патриоты!
Я славлю в сьелито крылатом
Граждан нации новой -
Пастуха, поэта, солдата!

В июле 1815 года Артигас издал нормативные акты, регулирующие торговлю в Восточной провинции (в том числе ввёл пошлины на экспорт и импорт). В мае 1816 г. была торжественно открыта Публичная библиотека Монтевидео. Фраза Артигаса «Да будет просвещенность жителей Восточной провинции такой же высокой, как их отвага!» вошла в уругвайский фольклор[7].

Рост влияния и престижа Федеральной Лиги обеспокоил как центральное правительство в Буэнос-Айресе (своим федерализмом), так и португальцев в Бразилии (своим республиканством). В августе 1816 года при попустительстве правительства Буэнос-Айреса началось Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу, и в январе 1817 года португальские войска вошли в Монтевидео. Разозлённый политикой Буэнос-Айреса, Артигас объявил войну центральному правительству. Его союзники по Федеральной Лиге — губернатор провинции Энтре-Риос Франсиско Рамирес и губернатор провинции Санта-Фе Эстанислао Лопес — смогли победить «унитаристов», однако после этого подписали договоры с новым правительством в Буэнос-Айресе, что шло вразрез с принципами Артигаса. Он порвал с прежними союзниками и в итоге был разбит португальцами. К концу 1818 года войска Артигаса окончательно вынуждены были оставить Восточный берег. Франсиско Рамирес заявил, что «с Артигасом и его системой надо покончить!». Войска Рамиреса стали преследовать Артигаса, у которого остался лишь небольшой отряд, и к сентябрю 1820 года оттеснили его в провинцию Мисьонес, к той её части, которая подчинялась Парагваю.

Эмиграция Артигаса

Не имея ни средств, ни людей, в сентябре 1820 года Артигас переплыл Парану и вручил свою шпагу первому же солдату парагвайской пограничной стражи. Парагвайский диктатор Хосе Франсия сослал его в местечко Канделария. Через тридцать лет Артигас умер на чужбине в глубокой нищете.

Газеты Монтевидео только через месяц сообщили о его смерти. Вокруг имени Артигаса была создана «чёрная легенда». Измышления о нём как о «варваре» долгие годы прививались в уругвайских школах. Однако, уже в 1856 году останки Артигаса тайно перевезли на родину и через 5 лет перезахоронили в Национальном Пантеоне. На могильном камне были высечены слова: «Artigas: Fundador de la Nacionalitat Oriental». В буквальном переводе на русский язык: «Артигас: Основатель Восточной нации». По смыслу: «Артигас: Основатель Уругвайской нации»…

Имя Артигаса было присвоено 1-му Уругвайскому кавалерийскому полку (Reg. «Blandengues de Artigas» de Caballería Nº 1).

19 июня 1977 г. останки героя были вторично перезахоронены в Мавзолее Артигаса, на площади Независимости (Plaza Independencia), в центре Монтевидео. Вообще же, к началу XXI века в честь Артигаса воздвигнуты десятки памятников.

Напишите отзыв о статье "Артигас, Хосе Хервасио"

Литература

  • Михайлов С. С. Артигас и его значение в истории Уругвая // Новая и новейшая история — 1965 — № 1.
  • Пинтос Ф. Р. Хосе Артигас. — М.: Прогресс, 1961.
  • Хачатуров К. А. Уругвайский феномен. — М.: Международные отношения, 2004. — ISBN 5-7133-1198-8
  • Хесуальдо. Артигас. — М.: Молодая гвардия, 1968. — (Жизнь замечательных людей).
  • Acevedo E. Jose Artigas, jefe de los orientales y protector de los pueblos libres. — Montevideo, 1909—1910.
  • Barbagelata H. Artigas y la revolution americana. — Paris, 1930.
  • Barran J.P. y Nahum B. Bases economicas de la revolucion artiguista. — Montevideo, 1964.
  • Blanco Acevedo P. El federalismo de Artigas y la independencia national. — Montevideo. 1950.
  • Castellanos A. Vida de Artigas. — Montevideo, 1954.
  • Jesualdo. Artigas, del vassalaje a la revolution. — Buenos-Aires. 1940, 1961.
  • Fregeiro G.Z. Artigas. Estudio historico, djcumentos justificativos. — Montevideo, 1886.
  • Maeso J. El general Artigas y su epoca. — Montevideo, 1885.
  • Menedes E. Artigas, defensor de la democratica americana. — Montevideo, 1955.
  • Pereda S. Artigas. t.I-V, — Montevideo, 1930—1931.
  • Petit Munos E. Artugas y su ideario a traves de seis series documentales. — Montevideo, 1956.
  • Rosa J. M. Artigas, prócer de la nacionalidad. — 1949.
  • Rosa J. M. Artigas, la revolución de mayo y la unidad Hispano-americana. — 1960.
  • Zorilla de San Martin. La epopeya de Artigas. — Montevideo, 1927.
  • Salmoral J. Artigas, gaúcho y confederado. — Madrid: Ed Anaya, 1994.
  • Sánchez de Crisolito E. La personalidad de José Artigas y su influencia ideológica en América. — Montevideo, 2007.
  • Street J. Artigas and the emancipation of Uruguay. — N.Y. 1959.

Примечания

  1. Как пишет уругвайский историк Э. Санчес де Кризолито (Sánchez de Crisolito E. La personalidad de José Artigas y su influencia ideológica en América. Montevideo, 2007.):
    Глубокое чувство справедливости было привито Вождю в церковной школе, где преподавали францисканские монахи.
  2. По другим сведениям — депортированные испанским правительством.
  3. В состав вновь учреждённого вице-королевства вошёл также район Куйо (Куйу), «отрезанный» от генерал-капитанства Чили.
  4. Maggi Carlos Artigas y el lejano norte: refutación de la historia patria. — Montevideo, 1999; Maggi Carlos Artigas y su hijo el Caciquillo. — Montevideo, 2000. Имя индианки неизвестно.
  5. К сожалению, этот брак не был счастливым: после рождения сына-первенца, Рафаэла Артигас сошла с ума.
  6. Народных песен гаучо (Cielitos gauchescos). Характерной их особенностью является постоянное обращение к небу; слово «сьелито» можно перевести на русский язык как «небушко».
  7. Bernales Alvarado M., Lobosco M. Filosofía, educación y sociedad global. — Montevideo, 2005.

Отрывок, характеризующий Артигас, Хосе Хервасио

Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.