Артикуляционные жесты

Артикуляционные жесты — двигательные акты, с помощью которых реализуется в речи целевая артикуляция. Они являются комплексными и включают в себя координированное движение всех речевых органов, которые участвуют в артикуляции.

В артикуляционном жесте выделяется три временные фазы. Начальная фаза артикуляционного жеста (АЖ), называемая экскурсией, или приступом, представляет собой переход артикуляционных органов от состояния покоя или предшествующего АЖ к конфигурации речевых органов, характерному для данного АЖ. Далее следует выдержка, в течение которой сохраняется относительно стабильный уклад речевых органов. Именно в фазе выдержки должна быть реализована целевая артикуляция. Конечная фаза АЖ — рекурсия — представляет собой переход к состоянию покоя или реализации следующего АЖ.

Речевой поток не следует представлять как последовательность АЖ с быстрыми переходами от одного жеста к другому. При медленном произнесении последовательность звуков реализуется со значительным перекрытием фаз соседних АЖ. Это обеспечивает плавность и непрерывность звучащей речи: начальные и конечные фазы соседних АЖ осуществляются почти одновременно. Тем не менее, наблюдения над органической фазой артикуляции показывают, что это представление является идеализированным. Начиная с исследований Менцерата и Лацерды, опубликованных в 1933 году, накоплено большое количество данных, которое свидетельствует о том, что для реальной речи типично глубокое переслаивание артикуляционных жестов и соседних звуков и почти непрерывное изменение положения произносительных органов в пространстве речевого тракта.

Степень достижения артикуляционной цели в потоке речи

Целевое положение артикуляторов, характеризующее данный звук, наиболее отчетливо наблюдается в фазе выдержки при изолированном произнесении звуков, а также при отчетливом произнесении коротких, односложных звуковых цепочек. В слитном речевом потоке границы между соседними жестами размываются, пересекаются их краевые участки, выдержка приобретает контекстный облик и может быть редуцирован по длительности. В результате оказывается, что даже главные признаки целевых артикуляций сильно изменяются. Одной из причин подобных модификаций является ослабление артикуляционных усилий говорящего при произнесении звуков и тесно связанная с этим особая природа контроля за деятельностью произносительных органов.

Примеры подобного явления и его следствия можно найти в русском языке. Для согласных характерны следующие явления: неполная и зашумленная смычка при произнесении взрывных и аффрикат, ослабление у смычных признака взрыва или его полная утрата, появление шепелявости у согласных обычно резким на слух фрикативным шумом и т. п. Явление артикуляционной редукции (характерное и для других языков) объясняется современными фонетистами тем, что обычно говорящий не ориентирован на произносительный акт как таковой, так как сознательная цель в речевой коммуникации состоит в передаче речевого сообщения, а не в умении отчетливо произносить отдельные звуки. Развивая эту мысль, шведский фонетист Линдблом предложил так называемую Н&Н теорию артикуляции, суть которой сводится к следующему: говорящий порождает речь, оценивая текущим образом, насколько необходима для слушающего отчетливая физическая информация о звуковом составе выражения. В зависимости от этой оценки целевые артикуляции звуков могут быть реализованы с разной степенью точности. В конечном итоге на одних участках речевого потока возникают гиперартикулированные формы, а на других редуцированные формы. Контекстная зависимость АЖ, длительность их реализации, а следовательно, и степень достижения ими заданных артикуляционных целей для этих форм различны. Различно и соотношение форм произнесений в тщательной и беглой речи. В русской фонетике близкие идеи высказывал Л. В. Щерба, который ввёл разграничение полного и неполного (беглого) стилей произношения.

Литература

• Eccardt, Thomas. (2006). «The case for articulatory gestures — not sounds — as the physical embodiment of speech signs.» In Joseph Davis, Radmila J. Gorup and Nancy Stern. Advances in Functional Linguistics: Columbia School beyond its Origins. Amsterdam: John Benjamins.
• Hockett, Charles. (1960). «Logical Considerations in the Study of Animal Communication.» In W. Lanyon and W. Tavogla (eds.), Animal Sounds and Communication. Washington, D.C.: American Institute of Biological Sciences.

Источники

• Бондарко Л. В., Вербицкая Л. А., Зиндер Л. Р. и др. Фонетика спонтанной речи. М.: 1988.
• Кодзасов С. В., Кривнова О. Ф. Общая фонетика. М.: 2001.
• Щерба Л. В. О разных стилях произношения и об идеальнои фонетическом составе слова.// Языковая система и речевая деятельность. М.: 1974.
• Laver J. Principles of Phonetics. Cambridge, 1994.
• Lindblom B. Explaining Phonetic Variathion:a scetch of H&H theory.// Speech Production and speech Modeling. Dordrecht, 1990.

См. также

• Язык
• Жестовые языки
• Произношение

Отрывок, характеризующий Артикуляционные жесты

– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.