Арти Абрамс

Арти Абрамс Artie Abrams
Актёр Кевин Макхейл в образе Арти Абрамса во время концертного тура Glee Live! In Concert!
Появление	Pilot
Исполнитель роли	Кевин Макхейл
Создатель	Райан Мёрфи Брэд Фэлчак Иэн Бреннан
Число эпизодов	79
Информация
Возраст	17
Род занятий	Студент средней школы, член хора «Новые горизонты»
Семья
Отношения	(расстались), Бриттани Пирс (расстались),Тина Коэн-Чанг (расстались), Шугар Мотта (расстались), Китти
IMDb	ID 0146068

Арти Абрамс (рус. Artie Abrams) — вымышленный персонаж американского музыкального телесериала «Хор». Персонаж, чью роль играет актёр Кевин Макхейл, впервые появился в пилотном эпизоде и был создан Райаном Мёрфи. Арти является парализованным ниже пояса гитаристом, членом школьного хора «Новые направления» в вымышленной средней школе МаКинли в Лайме, штат Огайо, где происходит действие сериала.

Кастинг и создание

Кевин Макхейл пришёл на кастинг телесериала «Хор» вместе со своей группой NLT, однако из четырёх человек роль досталась только ему, что Мёрфи объяснил нежеланием брать в сериал сразу несколько актёров одного типажа и вокального диапазона, так как шоу является разнонаправленным. Изначально на роль Арти Абрамса пробовался актёр Крис Колфер, но создатели сериала позже специально для него создали персонажа-гомосексуала Курта Хаммела. Получив роль, Макхейл обнаружил сложности с передвижением в инвалидном кресле; по его словам, приходилось постоянно сдерживать желание танцевать во время исполнения вокальных партий, наблюдая, как его коллеги исполняют танцевальные номера, а он порой вынужден просто стоять, использовать верхнюю часть торса или передвигаться в кресле в такт музыке. В 2010—2011 годах Макхейл принял участие в концертом туре актёрского состава сериала Glee Live! In Concert!, где предстал в образе Арти Абрамса и выступал в инвалидном кресле во время живых выступлений. В том же образе он принял участие в традиционном пасхальном катании яиц в Белом доме, куда хористы были приглашены Мишель Обамой в апреле 2010 года. За три сезона телесериала Макхейл смог станцевать лишь дважды: в эпизоде «Dream On», где он воображает, как танцует и поёт в торговом центре с толпой людей, и в эпизоде «Michael», где его герой вместе с другом Майком Чангом исполняет практически точную копию клипа Майкла и Джэнет Джексонов на песню «Scream». Он отметил, что был рад исполнить номер без инвалидного кресла, и на себе почувствовал, что приходится испытывать остальным актёрам, разучивая по 4-6 танцевальных номеров за серию. Как и его персонаж, Макхейл носит очки, однако до получения роли предпочитал контактные линзы, но на кастинг решил надеть очки для более подходящего эффекта «ботаника», после чего создатели шоу приняли решение добавить очки и персонажу Арти Абрамсу.

Макхейл описывает своего персонажа как «ботаника, который от всей души любит хоровой клуб». Он также считает, что Арти вызывает доверия больше, чем он сам, пояснив: «Я думаю, что он знает, кто он на самом деле, и его не волнует, что о нём думают». В сериале Арти близко общается со своей подругой Тиной Коэн-Чанг, в то время как и в жизни Макхейл дружит с актрисой Дженной Ашковиц, играющей Тину, а дружественный союз их персонажей называет словом «Артина», контаминацией имён Арти и Тина. Он также отметил, что отношения между ними похожи на отношениями между Кори и Топангой в телесериале канала ABC Boy Meets World, и считает, что «они всегда будут вместе», несмотря на то, что со второго сезона Тина встречается с Майком Чангом, роль которого исполняет Гарри Шам-младший.

Сюжетные линии

Первый сезон

Арти впервые появляется в пилотном эпизоде сериала в качестве одного из первых участников хора, гитариста джазового ансамбля и объекта насмешек футболистов из-за его инвалидного кресла. В серии «Wheels» во время подготовки в отборочным, директор Фиггинс (Айкбал Теба) сообщает, что Арти не сможет воспользоваться школьным автобусом и вынужден добираться до места отборочных самостоятельно, так как автобусы не предназначены для перевозки инвалидов и не включают в себя специальный пандус. В том же эпизоде Арти поёт первую сольную песню — «Dancing With Myself», а остальные члены хора решают заработать денег с продажи выпечки и оплатить специальный автобус. Однако в конце Арти просит на собранные деньги оборудовать несколько пандусов для передвижения по школе и репетиционному залу других студентов с ограниченными возможностями, а на отборочные он доберётся с родителями. В то же время он начинает проявлять симпатию по отношению к Тине Коэн-Чанг (Дженна Ашковиц), которая заикается. Считая, что нашёл родственную душу, он рассказывает ей, что в восемь лет попал в автокатастрофу и с тех пор прикован к инвалидному креслу. Однако их отношения рушатся, когда Тина признаётся, что подделывала дефект речи чтобы не привлекать внимания. Позже, когда они мирятся, Арти делает несколько замечаний относительно её готического стиля одежды, как и остальная мужская часть хора, которые всячески выказывают неуважение девушкам. После серии «The Power of Madonna» он извиняется перед Тиной и они официально начинают встречаться. В попытке заработать репутацию «плохого парня», Арти вместе с Куртом (Крис Колфер), Бриттани (Хизер Моррис), Тиной и Мерседес (Эмбер Райли) поют в школьной библиотеке «U Can’t Touch This», так как нарушить тишину в библиотеке — серьёзный проступок. В итог их план терпит неудачу: библиотекарь одобряет их выступление и предлагает посетить церковь в воскресенье.

Когда Тина узнаёт, что мечта Арти — научиться танцевать, она пытается помочь ему научиться передвигаться при помощи костылей, однако это не возымело эффекта. Тина даёт ему несколько брошюр о исследованиях спинного мозга, уверяя, что его проблема может разрешиться, и в этом направлении ведутся медицинские исследования. Это воодушевляет Арти — он обращается к школьному методисту Эмме Пилсберри (Джейма Мейс), которая деликатно поясняет, что исследования — процесс долгие, а его травма серьёзна. Арти говорит Тине, что он никогда не может танцевать и предлагает ей выбрать другого партнёра по хору, и он исполняет песню «Dream a Little Dream of Me», в то время как Тина танцует с Майком Чангом (Гарри Шам-младший). Когда хор проигрывает на региональных и находится на грани закрытия, Арти признаётся, что клуб стал первым местом, где у него появились друзья и девушка.

Отзывы

Шоуна Малкольм из Los Angeles Times положительно оценила игру Макхейла и реализацию персонажа в эпизоде «Vitamin D», отметив, что прикованный к инвалидному креслу персонаж обычно находится на втором плане, в то время как в эпизоде создатели приняли решение сосредоточить внимание на нём, и не прогадали: «Вчера они решили уделить ему центральное внимание, и во время вокала в треке Ашера он показал себя круче, чем Ричи Самбора». Однако, после эпизода «Wheels», который также был сосредоточен на Абрамсе и его инвалидности, на шоу посыпался шквал критики, в частности, со стороны комитета исполнителей с ограниченными возможностями, по мнению которых избрание здорового актёра на роль ученика-инвалида недопустимо, на что Брэд Фелчак, один из создателей сериала, ответил, что несмотря на его понимание жалобы и разочарование защитников людей с ограниченными возможностями, Макхейл обладал талантом, харизмой, а также способностями актёра и певца, необходимыми для этой роли. Актёр Питер Митчелл, который после автокатострофы в 18 лет лишился возможности ходить, назвал поднятую тему «очень щекотливой», и покритиковал создателей за то, что они отказались дать шанс пройти прослушивание на роль актёрам с ограниченными возмжностями. Звезда телесериала «C.S.I.: Место преступления» Роберт Дэвид Холл прокомментировал: «Я думаю, они боялси судебных преследований и того, что актёр-инвалид может застопорить производство шоу, а зрители, смотря на него, чувствовали бы себя неловко». Сам Макхейл заявив, что рад играть персонажа в инвалидном кресле, «который при всём при этом может делать всё то же, что и остальные». По мнению Джеймса Понивозика, обозревателя журнала Time, эпизод «A Very Glee Christmas» стал лучшим среди тех, где внимание было сосредоточено на Арти, а игра Макхейла достойна «Эмми». Однако, по его словам, было изначально понятно, что устройство ReWalk, продемонстрированное в эпизоде, не поднимет Арти с инвалидного кресла и не даст ему возможность танцевать ввиду особенностей сериальных вселенных, но факт того, что Бриттани в Рождество захотела увидеть Арти на ногах — ни что иное, как «счастливый конец».

Ссылки

• [www.fox.com/glee/bios/kevin-mchale/ Арти Абрамс] (англ.) на сайте Fox.com
• Арти Абрамс (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Арти Абрамс

– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.