Стритон, Артур
| Артур Стритон | |
 Портрет работы Джорджа Ламберта (1917) | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
1 сентября 1943 (76 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
Сэр Артур Эрнест Стритон (англ. Sir Arthur Ernest Streeton, 8 апреля 1867, Маунт-Данид — 1 сентября 1943, Олинда около Мельбурна) — австралийский пейзажист, один из крупнейших представителей Гейдельбергской школы (англ. Heidelberg Art School), реалистического течения в австралийской живописи конца XIX века.
Биография
Родился в семье учителя, четвёртый из семи детей. В 1869 году семья переехала в Квинсклифф, а в 1874 году — в Ричмонд около Мельбурна, где Артур Стритон пошёл в школу. В 1880 году он поступил на работу в контору, занимавшуюся импортом алкогольных напитков. С 1882 по 1887 год он посещал вечерние занятия в школе дизайна при Национальной галерее Виктории, где одним из его учителей был знаменитый художник Фредерик Мак-Каббин. В 1886 году он получил место литографа; в январе 1889 года первое его произведение, чёрно-белая литография «Его первая змея», было опубликовано в журнале «Australasian Sketcher».
Стритон не получил формального образования в живописи. Он учился самостоятельно и начал писать маслом в 1884 году, взяв за образец французскую пленэрную живопись, в частности, Жана-Франсуа Милле и Камиля Коро[1].
В 1886 году Стритон познакомился с художником Томом Робертсом, и тот пригласил его присоединиться к группе художников, в которую, кроме Робертса, входили Фредерик Мак-Каббин и Луис Абрахамс. Позже, в 1891 году, эти художники стали ядром так называемой гейдельбергской школы живописи, называемой так, потому что они писали свои работы на пленэре около Гейдельберга (англ. Heidelberg), пригорода Мельбурна. В 1888 году Артур Стритон участвовал в выставке Общества художников Виктории и смог продать две картины, что позволило ему часть времени посвятить занятиям живописью. В 1891 году одна из картин Стритона экспонировалась в Королевской Академии художеств в Лондоне, а затем была отмечена на парижском Салоне. В 1890 году другая картина была куплена Национальной художественной галереей Нового Южного Уэльса. После этого Артур Стритон переехал в Сидней, и основной темой его картин стали городские пейзажи. В 1896 году в Мельбурне прошла его первая персональная выставка.
В 1897 году Стритон отправился в Англию, остановившись по дороге на несколько месяцев в Каире и на короткое время в Неаполе. Он поселился в Лондоне, но не имел успеха, сравнимого с австралийским, кроме того, английские пейзажи менее вдохновляли его, чем австралийские. С октября 1906 по октябрь 1907 года он провёл в Австралии, где его новые работы получили достаточное признание, а затем вернулся в Лондон и в январе 1908 года женился на канадской скрипачке Эстер Леоноре Кленч, и пара провела медовый месяц в Венеции. В 1909 году в Мельбурне прошла выставка венецианских картин художника. 20 марта 1911 года родился единственный сын Стритона, Чарльз Людвиг Оливер. В последующие лондонские годы положение Артура Стритона в лондонских художественных кругах существенно улучшилось, он получал довольно много заказов, и его работы выставлялись в Великобритании, Франции и США. Он снова посетил Австралию в 1913—1914 годах.
24 апреля 1915 года художник записался в австралийские медицинские войска и работал там два года. В тех же войсках служил и живший в Великобритании Том Робертс. В 1918 году Стритон был назначен военным художником и направлен во Францию. Картины, которые он написал в этом качестве, также изображают пейзажи, на которых видны следы разрушений. После войны с семьей он снова посетил Австралию, а затем Канаду. В 1923 году семья окончательно переселилась в Австралию, где художник построил коттедж в Олинде, на отрогах гор. В это время он уже рассматривался как один из ведущих национальных художников. Критики часто отмечают, что в больших пейзажных полотнах позднего Стритона недостаёт свежести по сравнению с его ранними пейзажами[1].
Артур Стритон был дружен с женщиной редкой профессии вообще, а для того времени в частности: горной проводницей, натуралисткой и фотографом Элис Мэнфилд. Известно, что когда её дочери было восемь лет, он, наблюдая за работой юной художницы, дал ей совет всегда на пейзаже первыми рисовать облака[2].
В 1937 году художник был возведён в рыцарское достоинство. В 1938 году умерла его жена, и он практически прекратил занятия живописью. Артур Стритон умер 1 сентября 1943 года после продолжительной болезни.
Напишите отзыв о статье "Стритон, Артур"
Примечания
- ↑ 1 2 Ann E. Galbally. [adbonline.anu.edu.au/biogs/A120137b.htm Streeton, Sir Arthur Ernest (1867 - 1943)]. Australian Dictionary of Biography, Volume 11 pp 119-121. Melbourne University Press (1986). Проверено 9 апреля 2008. [www.webcitation.org/66Wr6h3WE Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
- ↑ [web.archive.org/web/20100408021709/www.parkweb.vic.gov.au/1process_details.cfm?place=227 Элис Мэнфилд] на сайте parkweb.vic.gov.au
Ссылки
- [www.artistsfootsteps.com/html/Streeton_biography.htm Биография на сайте Департамента образования Австралии]
- [www.pictureaustralia.org/search/arthur%20streeton Произведения Артура Стритона]
- Ann E. Galbally. [adbonline.anu.edu.au/biogs/A120137b.htm Streeton, Sir Arthur Ernest (1867 - 1943)]. Australian Dictionary of Biography, Volume 11 pp 119-121. Melbourne University Press (1986). Проверено 9 апреля 2008. [www.webcitation.org/66Wr6h3WE Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
Отрывок, характеризующий Стритон, Артур
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
