Артюшенко, Александр Трофимович

Александр Трофимович Артюшенко
укр. Олександр Трохимович Артюшенко
Дата рождения	10 июня 1921(1921-06-10)
Место рождения	село Павловка, Полтавская губерния, Украинская ССР
Дата смерти	10 июня 1997(1997-06-10) (76 лет)
Место смерти	город Мариуполь, Донецкая область, Украина
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	кавалерия
Годы службы	1943-1946
Звание	старшина
Часть	24-й гвардейский кавалерийский полк 5-й гвардейской кавалерийской дивизии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Александр Трофимович Артюшенко (1921—1997) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии служил с октября 1943 года по май 1946 года. Воинская специальность — пулемётчик станкового пулемёта. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание на момент демобилизации — гвардии старший сержант. С 1965 года гвардии старшина в отставке.

Биография

До войны

Александр Трофимович Артюшенко родился 10 июня 1921 года в посёлке Павловка Полтавского уезда Полтавской губернии Украинской ССР (ныне посёлок городского типа Скороходово Чутовского района Полтавской области Украины) в семье рабочего. Украинец. Окончил 10 классов средней школы в родном селе. В 1938 году поступил в Донецкий индустриальный институт. После года учёбы в Сталино Александр Трофимович переехал в Харьков, где продолжил обучение в Харьковском государственном университете имени Максима Горького, одновременно работая на спиртовом заводе, затем в водотресте. Но получить высшее образование ему помешала война.

На военной службе

В первые дни Великой Отечественной войны А. Т. Артюшенко, как и многие его сверстники, пришёл в военкомат, однако медицинская комиссия признала его негодным к военной службе. Александр Трофимович вернулся в родной посёлок, чтобы помочь родителям, а вскоре пришли немцы. Только 18 октября 1943 года после освобождения Полтавщины советскими войсками Чутовским районным военкоматом А. Т. Артюшенко был призван в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии.

Службу красноармеец Артюшенко начал в Коврове, в запасном кавалерийском полку, на базе которого прошёл военную подготовку, освоил воинскую специальность пулемётчика станкового пулемёта. Весной 1944 года его направили в 3-й гвардейский кавалерийский корпус, находившийся в резерве 1-го Прибалтийского фронта, где 12 марта он был зачислен 1-м номером пулемётного расчёта во 2-й эскадрон 24-го гвардейского кавалерийского полка 5-й гвардейской кавалерийской дивизии.

В боях с немецко-фашистскими захватчиками Александр Трофимович с 23 июля 1944 года на 3-м Белорусском фронте. Боевое крещение принял во время Витебско-Оршанской операции стратегического плана «Баратион» у посёлка Смоляны Витебской области. Участвовал в операции корпуса по окружению и разгрому частей 256-го пехотного полка и 14-й пехотной дивизии вермахта в районе Смоляны—Обольцы, форсировал реку Березину у посёлка Студенка, где способствовал отражению шести контратак противника, сражался за плацдарм на левом берегу реки Гайны у посёлка Рудня. Особенно отличился в боях за город Лида.

Орден Славы III степени

Овладев опорным пунктом немецкой обороны посёлком Красное, 24-й гвардейский кавалерийский полк выполнил поставленную в рамках Витебско-Оршанской операции боевую задачу. Отсюда 5 июля 1944 года кавалеристы гвардии подполковника П. Ф. Ткаленко перешли в наступление в ходе Вильнюсской операции. 7 и 8 июля полк отразил контратаки мотопехоты и танков немцев, овладел станцией Юратишки, перерезав шоссе на Трабы, а затем оседлал большак Лида—Ивье. Продвигаясь вдоль железной дороги в направлении Лиды, 2-й эскадрон, в составе которого воевал гвардии красноармеец А. Т. Артюшенко, действовал в передовом отряде полка и первым вступал в соприкосновение с противником. На ближних подступах к городу 9 июля 1944 года эскадрон попал в засаду. Артюшенко, сходу развернув тачанку, открыл ответный огонь по врагу из пулемёта, дав возможность своим боевым товарищам организовать оборону. В ходе перестрелки Александр Трофимович был ранен, но продолжал вести огонь по противнику, не давая ему сосредотачиваться. Заметив более удобную позицию, он перенёс на новое место свой пулемёт и продолжал разить врага, несмотря на второе ранение. Всего в ходе боя он уничтожил 15 вражеских солдат. После того, как немцы были рассеяны, гвардии красноармеец Артюшенко по приказу командира взвода был отправлен в госпиталь, а город Лида в тот же день был освобождён частями 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. За доблесть и мужество, проявленные в бою, приказом от 31 июня 1944 года Александр Трофимович был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 222414).

Орден Славы II степени

После ранения А. Т. Артюшенко в лазарете находился недолго. Вернувшись в строй, он в составе своего полка ещё успел поучаствовать в боях за Августов. В октябре 1944 года 3-й гвардейский кавалерийский корпус в составе 2-го Белорусского фронта начал подготовку к предстоявшим боям в Восточной Пруссии. 14 января 1945 года войска фронта перешли в наступление с Пултусского плацдарма в рамках Млавско-Эльбингской операции и за три дня боёв сумели прорвать сильно укреплённую и глубокоэшелонированную оборону противника на участке от Ломжи до устья Нарева. 17 января в прорыв был введён 3-й гвардейский кавалерийский корпус. С 19 января 24-й гвардейский кавалерийский полк выполнял специальные задания командования. Совершив шестидесятикилометровый марш, к исходу дня кавалеристы ворвались с запада в городок Яново и совместно с 17-м гвардейским кавалерийским полком овладели им, после чего на плечах бегущего противника форсировали реку Ожиц, вступив таким образом на территорию Восточной Пруссии. 21 января полк смелым обходным манёвром способствовал взятию частями корпуса важного транспортного узла города Найденбург, а 22 января вышел в тыл алленштайнской группировки противника, и оседлав дорогу на Хохенштейн, ворвался с запада в Алленштайн, чем способствовал взятию города основными силами корпуса. В период наступления командир расчёта станкового пулемёта гвардии красноармеец А. Т. Артюшенко всегда шёл в первых рядах наступающих, смелыми и решительными действиями неоднократно способствовал выполнению поставленных боевых задач.

После взятия Алленштайна 3-й гвардейский кавалерийский корпус продолжил наступление на север вглубь немецкой территории. Противник яростно, но безуспешно атаковал кавалеристов. 24 января в 7 километрах от Алленштайна у местечка Донген немцы атаковали боевые порядки 4-го эскадрона 24-го гвардейского кавалерийского полка, бросив в бой до батальона пехоты при поддержке нескольких танков. Выдвинувшись со своим «Максимом» на выгодную позицию, А. Т. Артюшенко подпустил неприятеля на 200 метров и открыл шквальный огонь по вражеским цепям, уничтожив 25 немецких солдат и ручной пулемёт с расчётом. Не выдержав губительного огня, немецкая пехота бежала, а оставшиеся без прикрытия танки повернули назад. «Своими смелыми и дерзкими действиями обеспечил отражение вражеской контратаки и впоследствии способствовал своим пулемётом успешному наступлению эскадрона и выполнению поставленной задачи», — такую оценку дал действиям Артюшенко командир полка гвардии подполковник П. Ф. Ткаленко.

Разгромив млавско-эльбингскую группировку противника, войска 2-го Белорусского фронта вторглись в Померанию. В рамках Восточно-Померанской операции гвардии красноармеец А. Т. Артюшенко принимал участие в прорыве немецкой линии обороны севернее города Ратцебур, штурмовал Хаммерштайн, Бальденберг и Нойштеттин. Всего за время боёв в Восточной Пруссии и Померании 24-й гвардейский кавалерийский полк уничтожил не менее полка пехоты противника, подбил 13 танков и самоходных артиллерийских установок, захватил 48 орудий, 60 пулемётов, 6 паровозов, 345 вагонов, 48 складов и много различной техники врага. Лично гвардии красноармеец Артюшенко за период с 19 января по 10 февраля 1945 года истребил до 50 солдат и офицеров вермахта. 28 марта продвижение 3-го эскадрона, в составе которого на тот момент воевал А. Т. Артюшенко, было остановлено шквальным огнём вражеской засады. Рискуя жизнью, Александр Трофимович приблизился к противнику на максимально близкое расстояние и прицельным огнём уничтожил 12 вражеских солдат, а троих захватил в плен, тем самым обеспечив дальнейшее продвижение подразделения. Приказом от 6 марта 1945 года Александр Трофимович был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 10657). Одновременно ему было также присвоено сержантское звание.

Орден Славы I степени

В ходе Восточно-Померанской операции немецкая группа армий «Висла» была разгромлена, но не уничтожена полностью. В рамках Берлинской операции войскам 2-го Белорусского фронта предстояло добить её остатки в Передней Померании. 27 апреля 1945 года 24-й гвардейский кавалерийский полк переправился через Одер, и пройдя с боями более 120 километров, перерезал транспортные магистрали врага в районе Гранзее—Нойштрелитц и Линдов—Райнсберг. Своим стремительным прорывом кавалеристы способствовали быстрому взятию городов Цеденик, Гранзее, Райнсберг и Нойруппин. 30 апреля 1945 года 3-й эскадрон полка вышел к населённому пункту Биненвальде (Binenwalde) в 8 километрах юго-западнее Райнсберга. Противник, стремясь любой ценой удержать опорный пункт своей обороны, вёл сильный артиллерийский и пулемётный огонь и неоднократно переходил в контратаку, не давая возможности эскадрону продвигаться вперёд. Гвардии сержант А. Т. Артюшенко смог засечь вражескую пулемётную точку, и выдвинувшись со своим «Максимом» на огневую позицию в непосредственной близости от врага, меткими выстрелами заставил её замолчать, после чего открыл шквальный огонь по контратакующей вражеской пехоте, уничтожив до 30 немецких солдат. Сопротивление неприятеля было сломлено, и эскадрон выполнил поставленную боевую задачу. Преследуя бегущего противника, кавалеристы захватили переправу через реку Рин, создав тем самым хорошие условия для развития наступления.

В тот же день 24-му гвардейскому кавалерийскому полку была поставлена задача овладеть населённым пунктом Цехов (Zechow). Немцы отчаянно защищали находившийся здесь аэродром и яростно контратаковали боевые порядки кавалеристов. Проявив исключительную смелость, гвардии сержант А. Т. Артюшенко со своим пулемётом вышел во фланг контратакующего противника и ураганным огнём заставил вражеские цепи залечь, истребив при этом до 25 солдат вермахта. Немцы быстро обнаружили огневую точку Артюшенко и открыли по ней артиллерийский огонь. Снаряд разорвался всего в пяти метрах от пулемёта. Александр Трофимович затаился, а немцы, посчитав, что пулемёт уничтожен, вновь пошли в атаку. Когда до врага оставалось 80 метров, Артюшенко вновь открыл огонь, положив до 30 немецких солдат. Тут некстати закончилась пулемётная лента, что позволило противнику приблизиться к огневой точке на 30-40 метров. Александру Трофимовичу пришлось перезаряжать пулемёт, отгоняя немцев ручными гранатами. Заменив ленту, он продолжил разить неприятеля и вынудил его откатиться на исходные позиции. В то время, как гвардии сержант Артюшенко связывал боем врага, кавалерийские эскадроны обошли немецкие позиции и ворвались на аэродром. Добычей кавалеристов стали 22 исправных транспортных самолета, 12 планёров и много различной техники и вооружения.

Сломив сопротивление противника на правом берегу реки Рин, 3-й гвардейский кавалерийский корпус возобновил наступление на запад. Действуя непосредственно за танковым десантом, 24-й гвардейский кавалерийский полк прошёл в течение дня с боями 90 километров, разгромил крупную артиллерийскую группировку врага, овладел населёнными пунктами Перлеберг и Ленцен и к исходу дня вышли к Эльбе, где встретился с американскими войсками. Здесь гвардии сержант А. Т. Артюшенко завершил свой боевой путь. Всего за период с 29 апреля по 3 мая 1945 года Александр Трофимович уничтожил 5 вражеских огневых точек, одну автомашину и до 150 солдат и офицеров вермахта. 24 июня 1945 года А. Т. Артюшенко принимал участие в Параде Победы на Красной площади в Москве, а 29 июня указом Президиума Верховного Совета СССР он был награждён орденом Славы 1-й степени (№ 313).

После войны

Демобилизовавшись в мае 1946 года в звании гвардии старшего сержанта, А. Т. Артюшенко вернулся в посёлок Артёмовка. Работал нормировщиком на местном сахарном заводе. В 1965 году по случаю двадцатилетия победы в Великой Отечественной войне получил воинское звание гвардии старшины в отставке. В 1975 году Александр Трофимович переехал в город Жданов (с 1989 года — Мариуполь). До входа на пенсию семь лет работал на Ждановском заводе тяжёлого машиностроения гибщиком металла в цехе № 1. Умер Александр Трофимович 10 июня 1997 года. Похоронен на старокрымском кладбище города Мариуполя Украины.

Награды

• Орден Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985);
• орден Славы 1-й степени (29.06.1945);
• орден Славы 2-й степени (06.03.1945);
• орден Славы 3-й степени (31.07.1944);
• медали, в том числе:
  • Медаль «За отвагу» (03.03.1945).

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].

[www.podvignaroda.ru/?n=1511409322 Орден Отечественной войны 1-й степени (архивный реквизит 1511409322)].

[www.podvignaroda.ru/?n=46774117 Орден Славы 1-й степени (архивный реквизит 46774117)].

[www.podvignaroda.ru/?n=46562209 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 года (архивный реквизит 46562209)].

[www.podvignaroda.ru/?n=26269013 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 26269013)].

[www.podvignaroda.ru/?n=33299909 Орден Славы 3-й степени (архивный реквизит 33299909)].

[www.podvignaroda.ru/?n=150883710 Медаль «За отвагу» (архивный реквизит 150883710)].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/67a1983b.shtml Кавалеры ордена Славы трех степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 22. — 352 с.
• Дубров Б. И. [lib.meta.ua/book/26096/ Солдатская слава]. — Киев: Молодь, 1970. — С. 186. — 230 с. — 15 000 экз.
• [www.pandia.ru/text/77/342/99005-5.php Артюшенко Александр Трофимович] // [www.pandia.ru/text/77/342/99005.php Твоя, Мариуполь, слава!: Биографический справочник] / авт.-сост. Н. Н. Рябченко, В. П. Джувага. — Мариуполь: ОО Клуб путешественников, 2004. — 175 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11826 Артюшенко, Александр Трофимович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Артюшенко, Александр Трофимович

Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила: