Архаическая улыбка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Архаическая улыбка — особенный тип улыбки, использовавшийся скульпторами греческой архаики, в особенности во второй четверти VI в. до н. э., возможно, для того, чтобы продемонстрировать, что предмет изображения — живой[1]. Эта улыбка плоская и выглядит достаточно ненатурально, хотя при этом она является признаком эволюции скульптурного искусства к реализму и его поисков.

Почти у всех архаических статуй лицо озаряет улыбка, совершенно не зависящая от ситуации, которую изображает статуя, а иногда и наперекор всякой логике блуждающая на лице смертельно раненного, глубоко огорчённого или озлобленного. Происходит это вследствие некоторого несоответствия между содержанием, которое стремится воплотить художник, и средствами выражения, которыми он располагает. Художник ставит своей задачей индивидуализировать образ, оживить, одухотворить его, но метод обработки лица как плоскости, находящейся под прямым углом к двум другим плоскостям головы, приводит к тому, что черты лица (рот, вырез глаз, брови) закругляются не в глубину, а вверх, и это придает лицам греческих архаических статуй выражение улыбки или удивления
.





Архаический метод высекания камня

Такая улыбка возникала благодаря способу обработки камня, применявшемуся не только в Греции, но и в Древнем Египте: каменному блоку придается четырёхгранная форма. На каждой из плоскостей рисуется проекция будущей статуи, затем одновременно с каждой из сторон начинается высекание прямыми, плоскими слоями. Следствие — статуя сохраняет замкнутость, угловатость и острогранность, форма сведена к плоскостям[2].

«Архаические» улыбки в других культурах

  • улыбка в этрусском искусстве
  • улыбка в африканском искусстве
  • Baekje smile (улыбка Пэкче) — Корея

См. также

Напишите отзыв о статье "Архаическая улыбка"

Примечания

  1. Виппер Б.Р. Введение в историческое изучение искусства. М.: Изобразительное искусство, 1985. С. 94
  2. [biblioteka.org.ua/book.php?id=1121022037&p=13 Виппер Б. «Введение в историческое изучение искусства»]

Отрывок, характеризующий Архаическая улыбка


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.