Архелай (философ)
| Архелай | |
| Ἀρχέλαος | |
| Направление: | |
|---|---|
Архелай (др.-греч. Ἀρχέλαος); V в. до н. э.) — древнегреческий натурфилософ, ученик Анаксагора[1], предположительно, учитель Сократа (DL). Он утверждал, что в основе движения лежит отделение горячего от холодного, из чего пытался объяснить образование Земли и творение животных и людей.
Произведения Архелая не сохранились; о его доктрине мы знаем из трудов Диогена Лаэртского, Симпликия, Псевдо-Плутарха и Ипполита. Архелай утверждал, что воздух и бесконечность — принципы всех вещей. Псевдо-Плутарх предполагает,[2] что он имеет в виду безграничный воздух; также этим своим положением он исключает нус из творения мира.[3] Если так, он отказывается от большей части доктрины Анаксагора, придерживается материалистической позиции, что души возникают из воздуха. Всё же он признаёт нус причиной всех вещей, и с подобным объяснением соглашается Симпликий.[4]
Космология Архелая основана на причине движения в противопоставлении горячего и холодного. Согласно замыслу материального нуса, это противопоставление разделило огонь и воду, и создало вязкую массу земли. Со временем земля стала твёрдой, под воздействием тепла влага испарилась и появились животные, которые сперва питались грязью, из которой они возникли, постепенно размножаясь и приобретая свой вид. Люди также появились сперва из низших форм. Все животные были наделены разумом, но люди отделились от других видов, основали общество и установили законы.
Согласно Архелаю, Земля плоская, но поверхность вогнута по направлению к центру, поскольку если бы она была абсолютно ровной, солнце всходило бы и заходило бы везде одновременно. Он говорил, что Солнце является самой большой из всех звёзд.[5]
Напишите отзыв о статье "Архелай (философ)"
Примечания
Литература
- Античная философия: Энциклопедический словарь. М., 2008. С.148-150. ISBN 5-89826-309-0 (ошибоч.).
Ссылки
- [iph.ras.ru/elib/0283.html «Архелай»] — статья в Новой философской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Архелай (философ)
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
