Археологический ландшафт первых кофейных плантаций на юго-востоке Кубы
Координаты: 20°01′48″ с. ш. 75°23′29″ з. д. / 20.03000° с. ш. 75.39139° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=20.03000&mlon=-75.39139&zoom=14 (O)] (Я)
Археологический ландшафт первых кофейных плантаций на юго-востоке Кубы — объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, включающий в себя остатки первых кофейных плантаций, основанных в XIX веке в районах Сьерра-Маэстра, Гуантанамо и Сантьяго-де-Куба и сохранившихся до сегодняшнего дня.
История
В начале периода испанского заселения Кубы испанцы предпочитали кофе какао. Первые поставки кофе на Кубу начались в 1748 году торговцами с Санто-Доминго (современная Доминиканская республика). Выращивание кофе на Кубе началось лишь в конце XVIII века, когда французские семьи, бежавшие с Гаити после начала восстания рабов, переросшего в Гаитянскую революцию, начали устраивать на Кубе кофейные плантации.
К 1827 году на Кубе располагалось уже 2000 кофейных плантаций, большинство из них — у подножия гор Сьерра-Маэстра; несмотря на суровый климат и плотный лесной покров, создававшие многочисленные трудности в освоении этих мест, кофейная промышленность вскоре стала процветать почти так же, как и сахарная; методы управления плантациями соответствовали принятым на дореволюционном Гаити. К концу XIX века, однако, масштабы кофейной промышленности на Кубе несколько снизились из-за жёсткой конкуренции со стороны Бразилии, Венесуэлы и Коста-Рики и небольших доходов от инвестиций по сравнению с прибылью, получаемой от производства сахара, что вело к постепенному уменьшению количества кофейных плантаций. Десятилетняя война 1868—1878 годов, в ходе которой кубинцы пытались получить независимость от Испании, привела к существенным разрушениям в восточной части Кубы, в том числе посеяла хаос в кофейной промышленности Сьерра-Маэстра. Многие плантации оказались заброшены и заросли естественной растительностью.
В конце 20-х годов XX века уже независимым кубинским правительством были установлены высокие тарифы на импорт, что привело к возрождению культуры производства кофе в стране. Это повышение привело к появлению новых плантаций и возрождению плантаций в районе Сьерра-Маэстра.
В 2000 году ЮНЕСКО включило территорию площадью 814,75 км² с остатками 171 кофейной плантации в список объектов Всемирного наследия[1]. В резолюции отмечалось, что плантации представляют собой уникальный пример сельскохозяйственного освоения труднодоступной местности и проливают свет на экономическую, социальную и технологическую историю Латинской Америки и Карибского бассейна.
Плантации
В центре плантации чаще всего располагалось поместье владельца, окружённое скромными домами рабов, работавших на плантации. Дом плантатора возводился из дерева или камня в, как правило, баскском архитектурном стиле и с учётом особенностей тропического климата, будучи часто окружённым рвом в целях обеспечения защиты. Кухня располагалась в отдельном помещении. Жилища рабов были очень бедными, построенными из дерева и веток и покрытых сверху хворостом и листьями.
Перед домом плантатора, как правило, находилось место для сушки кофейных зёрен (секадеро), окружённое каналами и колодцами, а рядом с ним располагались другие производственные здания, где производилась очистка и жарка кофейных зёрен. На крупных плантациях имелись также мастерские для обработки дерева и металлов. Дороги между полями на территории самой плантации поддерживались в хорошем состоянии. Дороги вне плантации не поддерживались с таким же старанием, но позволяли доставку кофе на мулах в Сантьяго-де-Куба — для дальнейшей обработки или для экспорта. Над потоками и притоками оросительных каналов, иногда прокладываемых для ирригации плантации и для производственных процессов, возводились каменные или деревянные мосты, часто имевшие форму акведуков. Открытые пространства плантации засаживались цитрусовыми деревьями, гуавой и другими тропическими фруктовыми культурами, использовавшимися для нужд жителей плантации. На прилегающих к дому земельных участках также располагались овощные и фруктовые сады, а иногда и кукурузные поля. Иногда устраивались сады-цветники во французском стиле, использовавшиеся в качестве места для отдыха и досуга владельцами плантаций и членами их семей.
Напишите отзыв о статье "Археологический ландшафт первых кофейных плантаций на юго-востоке Кубы"
Примечания
- ↑ Unesco. [whc.unesco.org/en/list/1008 Archaeological Landscape of the First Coffee Plantations in the South-East of Cuba] (англ.) (2000). Проверено 20 сентября 2015. [web.archive.org/web/20150906145557/whc.unesco.org/en/list/1008/ Архивировано из первоисточника 6 сентября 2015].
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Археологический ландшафт первых кофейных плантаций на юго-востоке Кубы
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
