Археология в Монголии

Исторический обзор археологических исследований Монголии

Археологические исследования Монголии в XIX — начале XX веков

Монголия с древнейших времён является территорией обитания человека и центром своеобразной цивилизации Азиатского континента, поэтому она чрезвычайно богата памятниками, относящимися к огромному промежутку времени: от нижнего палеолита до средневековья. Археологические исследования Монголии начались в 1889 году, когда российский учёный Н. М. Ядринцев обнаружил в долине реки Орхон древнетюркскую стелу с неизвестными письменами, и провёл раскопки, дав научную характеристику Каракорума, столицы Монгольской империи.

После Ядринцева, в 1890 году научно–исследовательский отряд под руководством финского учёного А. Гейкеля изучал рунические надписи на стелах, возведённых в честь Бильге-кагана и Кюль-тегина, расположенных в местности Хушоо Цайдам.

В 1891 году Российская Академия наук командировала в Монголию академика В. В. Радлова и результаты исследований этого отряда, проведённых в долинах рек Туул и Орхон, нашли отражение в четырёхтомном издании «Труды орхонской экспедиции».

После этого археологические памятники Монголии, в особенности древнетюркские письмена, заинтересовали многих исследователей. В 1897 году Е. Н. Клеменц посетил памятник Тоньюкука, в 1909 году Г. И. Рамстедт изучал надписи на стеле, возведённой в честь Моюнчура, в 1912 году В. Л. Котвич ввёл в научный оборот сведения о монументе Кульчур хана.

В 1897 году российский исследователь Разинцев собрал коллекцию каменных орудий в песчаных барханах поблизости от нынешнего Алтан-Булака в аймаке Сэлэнгэ. Среди его находок были скрёбла, скребки, ножевидные пластины, гобийские нуклеусы. На том же самом месте, в 1912–1913 годах Н. П. Лисовский также обнаружил большое количество каменных изделий.

В 1922, 1923, 1925, 1928 годах в южной Монголии работала американская центральноазиатская экспедиция Р. Ч. Эндрюса. В её состав входили палеонтологи, геологи и географы, но с 1925 года к ним присоединился археолог Н. К. Нельсон, который провёл разведку на территории протяжённостью в 1600 км (от города Чжанцзякоу до Улясутая), где обнаружил около 180 поселений каменного века и собрал более 200 тысяч каменных орудий.

Археологические исследования Монголии в 1920-х годах

В 1921 году был создан Учёный комитет (нынешняя Академия наук Монголии), в состав которого входил исторический кабинет, занимающийся поисками и регистрацией памятников. С 1922 года начались первые разведочные работы, которые проводились как монголами самостоятельно, так и вместе с советскими специалистами. В это время поиски, а также некоторые раскопки таких археологических памятников, как древние монументы, могилы и города велись совместными усилиями Учёного комитета Монголии и Академии наук СССР.

Одним из первых крупных достижений монгольских и советских археологов явились раскопки в горах Ноён-Уул (Ноин-Ула) крупной княжеской могилы эпохи Хунну, которая проводилась в 1924–1925 годах силами Монголо–Тибетской экспедиции под руководством П. К. Козлова. Среди редких и ценных находок Ноин-Улы были стёганый коврик, шёлковые изделия, тканые портреты багатуров, украшения из халцедона, кованые золотые изделия. Кроме того, выявлены склеп из толстых сосновых брёвен, керамическая посуда и зёрна. Раскопки этих могил явились замечательным событием в археологическом исследовании Монголии и одним из крупных открытий XX века. Отряд раскопал здесь ещё несколько могил по всем правилам археологической науки и доказал их причастность к периоду Хунну. Кроме этого, в долине реки Туул (на запад от Улан-Батора) отряд зафиксировал 92 могилы и собрал материалы неолитического времени. В том же году археологическая разведка проводилась Г. Боровкой на среднем течении реки Туул. Здесь он обнаружил около 400 плиточных могил, наскальные изображения в местностях Улаан хад, Их алаг, Дурвулжин и впервые выдвинул версию об одновременности оленных камней, плиточных могил и некоторых петроглифов.

Нужно отметить, что в 1920–1930-х годах проводились в основном комплексные исследования, такие как историко-археологические и археолого-этнографические. Интереснейшие работы тогдашних сотрудников Учёного комитета (О. Жамъян, Ж. Цэвээн, Н. Дэндэв) и советских учёных (В. А. Казакевич, С. А. Кондратьев, А. Д. Симуков, Д. Д. Букинич) положили прочное начало дальнейшего развития монгольской археологии.

Монголовед В. А. Казакевич совершил ряд поездок по территории Монгольской Народной Республики, посетил гобийские горы Алтан-Уул, долины рек Халхин-Гол, Керулен и Туул. В числе обнаруженных и описанных им памятников были города XVII века Хэсэг байшин и Олон байшин, расположенные на юге Хэнтийского аймака. В. А. Казакевичем впервые были даны и опубликованы научные характеристики каменных изваяний Дариганги.

Комитет наук МНР (бывший Учёный комитет) с 1927 года постоянно собирал материалы, связанные с археологическими находками. С целью наиболее полного сбора подобной информации, комитетом были созданы местные краеведческие бюро, где работали его представители и добровольные корреспонденты. На основе материалов, собранных историческим кабинетом Комитета наук за 19 лет и сведений российских ученых, работавших в стране с XVIII века, в 1941 году Х. Пэрлээ начал создавать «Археологическую картотеку Монгольской Народной Республики», которая впоследствии несколько раз обновлялась.

Археологические исследования Монголии в 1940-х годах

В 1942 году Х. Пэрлээ был создан план расположения археологических памятников правого берега реки Хуйтний-Гол и горы Авдар-Уул сомона Авдарбаян Центрального аймака, там же были раскопаны и изучены несколько могил. Публикация итогов этих работ явилась первым научным трудом монгольского учёного, исследовавшего самостоятельно археологические памятники своей страны.

В 1948—1949 годах на территории МНР работала совместная Монголо-Советская экспедиция под руководством профессора С. В. Киселёва и Х. Пэрлээ, которая, проводя раскопки Каракорума и Хара-Балгаса выявила торгово-ремесленный квартал и остатки дворцов. Ими также было изучено большое количество могил древних племён, проживавших в долине реки Орхон. Два отряда экспедиции, возглавляемые профессором А. П. Окладниковым и этнографом К. В. Вяткиной, работавшие в западных, восточных и южных областях страны, обнаружили множество древних памятников, среди которых были и поселения каменного века. На реке Дунд-Жаргалантын-Гол Хэнтийского аймака и в местности Наран-Толгой сомона Мунгэнморьта Центрального аймака зафиксировано несколько оленных камней. На скалах горы Шунхлай-Уул сомона Хужирт Уверхангайского аймака К. В. Вяткиной обнаружены петроглифы, исполненные выбивкой.

В 1948–1949 годах отряд по изучению палеолита под руководством А. П. Окладникова обнаружил палеолитические и неолитические поселения в Мойлтын-Ам Лун сомона Архангайского аймака, в Тамсагбулаге сомона Матад Восточного аймака, а также наскальные изображения в Тэвш-Уул сомона Ховд Уверхангайского аймака и в пади Гачууртын-Ам, расположенной недалеко от Улан-Батора.

Археологические исследования Монголии в 1950-х годах

К 1950-м годам были подготовлены отечественные кадры археологов, которые самостоятельно и совместно с учёными социалистических стран стали проводить археологические исследования по трём основным направлениям: каменный век, бронзовый и начало железного века, древние государства (хунну, государства тюрков и киданей).

В 1951 году Х. Пэрлээ проводил исследования поселений Тахилын ус и «Дуудий тээгийн дунгэндэг газар», находящиеся недалеко от скал Их газрын чулуу Среднегобийского аймака, города Барс хот III, основанного Тогоонтумур ханом на северном берегу реки Хэрлэн (Восточный аймак), обследовал могилы IX – XII веков на территории Сайнцагаан сомона Среднегобийского аймака.

В 1967-1968 годах им раскопано более 20-ти могил в местностях Тугсийн увдуг Батширээт (бывший Хэнтий) сомона, в долинах рек, Хурхын гол и Жаргалантын гол того же аймака и была выдвинута версия, что данные могилы относятся к периоду Киданьского государства. В 1952 году он обследовал более 10-ти плиточных могил в Баянцогт обоо Баянмунх сомона Хэнтйиского аймака и Сууджийн булаг Мунгунморьт сомона Центрального аймака.

В 1952–1957 годах проводил раскопки городищ Гуа дов, Тэрэлджийн дурвулджин Мунгунморьт сомона, Бурхийн дурвулджин, Хурээн дов, Ундур дов Эрдэнэ сомона, вал на берегу реки Цэнхэрийн гол (Жаргалтхаан, Дэлгэрхаан, сомоны Хэнтийского аймака), Барс хот II (Баруун дуруугийн хэрэм), вал на берегу реки Шувуутайн гол Бурэгхангай сомона Булганского аймака, городище времён хунну Баянбулаг в Южногобийском аймаке. Значение исследований Х. Пэрлээ заключается в том, что он опровергнул теорию о «чистых кочевниках» и на основании вещественных фактов доказал существование городов и поселений у кочевых племён.

В 1954–1955 годах Ц. Доржсурэн обследовал около 20 могил хунну и две плиточные могилы в горах Ноён уул, кроме того, в долине реки Хунуй гол Архагайского аймака им было обнаружено более 300-т могил хунну, 26 из которых ох раскопал и опубликовал. В 1956–1958 годах, на территории Архангайского аймака, а также в пади Хурхрээгийн ам, расположенной недалеко от Улан-Батора, он изучил большое число памятников бронзового и начала железного веков, среди которых были и восемь плиточных могил, раскопанные им в 1956 году в горах Алтан сандал Их Тамир сомона Архангайского аймака.

В 1955 году Ц. Доржсурэн обнаружил стелы с орхон-енисейскими и уйгурскими письменами в местности Долоодойн херексур Увс аймака, в 1956 году, на территории Их Тамир сомона Архангайского аймака им выявлен комплекс с огромной стелой, где согдийскими письменами и на санскрите была высечена важнейшая информация, связанная с историей Первого Тюркского каганата 80-х годов VI столетия, в 1957 году, в местности Долоон мод Тариат сомона Архангайского аймака Ц. Доржсурэном обнаружена и включена в научный оборот верхняя часть стелы с орхон-енисейскими письменами.

В 1956 году Н. Сэр-Оджав раскопал плиточную могилу в горах Шунхлай уул Худжирт сомона Убурхангайского аймака, в следующем году, совместно с Ц. Доржсурэном обследовал поминальный комплекс древнетюркского министра Тоньюкука, находящийся на территории Эрдэнэ сомона Центрального аймака. Здесь были обнаружены строительные материалы, керамические изделия, различные украшения, а также орхон-енисейская надпись на стене жертвенного храма. В 1957-1958 годах им же были найдены интересные петроглифы с изображениями различных животных, оленей и сцен охоты в местностях Цэнэгтийн ам Ундурсант сомона Архангайского аймака, Хух хутлийн тост утгу Уйгар сомона Баян-Улгийского аймака.

В 1952 году О. Намнандорж обнаружил в пещере Хойд Цэнхэрийн агуй Манхан сомона Ховд аймака наскальные рисунки, сделанные охрой. Они были отнесены исследователем ко временам неолита, некоторые опубликованы. В 1953 году, на территории Арбулаг сомона Хубсугульского аймака он нашёл и обследовал остатки дворца Мунх хана и величественную стелу с надписями.

Археологические исследования Монголии в 1960-х годах

В 1960–1966 годах отряд по изучению каменного века Монголии, в состав которого входили советские и монгольские археологи А. П. Окладников, Х. Сэр-Оджав, Д. Дорж, провели разведку почти на всей территории страны и во многих местах обнаружили памятники среднего и верхнего палеолита, неолита. Например, палеолитические стоянки найдены в горах Их Богд, Гурван Сайхан, Арц Богд Монгольского Алтая; в долине реки Тамирын гол; у озера Орог-Нуур Баянхогорского аймака; в горах Сонгино уул, в Буянт–Уха, Шар хад Улан-Батора; в горах Тэвш уул Богд сомона Убурхангайского аймака; в местности Оцон мааньт Южногобийского аймака. Каменные орудия из Оцон мааньт относятся к среднему палеолиту и представляют большой научный интерес своим сходством с подобными изделиями Европы, Южной Азии и Африки. Наряду с этим, в 1960, 1961, 1964 годах была обследована стоянка времён палеолита с четырьмя культурными слоями в местности Мойлтын ам Хархорин сомона Убурхангайского аймака. В ходе исследования стало очевидно, что данная стоянка является редчайшим памятником Центральной, Северной и Восточной Азии.

В 1967–1989 годах на территории нашей страны работала Совместная Монголо–Советская историко–культурная экспедиция под руководством Ш. Нацагдорж, Д. Дорж, А. Д. Окладникова, А. П. Деревянко. В её состав входили несколько научно–исследовательских отрядов, которые внесли неоценимый вклад в изучение истории монгольского народа. Начиная с 1970 года отряд по изучению каменного века и отряд по изучению бронзового и начала железного веков данной экспедиции побывали практически во всех концах Монголии, зарегистрировали и исследовали тысячи памятников, таких как поселения, могилы, оленные камни, монументы, петроглифы, древние надписи и каменные скультуры, оставленные жителями каменного, бронзового, железного веков, державой хуннских шаньюев, народами Уйгурского и Киданьского государств, племенами Великой Монгольской империи.

В 1967-1969 годах отряд по изучению каменного века, возглавляемый академиком А. П. Окладниковым и Д. Доржем, кроме палеолитических нахождений обнаружил на территории Восточного, Восточногобийского и Сухэбаторского аймаков несколько десятков поселений мезолита и неолита, а также впервые провёл раскопки неолитических жилищ и захоронений в местностях Овоот, Тамсагбулаг и на южном берегу реки Керулена (недалеко от города Чойбалсан). Одной из крупных работ, сделанных отрядом по изучению каменного века Монголии, является открытие в 1969 году мастерской нижнего палеолита у горы Ярх Гурвансайхан сомона Среднегобийского аймака, где была зафиксирована культура бифасовидных орудий.

Археологические исследования Монголии в 1970-х годах

В 1970-1973 годах палеолитические орудия обнаружены в местностях Ёроолгоби и Цахиурт Хулд сомона Среднегобийского аймака, стоянки времён мезолита найдены в горах Зуунхайрхан и Баруун хайрхан Южногобийского аймака.

В 1975, 1979 годах отряд под руководством А. П. Окладникова и Д. Цэвээндоржа обнаружил палеолитические, неолитические изделия и мастерские на территории Заамар сомона Центрального аймака, в долинах рек Селенга и Дэлгэр-Мурен, на берегах озера Толбо-Нуур, в долине реки Хонгиогийн гол Эрдэнэбурэн сомона, на реке Цэнхэрийн-Гол Манхан сомона, на территории Муст сомона Ховд аймака.

Отряд по изучению бронзового и начала железного веков совместной Монголо-Советской историко-культурной экспедиции в 1971 году раскопал несколько плиточных могил в местности Тэмээн чулууны ам Бат Улзийт сомона Убурхангайского аймака. В 1976 году ими были обследованы ещё 4 плиточные могилы в Шивэртийн ам их Тамир сомона Архангайского аймака.

В 1976-1983 годах было раскопано около 50-ти плиточных могил и обнаружены бусы, украшения из бирюзы, золотые серьги, фрагменты керамики, костяные изделия, кости домашних животных и множество других находок в Чандган тал Мурун сомона, в Буянтын чулуу Буянт сомона Хэнтйиского аймака, в районе сомонного центра Алтанширээ Восточногобийского аймака, в местности Хан хад Баян-Овоо сомона Южногобийского аймака, в Шивэртийн ам Батцэнгэл сомона, в Хушуун тал Эрдэнэмандал сомона, в местности Алтанцэцэг Тариат сомона Архангайского аймака, в горах Шунхлай уул Худжирт сомона, в Наран-Толгое сомона Зуйл Убурхангайского аймака, в Зараа толгой Бурэгхангай сомона Булганского аймака, в местности Бурхантайн гацаа Алтанбулаг сомона Центрального аймака. Кроме того, в 1976–1977, 1980 годах в степи Хушуун тал Эрдэнэмандал сомона Архангайского аймака был обследован памятник тюркского времени с каменной черепахой, в 1980–1982, 1984 годах раскопано около 20-ти могил монгольского времени в горах Буурал уул на территории государственного хозяйства Хонгор Сэлэнгэ аймака.

В 1972–1974, 1981–1982 годах, отряд по изучению археологических памятников кочевников Института истории совместно с отрядом по изучению бронзового и начала железного веков совместной Монголо-Советской историко-культурной экспедиции под руководством Д. Цэвээндоржа и В. В. Волкова раскопал в горах Чандмань уул Увс аймака более 50-ти могил, относящихся к VII–III векам до н. э. В здешних могилах обнаружены сотни находок, среди которых были орудия труда, предметы вооружения, различные украшения. Они имели важное научное значение не только для установления времени внедрения в производство железа на территории Монголии, но и для изучения хозяйственной и общественной жизни тех времён.

Отряд по изучению древних городов СМСИК Экспедиции, возглавляемый Х. Пэрлээ, в 1970 году на городище Хар Бухын балгас Дашинчилэн сомона Булганского аймака обнаружил несколько десятков берестяных книг, среди них были и ранее неизвестные науке редчайшие экземпляры. Например, там присутствовал свод из 18-ти законов, принятый 18-ю собраниями князей четырёх, шести и семи хошунов (административно-территориальной единицы дореволюционной Монголии). Исследование и публикация этих памятников истории, культуры и права впоследствии явились одним из главных трудов Х. Пэрлээ для получения Государственной премии (посмертно).

В 1979 году, палеолитический отряд СМСИК Экспедиции под руководством А. П. Окладникова и Д. Цэвээндоржа обнаружил петроглифы на скалах Ишгэн толгой и Хойт узуур хух хад Манхан сомона, в Алаг чулуу и Ихэр хушоот сомона Эрдэнэбурэн аймака Ховд, в Бугат Жаргалант сомона Баянхонгорского аймака, в местности Хуудасны орой Тонхил сомона Гоби-Алтайского аймака. Среди них были наскальные рисунки времён палеолита из Ишгэн толгой, изображение сцены пахоты земли плугом, запряжённой двумя волами и много других писаниц, имеющих важное научное значение.

Археологические исследования Монголии в 1980-х годах

В 1982 году отряд, возглавляемый Р.С. Васильевским и Д. Цэвээндоржем провел широкомасштабную разведку и собрал богатейшие палеолитические и неолитические материалы в долинах рек Туул, Орхон, Тамир-Гол, Дэлгэр-Мурен и Селенга.

В 1983–1989 годах отряд под руководством А.П. Деревянко и Д. Доржа проводил разведочные работы на территории Баян-Ульгийского, Ховд, Гоби-Алтайского, Убурхангайского, Баянхонгорского аймаков, в результате которых были собраны тысячи каменных изделий из более чем 300-т местонахождений. Среди них можно назвать долину реки Сагсай, озеро Хар ус нуур, Долину древних озёр, долины рек Ховд, Хойд Цэнхэр, Дунд Цэнхэр, Урд Цэнхэр (в районе Манхан сомона), озеро Хулман нуур, территорию Бууцагаан сомона, долины рек Таац, Туйн, Байдраг. По материалам этих исследований были опубликованы десятки брошюр и книг.

Совместный Монголо-Венгерский научно-исследовательский отряд

В 1960-х годах начал свою деятельность совместный Монголо-Венгерский научно-исследовательский отряд. В 1961 году Н. Сэр-Оджав и Т. Хороват раскопали две могилы хунну из одиннадцати, расположенных в долине реки Сэлбэ недалеко от Улан-Батора, в 1962 году Ц. Доржсүрэн и И. Эрдели обследовали плиточную могилу на территории Батсумбэр сомона Центрального аймака, две могилы в пади Худжирт горы Ноён уул, в 1963, 1964 годах И. Эрдели и Д. Наваан раскопали 4 могилы хунну в местности Наймаа толгой Эрдэнэмандал сомона Архангайского аймака. Из 26-и могил хунну, находящихся в том же Наймаа толгой, Д. Цэвээндорж и И. Эрдели обследовали в 1974 году – 5, 1987 году – 11 могил. Д. Цэвээндорж и В.В. Волков в 1975 году раскопали три могилы из ста, расположенных в Нухтийн ам Галт сомона Хубсугульского аймака, в 1969 году И. Эрдели и Д. Наваан раскопали несколько могил из 142-х, находящихся в горах Дуулга уул Жаргалтхаан сомона Хэнтийского аймака, из них же в 1988 году 5 могил раскопаны Д. Цэвээндоржом и И. Эрдели.

Этими же исследователями в 1987 году было раскопано 2 могилы в местности Худгийн толгой Батцэнгэл сомона, 2 могилы в горах Солби уул, 11 могил хунну в Наймаа толгой Эрдэнэмандал сомона Архангайского аймака и в 1988 году 5 могил из 17-ти обнаруженных в Зараа толгой Баян сомона Центрального аймака.

В 1989 году Монголо–Венгерско–Советский отряд по изучению памятников хунну обследовал две могилы в Морин толгой Алтанбулаг сомона Центрального аймака, одну могилу в Бага газрын чулуу Дэлгэрцогт сомона Среднегобийского аймака, одну могилу в Тарвагатай Зуйл сомона и одну в Хуушийн хутул Худжирт сомона Убурхангайского аймака. В 1988 году Д. Цэвээндорж, И. Эрдели и П.Б. Коновалов раскопали средневековую могилу и жертвенный храм XIII века в местности Хушууну ухаа Их хэт сомона Восточного аймака, провели разведочные раскопы на городище хунну Бороо Центрального аймака. Среди множества находок, обнаруженных в результате вышеперечисленных обследований, особое научное значение имеет костяной язычковый музыкальный инструмент эпохи хунну. На данное время он считается самым древним из подобных музыкальных инструментов.

Другие международные исследования монгольской археологии

Изучением древнетюркских памятников, кроме вышеперечисленных российских и советских учёных, с 1957 года начал заниматься археолог Н. Сэр Оджав как самостоятельно, так и совместно с чехословацскими коллегами. При раскопках, проведённых в 1958 году монголо-чехословацским отрядом на жертвенно-поминальном комплексе древнетюркского князя Кюль-тегина собран богатейший материал, состоящий из строительных материалов, посуды, металлических изделий и имеющий важное научное значение. Там же, в местности Хушо Цайдам сомона Хашаат Архангайского аймака найдена верхняя часть стелы с письменами, установленной в честь Кюль-тегина.

В 1973—1978 годах эпиграфический отряд СМСИК Экспедиции под руководством М. Шинэхуу и С. Г. Кляшторного провёл на территории Монголии крупномасштабные разведочные и исследовательские работы по изучению орхоно-енисейской письменности.

В 1981—1983 годах в восточную Монголию Институтом истории был командирован специальный научно-исследовательский отряд по изучению каменных скульптур под руководством Д. Баяра, который к уже известным сорока скульптурам добавил около тридцати новых. Люди на большистве изваяний, обнаруженных в основном в Сухэ-Баторском, Восточном и Хэнтийском аймаках, изображены сидящими в кресле (исэр сандал), что их резко отличает от древнетюркских скультур, широко распространённых в Монголии и Средней Азии. В результате детального исследования головных уборов, халатов (дэли), поясов, сапог, причёски и других предметов, изображенных на них, вслед за Н. Вяткиной Д. Баяр сделал вывод о принадлежности данных памятников монголам XIII—XIV веков. Кроме нескольких статей, по результатам работ опубликована монография на корейском и монгольском якыках.

С 1981 по 1983 годы Д. Цэвээндоржем были обнаружены сотни наскальных изображений в местностях Их сар, Тэрэм хад, Гурван толгой, Унхэлцэг, Тумур Цорго, Эхэн Хузуувч, Хад узуур, Бужаа, Можоо, Увс аймака, Цахир, Харгантын ам, Хубсугульского аймака (1981 год), Гурван толгой, Шовгор хад, Тушаат, Хамуут, Хар хундийн наран, Нарийн дэл, Хоо узуур, Тэрэм хад, Хар нарт, Цагаан утуг, Бургалтайн зурагт хад, Тэхийн хутул, Хэрэгтийн ам, Мунгун цахир, Хар цагаан ус Увс аймака, Хунх Цахир Хубсугульского аймака (1982 год), Улаан овоо, талын ухаагийн ац, Дунгээн уул, Тувд уул Завханского аймака, Увгунт, Уудэнт, Шовгор зараа, Хутул утгу Булганского аймака (1983 год).

Международные археологические экспедиции в Монголии с 1990-х годов

Монголо-Российские экспедиции

В 1995–2001 годах монголо-российско-американский отряд по изучению каменного века под руководством А. П. Деревянко, Д. Цэвээндоржа и Дж. Олсена исследовал палеолитические и мезолитические стоянки пещер Цагаан агуй и Чихэн агуй Баянхонгорского аймака. Установление даты памятников в лабораториях России и США с применением геологических, палеоботанических и радиокарбонных методов явилось новым прогрессивным явлением в исследовании каменного века Монголии. Отрядом также проведены разведывательные работы в районе Алтайского Гоби и обнаружено множество стоянок старого и нового каменного веков. Среди них стоянка Цахиуртын хундий (Кремневая долина), расположенная на границе Убурхангайского и Южногобийского аймаков имеет крайне важное научное значение и является редчайшим памятником каменной индустрии. Она занимает площадь в 25 квадратных километров. Кроме трёхтомного отчёта на монгольском, русском и английском языках, по результатом её исследований опубликованы несколько монографий и множество статей.

В ходе реализации монголо–американо–российского проекта «Алтай» (Д. Цэвээндорж, Э. Якобсон, В. Д. Кубарев), в 1994–2001 годах в местностях Хар ямаа, Цагаан салаа, Бага Ойгор, Хар ус, Цагаан ус, Харуул толгой, Хатуу Монгольского Алтая обнаружено и исследуется большое число наскальных рисунков. Эти памятники по количеству и по содержанию занимают особое место в изучении петроглифов не только Монголии, но и всего Азиатского континента.

В 1994–2000 годах Монголо-Американо-Российская экспедиция под руководством Д. Цэвээндоржа, Э. Якобсона и В. Д. Кубарева производила изучения петроглифов Монгольского Алтая. В ходе исследовании были открыты ряд памятников Самым грандиозным из них считается петроглифы Цагаан салаа и Бага Ойгор где открыты более 10 000 сцен. Из них выбирочно опубликовал около 1400 сцен в двух томах в Париже, в одном томе в Новосибирске и несколько статей. Эти памятники датируются от палеолита до средневековья. Палеолитическим временем датируются несколько рисунки мамонтов. А в другой местности у горы Шивээт Хайрхан и в верховьи реки Цагаан гола (Хух чулуу, Шивээт Хайрхан, Хар салаа, Цагаан салаа, Хар чулуу) были открыты тоже более десяти тысяч сцен. В местности Арал толгой обнаружен местонахождение петроглифов датируемые от мезолита до бронзового века. Мезолитическим временем датируются изображения лощадей. Петроглифы Арал толгоя издан отдельным монографем в Монголии. Основная масса петроглифов Монгольского Алтая датируются бронзовым и ранным железным веком.

В 2005 году российско-монгольская археологическая экспедиция под руководством Н. В. Полосьмака и Н. Эрдэнэ-Очира раскопала большую могилу хуннской знати в пади Суджигт в горах Ноён уула, где обнаружены многочисленные уникальные находки такие как несколько серебряных пряжек с изображением однорого небесного козла, крылатого козла и с изображением дракона. Уникальной находкой является округлая пряжка с изображением античных сюжетов.

В 2004–2006 годах Монголо–Российско–Германская экспедиция под руководством Д. Цэвээндоржа, В.И. Молодина и Г. Парцингера занималась исследованием, поиском и раскопками пазырыкского кургана на территории Монгольского Алтая.

В 2006 году в местности Олон гуурийн гола открыл нетронутую могилу пазырыкского типа в мерзлоте, где над срубом были положены два коня с уздой и седлом. Покойника хоронили в беревенчатых срубах, устеленных войлоком чёрного цвета. Он был одет в сурковую шубу, в коротких шортах из ткани, с длинныими войлочными сапогами, войлочную шапку с верхушкой в виде птичьей головы, с поясом, украшенным деревянной пряжкой. Кроме того, найдены многочисленные укращения, вырезанные из дерева в виде оленя, лощадей, головы горных козлов, диадемы с изображением парных зверей, скроее всего волков и т. д. Вместе с покойником клали полный набор вооружения: лук со стрелой, бронзовый чекан с деревянной рукояткой, бронзовый кинжал в деревянных ножнах, деревянный щит и т. д. Возле головы покойника был поставлен керамический сосуд, сделанный из рога архара, деревянный сосуд и большая палица на ножках. Одним словом, обеспечивали покойника всем, что ему надо в загробной жизни. Судя по комплексу находок, он был скотоводом, охотником и воином.

Начиная с 2004 г., совместной российско-монгольской археологической экспедицией проводились исследования городов киданей на территории Монголии под руководством ч.-корр. РАН Н.Н.Крадина. Российскую сторону в полевых исследованиях представляли Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (чл.-корр. РАН Н.Н.Крадин, к.и.н. А.Л.Ивлиев, к.и.н. С.Е.Саранцева, Ю.Г.Никитин и др.), Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (д.и.н. С.В.Данилов), Кемеровский государственный университет (к.и.н. С.А.Васютин), Читинский государственный педунирерситет (к.и.н. Е.В.Ковычев). С монгольской стороны партнерами являются Институт изучения кочевых цивилизаций ЮНЕСКО (проф. А.Очир, Б.Анхбаяр, Г.Батболд), Монгольский технический университет (к.и.н. Л.Эрдэнэболд), Институт археологии МАН (др. А.Энхтур). В раскопках принимали участие студенты антропологи Дальневосточного государственного технического университета и студенты монгольских вузов. Особенный интерес из киданьских городищ Монголии вызывает самый крупный памятник – Чинтолгой-балгас. Городище расположено в Булганском аймаке (Дашинчилэн сомон) Монголии (примерно в 200 км к СЗЗ от Улан-Батора). Городище представляет собой почти правильный прямоугольник со сторонами 1,2 км на 0,6 км., ориентированный почти по сторонам света, вытянутый в направлении С Ю. Городище окружено двумя валами и рвом между ними. На городище имеется 35 выступающих наружу башен и 5 ворот, по двое ворот с западной и восточной сторон и одни ворота примерно посередине южного вала. Все ворота имеют Г-образный захаб. Городище делится на две части (северную и южную) внутренним валом. Внутри городища имеется длинная улица, пересекающая городище по линии С Ю и две поперечные улицы внутри каждой из частей по линии З В. В месте пересечения длинной улицы и внутреннего поперечного вала имеется П-образное укрепление, защищающее ворота с юга.

Городище раскапывалось в 2004-2008 гг. Площадь раскопа 2004-2005 гг. составила 384 м². С восточной стороны к раскопу была прирезана траншея 16х2 м, частично пересекающая городскую улицу по линии З В. В центральной части раскопа в наиболее возвышенной части были обнаружены остатки глинобитного здания квадратной формы. В западной части раскопа было вскрыто несколько хозяйственных ям, насыщенных горелостями, золой, костями животных и рыб, чешуей, обгорелыми зернами. В северо-западном углу раскопа были найдены остатки наземного жилища с отопительной системой из камней каном. Это сразу навело на мысль о параллелях с бохайской и чжурчжэньской археологическими культурами. Трёхканальный кан был ориентирован по линии С Ю. В его южной части находился очаг. С восточной стороны от кана было зафиксировано скопление из более чем 400 игральных альчиков. С севера за пределами жилища располагались три большие сосуда (хума), врытые в землю. Ещё чуть дальше к северу была зафиксирована кирпичная стенка, идущая по линии З-В. По всей видимости, она отделяла жилище (и/или квартал) от улицы.

В 2006-2008 гг. исследования велись на другом раскопе площадью 180 м², расположенном к западу от раскопа первых двух лет. Здесь были найдены остатки ещё двух жилищ верхнего строительного горизонта с Г-образными канами в каждом из них. Граница между жилищами была определена по кладке черепицы, расположенной на уровне пола. Основание южных стенок обоих жилищ были укреплены крупными камнями. Кроме того, с этой стороны были зафиксированы большие плоские камни, являвшиеся основанием для столбовых конструкций. Северная стенка жилища являлась одновременно внешней стеной усадьбы. Это дает основание говорить, что город имел компактную квартальную застройку. Жилые районы города состояли из кварталов, на которые они должны были делиться улицами и переулками. Внутри кварталов достаточно скученно располагались жилища.

После выборки дымоходов и разборки канов обоих жилищ были найдены следы ещё одного кана, относящегося к нижнему строительному горизонту. Также были зафиксированы вертикально поставленные плоские камни, которые вероятно укрепляли северную стенку одного из жилищ более раннего строительного горизонта в этом же секторе. Под полом того же жилища были найдены три большие хозяйственные ямы. В одной из ям был врыт большой хум. Ниже другого жилища найдены несколько археологически целых больших сосудов – хумов. В самом низу на материке были выявлены остатки большого котлована. Возможно, что это жилище самого начального этапа существования городища. Однако точных выводов на этот счет сделать нельзя, поскольку не были зафиксированы следы от столбовых конструкций (найдено всего две ямки), а также не удалось найти следы очага. Впрочем, не исключено, что жилище было полностью разобрано, а потом этот котлован использовался как яма для мусора. Однако совершенно очевидно, что жилища перестраивались внутри кварталов, по всей видимости, примерно на том же месте, где стояли более ранние жилые строения.

В процессе раскопок было обнаружено огромное количество керамики и черепицы, предметов материальной культуры, фаунистические остатки, предметов искусства. Керамика представляет собой наиболее массовый материал. Выделены такие формы сосудов как корчаги, горшки, вазы, бутылевидные сосуды, чашки, миски, тазы, поддоны. Фарфоровая посуда в основном представлена фрагментами преимущественно чаш, покрытых белой глазурью. На стенках некоторых чаш есть оттиснутый с помощью шаблона растительный орнамент. В целом, такая посуда соответствует продукции керамических печей типа динъяо Северного Китая. Глазурованная посуда в основном представлена нижними частями плавно сужающихся к днищу высоких бутылевидных сосудов, с грубоватым каменного качества черепком, содержащим большое количество частиц камня, преимущественно, кварца, и покрытых оливковой глазурью разных оттенков от бледно-серого до почти чёрного.

Металлические изделия, к сожалению, сохранились очень плохо. К числу предметов из железа относятся гвозди, пробои, наконечники стрел, панцирные пластины, пряжки, детали конской упряжи и др. Найдены также фрагменты чугунных котлов, чугунные втулки ступиц тележных колес, ножка бронзового ритуального сосуда, бронзовая отливка двух соединенных рыбок, бронзовые кольца и др. Все найденные монеты относятся к китайским династиям Тан и Сун. Изделия из кости представлены целой серией предметов, включая игральные альчики, орнаментированные накладки на лук, другие изделия. Архитектурные украшения представлены фрагментами вылепленных из серой глины голов животных (львов, драконов и др.). Черепица представлена большим количеством фрагментов плоской (нижней) и желобчатой (верхней). Концевые диски украшены зооморфными ликами, обрамленными жемчужником. Из индивидуальных находок следует отметить фарфоровую фигурку человека с собакой в руке, зубные щетки из кости и дерева, костяные игральные кубики, фрагменты тушечниц. В целом, полученные материалы создают фундамент для эталонной коллекции различных категория артефактов городской культуры империи Ляо на территории монгольских степей. По сути дела, можно сказать, что это наиболее изученный в настоящее время город империи Ляо.

Ряд категорий артефактов имеет аналогии с культурой существовавшего на территории Манчжурии, Северной Кореи и Приморья раннесредневекового государства Бохай (698-926 гг.). Среди них круглые игральные "фишки", сделанные из стенок сломанной посуды или фрагментов черепицы, ряд технологических особенностей посуды (горизонтальные ленточные ручки, козырьковые ручки) и др. Сюда же следует добавить каны, характерные для дальневосточных культур. Факт присутствия бохайских материалов на данной территории объясняется политическими событиями первой половины Х в. Дело в том, что после завоевания территории Бохая кидани столкнулись с значительным сопротивлением и после подавления ряда восстаний начали политику депортации бохайцев в другие районы страны, в том числе и на территорию современной Монголии. Ещё одним следом присутствия бохайцев в районе долины Толы на западной границе Ляо может служить специфическая фортификация киданьского городища Эмгэнтийн-хэрэм, расположенного в 20 км от Чинтолгой-балагаса, на левом берегу р. Харбухын-гол. Городище прямоугольной, почти квадратной формы со сторонами 320х310 м., ориентировано почти по сторонам света. Главной особенностью фортификации этого городища является устройство его валов и рвов. В отличие от подавляющего большинства городищ в Монголии валы этого городища сделаны с использованием камня. В 2009 г. экспедицией были произведены раскопки вала. При изучении стратиграфии раскопа было выяснено, что вал был сооружен так называемым методом ханту – набивкой земли слоями. Кроме того вал был обложен снаружи и изнутри камнями. В 2013 г. было заложено несколько раскопов на территории городища. Вещевой материал из раскопок Эмгэнтийн-хэрэма вполне соответствует материалам раскопок городища Чинтолгой-балгас, что свидетельствует о принадлежности и этого памятника к ляоской эпохе. В то же время, можно отметить и некоторые различия между материалами двух памятников. На городище Эмгэнтийн-хэрэм они проявились в необычном декоре глиняного котла, в некотором своеобразии оформления кухонных горшков "киданьского типа", преобладании среди керамики крупных тарных сосудов. Здесь также был найден только один фрагмент фарфоровой посуды, что косвенно может свидетельствовать о низком статусе городища и его жителей.

В 2010-2012 гг. проводились раскопки городища Хэрмэн-дэнж. По форме городище представляет собой трапецию, ориентированную длинными расширяющимися к югу сторонами. Как большинство киданьских городищ, памятник разделен на северную и южную части. Северная часть имеет четкую планировку. На её территории выделены разнообразные объекты, а также две улицы, главная – идущая по линии север – юг и восточная, идущая от условного центра северной части на восток. Общий периметр вала – 1926 м. Площадь примерно 20 га. Высота вала от 4 до 10 м. Ширина вала 2–6 м вверху и 25 30 м у основания вала. Снаружи имеется ров. Вал сделан методом ханту. На самом городище было заложено два раскопа и траншея общей площадью 188 м2. Кроме того в месте разрыва северного вала был сделан разрез вала. В нижних горизонтах здесь были обнаружены следы бревенчатого каркаса, укреплявшего вал городища, сделанные китайским методом ханту. Полученный материал представлен различными категориями предметов: керамикой, фарфоровой и глазурованной посудой, строительными материалами – кирпичом и черепицей, изделиями из камня, железа, бронзы и кости. Артефакты вполне соответствуют вещевым комплексам с других киданьских городищ в Монголии, но при этом также демонстрируют примесь более ранних – предположительно уйгурских материалов, происходящих из нижних слоев памятника.

Монголо-Японские экспедиции

В 1990–1994 годах полевой отряд Монголо–Японского проекта «Гурван гол» (Три реки) под руководством Д. Цэвээндоржа и Ш. Като зафиксировал в бассейне трёх рек около 4000, на территории Мунгунморьт сомона Центрального аймака, в Умнудэлгэр, Батширээт, Биндэр, Баянадрага, сомонах Хэнтийского аймака около 2300 археологических памятников различных эпох. Итоги исследований вышли двухтомным изданием.

В 1998, 1999 годах Монголо–Японский отряд по изучению бронзового и начала железного веков проводил разведывательные работы на территории Завханского, Архангайского, Убурхангайского, Булганского аймаков, в местности Уушгий увур Бүрэнтогтох сомона Хубсугульского аймака исследовал херексур с жертвенным сооружением и снял копии с находящихся здесь оленных камней.

С 2001 года ведутся раскопки первой столицы Чингис хана – Аварга орд (дворец Аварга), расположенной на территории Дэлгэрхаан сомона Хэнтийского аймака. Совместную Монголо–Японскую экспедицию возглавляют Д. Цэвээндорж, Б. Цогтбаатар, Ш. Като и Н. Шираиши.

Монголо-Французские экспедиции

В 1994–2000 годах Монголо–Французская экспедиция, возглавляемая Г. Жискаром и Д. Эрдэнэбаатаром обследовала множество могил бронзового века, времен государства Хунну и монгольского периода в долине реки Эгийн-Гол Хутаг-Ундур сомона Булганского аймака.

Отряд по изучению каменного века данной экспедиции под руководством Б. Цогтбаатара и Ж. Жабера в 1996–1997 годах работал в Мойлтын ам Хархорин сомона Убурхангайского аймака, в 1998–2001 годах в местности Их Дурулж долины реки Эгийн гол Хутаг-Ундур сомона Булганского аймака.

В 2001–2003 годах Монголо–Французская археологическая экспедиция под руководством П.Х. Жискара и Д. Эрдэнэбаатара а в 2004–2005 годах под руководством Диреша и Ч. Ерөөл-Эрдэнэ в местности Гол мод хайрхан сомона Архангайского аймака раскопала одну крупную могилу хуннской знати и обнаружили ряд интересных находок.

В 2004–2007 годах Монголо–Французская экспедиция под руководством П. Жискара и Ц. Турбата произвела раскопку несколько могил пазырыкского времени в местности Загастай-Гол сомона Цэнгэл аймака Баян-Улгий. Ими были обнаружены интересные материалы по вооружению и хозяйственной деятельности.

Монголо-Корейские экспедиции

В рамках Монголо-Корейского проекта «Восточная Монголия», в 1993 году А. Очир, Д. Цэвээндорж, Д. Баяр, Сон Покее и другие археологи обследовали плиточную могилу в местности Устын-Ам сомона Цэнхэрмандал Хэнтийского аймака, собрали неолитические каменные орудия на левом берегу реки Керулен, обнаружили круглые каменные изделия, применявшиеся в качестве утяжелителя для деревянной сохи и рыболовной сети. В 1994, 1996 годах данная экспедиция работала на городище Сант сомона Орхон аймака Сэлэнгэ, на городище государства Гуулин (Корея) на территории Дариганга сомона Сухэ-Баторского аймака, кроме этого, она провела сравнительный анализ каменных скультур из Хуругт, Шивээт, Таван толгой и опубликовала итоги работ в пяти томах.

В 1997–2001 годах исследовательский отряд под руководством Д. Цэвээндоржа и Сон Юун совместного монголо–корейского проекта «МонСол» работал в местностях Углугчийн-Гол, Хурхын-Гол сомона Батширээт сомона Хэнтйиского аймака, в местностях Их хутул, Хустын булаг Мунгунморьт сомона, в Морин толгой Алтанбулаг сомона Центрального аймака, в Худгийн-Толгой сомона Батцэнгэл Архангайского аймака. При этом были обнаружены могилы бронзового века, хунну и монгольского периода, результаты работ опубликованы в 2-х томах.

В 2006–2007 годах совместный Монголо–Корейский проект «Монсол» под руководством Д. Цэвээндоржа и Юун Вон Гил первый раз произвел раскопку одного знатного и двух рядовых могил хуннов в местности Дуурлиг сомона Баян-Адарга Хэнтийского аймака. В результате раскопок обнаружены многочисленные находки имеющие важные научные значения.

Монголо-Американские экспедиции

Монголо–Американский исследовательский отряд «Эгийн гол» в 1994 году раскопал и обследовал более 10-ти хуннских могил в долине реки Эгийн гол Хутаг-Ундур сомона Булганского аймака.

В 1996–2000 годах полевой отряд Монголо–Американского проекта «Северная Монголия», руководители отряда Ч. Амартувшин, У. Эрдэнэбат, В. Ханичёрдж, провёл детальную археологическую разведку местностей Баянгол, Бурхан толгой, Дархан уул, Хайлантайн гол, Мухдагийн ам, Хужир нуга, Хун толгой долины реки Эгийн гол Хутаг-Ундур сомона Булганского аймака и местности Бичэгтэй эруу Орхон туул сомона Сэлэнгэ аймака, при этом были обнаружены поселения времён хунну и обследовано большое число могил бронзового века, хунну и монгольского периода.

В 1999 году был раскопан керексур на перевале Байрам сомона Бухмурун аймака Увс. Совместным Монголо–Американским отрядом руководили Д. Цэвээндорж, Ж. Дэвис-Кембел и Я. Цэрэндагва.

Монголо-Германские экспедиции

С 1999 года по настоящее время Монголо–Германская экспедиция под руководством Д. Баяра, Гуттеля и Ротта ведёт геодезические и геохронологические исследования, а также раскопочные работы в Каракоруме.

Монголо-Турецкие экспедиции

С 1996 по 2001 год велись раскопки жертвенно–поминального комплекса древнетюркского Билгэ кагана, находящегося на территории Хашаат сомона Архангайского аймака. Проект осуществлялся совместным монголо–турецким исследовательским отрядом.

Монголо-Бельгийские экспедиции

В 2001 году Монголо–Бельгийская археологическая экспедиция под руководством Д. Цэвээндоржа, Б. Гунчинсурэна, Я. Цэрэндагва и Ф. Смоларского работала в местностях Харбухын-Гол, зимовье Буурлын сомона Дашинчилэн, в Убгунт Бурэгхангай сомона Булганского аймака. Экспедицией раскопаны и изучены херексуры, могилы рядовых граждан хунну.

Источники

• Д. Цэвээндорж, Д. Баяр, Я. Цэрэндагва, Ц. Очирхуяг. «Археология Монголии». Улаанбаатар, 2008.

«Киданьский город Чинтолгой-балгас». Отв. ред. Н. Н. Крадин. М., 2011.

Отрывок, характеризующий Археология в Монголии

– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.