Архив

Архи́в (лат. archivum — от греч. άρχεϊον — «присутственное место») — 1) учреждение или структурное подразделение организации, осуществляющее хранение, комплектование, учёт и использование архивных документов; 2) собрание письменных памятников (рукописей, писем и т. п.), относящихся к деятельности какого-нибудь учреждения или лица.

История

Архивы были известны всем народам, достигавшим известной цивилизации.

Во дворце Ашшурбанипала разобраны клинописи, содержащие законы, судебные приговоры, царские повеления и пр. документы Ассирийского царства.

Эзра свидетельствовал уже об архивах Мидии и Вавилонии. Тертуллиан упоминает об архивах финикиян.

Греческие историки были знакомы с архивами Египта.

Архив евреев, помещавшийся в храме Соломона, сгорел вместе с храмом при взятии Иерусалима римлянами, в правление императора Тита.

В Афинах акты (Δημοσίαι χαρταν, χαρτοφυλακίον) хранились в άρχεϊον, каковой имелся у каждого государственного органа, важнейшие хранились в Акрополе и храмах.

В Риме, во время республики, квесторы охраняли главнейшие акты республики (cura tabularum publicarum), хранившиеся в aerarium. Ещё важнее почитался архив жрецов. Постановления эдилов хранились первоначально в храме Цереры, а потом вместе с постановлениями сената и консулов хранились в Капитолии. В Риме каждая фамилия дорожила своими документами и хранила их в особом помещении (tablinum), рядом с atrium.

Большое развитие получили архивы во время императоров и особенно в Восточной, Византийской империи, где главнейшие государственные документы хранились в императорском дворце — Scrinia sacri palatii. В провинциях существовали отдельные, хорошо устроенные архивы.

Средневековые властители также создали архивы, как сюзерены, так и вассалы, церковь и монастыри соорудили богатые хранилища, а затем и города завели архивы. Архивное наследство средневековой Европы досталось новым государствам, где администрация архивного дела, особенно с сороковых годов XIX столетия, по примеру Франции получили широкое развитие.

В новейшее время архивы различаются как:

• федеральные, государственные, правительственные архивы, текущие, устроенные при каждом правительственном установлении и выделяющие свои документы, которые не требуются уже для частых справок присутственного места, в правительственные исторические архивы;
• муниципальные, или городские архивы, выделяющие свои документы, сделавшиеся историческими, или в муниципальные, или в федеральные исторические архивы;
• общественные, общинные и частные архивы, выделяющие свои документы, сделавшиеся историческими, или в правительственные, или в отдельные исторические архивы;
• те и другие, как правительственные, так общественные, общинные и частные, как исторические, так и текущие, если заключают в себе юридические документы, получают особый характер и значение по связи их как с нотариатом, так и с юридическим значением тех выписей, которые могут быть выдаваемы из архивов.

В новейшее время администрация архивного дела согласно указаниям и данным науки об архивах стремятся:

• все существующие в стране архивы (правительственные, общинные и общественные) привести в надлежащий порядок, установив точные правила относительно устройства архива и порядка ведения дел, и поставить за всеми архивами правительственный надзор;
• все исторические архивы связать в одно целое, установив точный порядок выделения из всех текущих архивов документов в ближайший исторический архив, создавая для достижения этой цели центральное управление историческими архивами;
• при центральном управлении сосредоточить общий инвентарь всех документов, хранящихся во всех исторических архивах;
• завязать сношения с центральными управлениями исторических архивов других государств, чтобы могло родиться единение исторических архивов целого мира, обеспечивающее возможность собрать полные исторические данные по вопросам, занимающим правительства или учёных.

Эти стремления в европейских государствах осуществляются различно, по различию самого устройства архивов и методов, при которых воспользовались наследством средневековых архивов.

Средневековые архивы создались под влиянием стремлений сохранить юридико-политические данные: 1) властителей и землевладельцев вообще, 2) церкви и 3) городов.

Средневековые властители, нося различные титулы, стали по примеру Рима заводить архивы, как при своём дворцовом управлении, так и при создававшихся установлениях. С развитием ленных отношений и каждый феодал обзаводился своим канцлером и выдавал из своей канцелярии дипломы и привилегии, подобно тому как сам получал такие же акты от сюзерена, короля или императора. Рядом с этим стали развиваться частные сношения, гражданский оборот требовал составления актов по заключаемым частным сделкам.

Широкое применение в судах римского права дало направление составлению этих актов; потребовались сведущие люди для составления частных актов, получившие общее название нотариусов. Ещё в XIII столетии их было очень мало, так что землевладельцы светские и духовные прилагали заботы о подготовлении таковых. Например Бертран, епископ Меца, установляет (1297) Amanuenses как органы, к которым частные лица могут обращаться для написания сделок. Во Франции только при Филиппе Красивом (1300) издан ордонанс, воспрещающий действовать самозваным нотариусам и требующий внесения желающих составлять акты в матрикулу; в 1302 назначение нотариусов объявляется регальным правом короля, не могущим принадлежать отдельным землевладельцам, но собственно коронные нотариусы в целой Франции введены только при Людовике XIV (1691). Это название «нотариусы» дано прежним Tabellions по той причине, что составлявшиеся ими проекты актов, называвшиеся minutes, получили официальное название notae или notulae, отсюда notaires или gardes-notes. Эти акты должны были иметь подпись нотариуса, но до XVI столетия это не всегда соблюдалось. Нередко нотариусы, кроме подписи своей, рисовали ещё различные знаки (paraphes, ruches).

Развитию актов много содействовала церковь, так как папа и епископы от себя давали привилегии и жалованные грамоты как подчинённым своим аббатствам и монастырям, так и частным лицам и городам. С другой стороны, церкви, аббатства, монастыри везде старались запастись грамотами и актами от светских властей на земли и содействовали развитию актов, удостоверяющих совершение договоров и вкладов, делавшихся частными лицами в церкви и монастыри.

Создававшиеся в средние века новые города в свою очередь содействуют нарождению актов. Основываясь и из римских колоний на земле того или другого владельца, светского или духовного, города стремились получить от него привилегию или констатирование права пользования его землёю (Stadtprivilegien, Freiheitsbrief, Handefest в Германии). Имперские города, подобно французским, получали таковую от короля или местного феодала, по смерти которого получали новую от его преемника, внося известную плату. Некоторые города, правда, не следовали общему примеру и не обеспечивали себя актами, например Майнц, не имея грамоты, объяснял, что это его прирождённые права (в памятнике 1135 года — infra sui nativi juris — «jus angebornen Rechts» приведенно у Маурера, «Geschichte der St ä dteverfassung», I, § 49). Кроме этих главных городских документов, в городах создались ещё следующие роды актов:

• так как до XV столетия пути сообщения не были безопасны, то купцам необходимо было возить свои товары караванным способом, со свитою, с собственным войском, что они считали своим правом, связанным с правом городского рынка или городской площади (Marktrecht), для обеспечения чего получали особые удостоверения — Schutz- или Geleitsbriefe;
• с самостоятельностью города соединилось право городской юрисдикции — новое основание для создания документов; кроме общей городской юрисдикции, создалось право отправления специального ярмарочного суда (Gastgerichte или Messgerichte), и вся совокупность этих прав нередко подтверждалась в Messprivilegien;
• начали создаваться собственные городские постановления, касающиеся общего городского имущества, принадлежащего всей совокупности городских корпораций (Altbürger, гильдии купцов, гильдии или цеху ремесленников) и называвшегося в Германии Weichbildgüter: «orti, qui bona opidularia, quod vocatur vicbelde gud existunt»;
• с развивавшимся гражданским оборотом, вызвавшим как переход домов из рук в руки, так и залог их, создались городские книги, в которые вносились все юридические сделки, и из этих книг выделялись те, в которые вносились переходы имуществ по наследству — libri hereditatum. Первые городские книги, находящиеся в связи с морскою торговлею и с образованием первого торгового союза, Лондонской ганзы (см. Ганзы), стали вести в Антверпене, Брюгге, Генте; отсюда это перенеслось в Люттих, в северные провинции Франции, в Германию и Швейцарию. В Германии эти городские книги составили основы самобытной германской ипотеки, впоследствии совершенно видоизменённой римским правом и снова воскресающей в новейшем ипотечном законодательстве Германии.

Все указанные причины породили в средние века множество документов и актов, требовавших хранения. Первый приют для хранения актов дала церковь. Важнейшие документы старались хранить у папы (богатейший архив Ватиканской библиотеки) и епископов, а затем и каждый храм служил архивом. Но, естественно, церкви и монастыри получали на хранение только важнейшие акты. Весьма скоро города нашли необходимым устроить места хранения актов при городских советах. А затем по примеру церквей и землевладельцы стали устраивать архивы. В замках богатых землевладельцев настоятель замковой церкви, капеллан, получает прямое отношение к этому делу, так как землевладелец поручает ему хранить акты в церковной ризнице; когда в ней не хватало места, то по распоряжению капеллана для archivium или armarium отводилось особое помещение, всего чаще в башне. Так как при разрешении различных недоразумений нужно было за справками обращаться в архив, к капеллану, то начальник канцелярии, канцлер, ставился под его начальство, почему нередко канцлера делались из духовных, а иногда сам капеллан назначался канцлером. Заметно было стремление духовных делаться капелланами придворных церквей, так как это открывало им много должностей и вообще доставляло влияние. Этому стремлению духовенства старались противодействовать епископы. Работы в создавшихся архивах доставляли широкое историческое образование их хранителям: знание палеографии и дипломатики не только сделалось принадлежностью духовенства, но и множества светских архивистов, управлявших архивами и создавшись в XVIII веке целую литературу относительно архивного дела. В одной Франции, например в XVIII веке, было более 10000 различных архивов. Этим наследством средневековых архивов новейшие государства распорядились неодинаково.

Архивы Европы по состоянию на начало XX века

Архивы Франции

В момент первой французской революции богатым хранилищам французских документов грозила величайшая опасность. Энергичные деятели Первой республики решили сокрушить всё, что напоминало о феодальной Франции и несправедливых привилегиях и правах эксплуататоров. Де-Лаборд, небеспристрастный историк, горько оплакивающий разгром аристократии, не пожалел красок, описывая вандализм, с которым принялись разрушать архивы и сжигать старые хартии (12 марта 1792 на площади Vendôme), отбирая пергаменты на потребности артиллерии. Но, к счастью Франции и науки, уничтожено и сожжено было немного; напротив, в самый разгар страстей оказалось необходимым остановить руку разрушения и позаботиться о приведении в порядок уцелевшего. Для обеспечения выпущенных государственных ассигнаций с принудительным курсом, гарантированных продажей конфискованных земель, потребовалось отыскать эти земли и документы на них, чтобы произвести продажу. Отсюда стремление республиканского правительства создать центральное управление всеми архивами и все архивы перевезти в Париж (Камюс, Camus — гл. деятель в исполнении невозможного плана).

Любопытный период великих ошибок, из которых впоследствии выработалась замечательная государственная практика архивного дела. Наиболее широкий полёт этой идее централизации архивов думал дать Наполеон I, повелевший из всех завоёванных им мест Европы перевезти все архивы в Париж: с 1810 года началась эта гигантская перевозка в Париж архивов Италии, Германии и Голландии; 21 марта 1812 он повелел построить на левом берегу Сены, между мостами Иенским и Согласия (фр. pont d’Iena и pont de la Concorde) громаднейший замок для помещения архивов целого мира (фр. Palais des archives), но едва показался только фундамент, как мировые события уже изменились, наступил переворот 1814 года и началось обратное путешествие европейских архивов по домам. Блестящая идея Наполеона сделать Париж средоточием истории всего мира дала менее грандиозную централизацию, именно централизацию исторических архивов одной Франции (фр. Archives nationales), много обязанную своим складом указаниям Гизо (1834), работам «Ecole des Chartes» и законодательству с 1850 г. Не останавливаясь здесь на рассмотрении множества изменений с тех пор, заметим, что по декрету 21 марта 1884 всё управление архивами (национальными, департаментскими, общинными и учреждений призрения бедных, hospitalières) сосредоточено в министерстве народного просвещения, в котором с этою целью действует особая высшая комиссия (фр. Commission supérieure des archives) и 4 главных инспектора (фр. inspecteurs généraux).

Под национальными архивами (archives nationales) разумеется та совокупность документов, которую вслед за первою революциею успели собрать в Париже в предположении присоединить сюда документы из целой Франции. В действительности тут документы всех уничтоженных в революцию учреждений, действовавших на пространстве нынешнего Сенского департамента. Это не центральный исторический архив, потому что в него поступают документы из присутственных мест только Парижа, а не целой Франции. Управляющий этим архивом носит прежний, также не соответствующий своему значению, титул «Directeur des archives nationales». Он назначается, по представлению министра, президентом республики. Этот громадный архив расположен по системе и плану просвещённого архивиста, им управлявшего, Дону (Daunou, + 1840). Целая серия напечатанных инвентарей этого архива обеспечивает удобства пользования его сокровищами. Департаментские архивы, хотя задуманы были Камюсом ещё в 1796 г., но создались только в 1839 г. Каждый департаментский архив заключает в себе две части: исторический архив древних документов (до 1790) и историч. архив департамента после 1790, в который ежегодно вносятся документы из всех правит. учреждений, так как в текущем архиве каждого из них могут находиться только дела за последние пятьдесят лет. Все эти архивы устроены и ведутся по одному образцу распределения дел по категориям. Поставленные с 1884 г. введение министерства нар. просвещения (до тех пор находились в министерстве внутр. дел), они состоят в ближайшем ведении префектов, которые и назначают архивистов. Архивы общинные (фр. Archives communales) поставлены с 1842 под правительственное наблюдение — постоянное со стороны департаментского архивиста и специальное — инспектора. Для них, точно так же как и для archives hospitalières, составлены образцы инвентарей, и они обязаны ежегодно представлять отчёт, входящий в общий ежегодный отчёт о положении всех архивов, издаваемый министерством. Такая централизация исторических архивов, принёсшая много пользы, не соединила, однако, в своём управлении всех исторических архивов Франции. Напротив, вне её стоят весьма важные исторические архивы в ведении отдельных министерств: 1) архив министерства иностранных дел. Отдельные инвентари его прекрасно изданы, равно как и целые сборники дипломат. документов, из этого архива извлечённых. Историю этого архива издал Башель; 2) Архивы министерств военного и морского, заключающие в себе большие исторические архивы; 3) Нотариальные архивы, в которых собраны, согласно с законом 1791, старинные нотариальные акты. Некоторые из них, как, напр., Парижский (1862), напечатали свои инвентари; 4) Метрики — фр. Archives de l'ètat civil. Старинные метрические записи, ведённые духовенством, законом 1792 г. переданы городскому управлению.

Архивы Италии

Архивы Италии, перевезённые при Наполеоне I в Париж и в 1814 г. снова возвращённые Италии, получили новую организацию, во многом основанную на французских началах. Отлично обработанный доклад комиссии под председательством Чибрарио (Cibrario) 1871 г. дал точные мотивы для этого нового законодательства. Теперь управление архивами сосредоточено в министерстве внутренних дел, в ведении которого имеется десять архивных округов, из коих в каждом несколько провинциальных архивов. Многие из последних представляют громадные исторические богатства, так как заключают в себе документы различных прежних итальянских правительств, таковы: архивы Неаполитанский, Венецианский, Флорентинский, который стремятся сделать центральным историческим архивом в том смысле, чтобы сосредоточить в нём карточный инвентарь всех исторических архивов Италии. Директор архивов государственных, орган министерства внутренних дел Вазио (М. X. Vasio), напечатал в 1883 подробный отчёт, в котором изложены точные указания организации и положения итальянских архивов: «Relazioni sugli Archivi di stato Italiani, 1874—1882» (Рим, 1883, in 4°). В общее управление итальянских архивов, естественно, не вошёл и стоит особняком, в папском ведении, знаменитый Ватиканский архив, созданный ещё в V столетии; до последнего времени этот архив охранялся великою тайною, и проникать в него для работ могли весьма немногие. Но новые принципы архивного склада, создавшиеся в Англии и поддержанные французскою организациею архивов, открывшихся для людей науки, проникли в нынешнее управление Ватиканского архива; в него открыли доступ учёным, но пользование им весьма трудно, за неимением печатных инвентарей. О папских архивах ср. Р. A. Munch, перев. с датского — Левенфельда, «Aussch üsse über das pä pstliche Archiv» (Берл., 1880); Г. Пальмиери, «Ad Vaticani archivi pontificum regesta manuductio» (Рим; 1884).

Архивы Бельгии

Архивы Бельгии в деле организации их управления также значительно напоминают французские начала. Уже в 1831 г. Бельгия стала приводить в порядок доставшиеся ей архивы, заключающие в себе исторические памятники чрезвычайной важности, хранившиеся в 57 хранилищах и весьма хорошо описанные. Превосходный разбор и перечень их можно найти в отчёте просвещённого главного архивиста Бельгии, Гашара (M. Gachard, «Rapport à M. le ministre, de l’intérieur et des affaires etrangères sur les archives géné rales du royaume» (Брюссель, 1838 г.). Все эти хранилища образовали Archives g éné rales du royaume, относительно которых издано (и теперь действующее) положение 31 янв. 1870, вверяющее главному архивисту с 3 помощниками центральное управление всеми историческими архивами и поручающее ему ежегодно, в январе, представлять министру внутренних дел полный отчёт.

Архивы Англии

Богатейшие исторические документы, которыми владеет Англия и которые прежде хранились во многих отдельных архивах Лондона, каковы — State-Paper-Office, Chapter-House, Westminster abbey, Rolls-Chapel, Cariton-lane, Лонд. башня — соединены в одно целое и помещены в величественном здании, начавшемся постройкою 1855 г. — Все государственные архивы Англии с 1849 г. вверены особому директору — Master of Rolls. — Теперь содержание этих важных исторических архивов Англии сделалось известным благодаря издаваемым ежегодно отчётам — «Annual report s of the deputy Keeper of the public records» (21 т. in f., изд. 1840—1861 и 26 т. in 8°, изд. 1862—1885 г.), заключ. в себе описи и инвентари. Государственные акты, долгое время хранившиеся в Foreign-Office, в 1870 внесены в этот общий исторический архив R ecord-Office — по предложению лорда Гренвиля, за исключением документов старейших 1810 г. Но уже давно Англия (первая из всех европейских держав) открыла доступ учёным к государственным актам: пользование ими облегчено теперь изданием с 1855 «Calendars of state papers», представляющих коллекцию в 120 т. (in 8°), разделённую на несколько серий — Domestic series, Foreign series и т. д. Доступ в величественный исторический архив Англии, Public Record Office, свободен для публики. — Архивы Шотландии, образование коих восходит к 1282 г., собраны в Эдинбурге в особом помещении, General Register House, и вверены управлению Lord Clerk Register. Архивы Ирландии испытали много превратностей. Устроенная в 1810 г. комиссия для приведения их в ясность и порядок не много успела и реорганизована в 1847 г.; архивы находятся в Дублине в различных помещениях. Комиссиею издано несколько томов «Calendars from the Irisch patent and close rolls».

Архивы Австро-Венгрии

Архивы Австро-Венгрии — не подверглись централизации, не подчинены единому управлению: каждая страна, входившая в состав Австро-Венгерской империи, имела своё собственное управление архивами, причём всё множество церковно-монастырских архивов сохраняют самобытно свои документы. Историко-статистическое изучение австрийских архивов, весьма замечательных по содержанию и поучительных по устройству, с 1868 г. гостеприимно открывших свои двери для исследователей — впервые точно представлено Вольфом в 1871 г. (Gr. Wolf, «Geschichte der K. K. Archive In Wien»). В Вене имеется 6 больших архивов, составившихся из соединения различных хранилищ, образовывавшихся с конца XV свека:

• 1) Das Geheime Haus-Hof- u. Staatsarchiv. Главною основою этого архива было создавшееся при Марии Терезии по плану министра Бартенштейна хранилище, в которое выделены из многочисленных архивов все государственные документы, доказывавшие права Марии Терезии. Это хранилище было поручено весьма замечательному по образованию архивисту Розенталю (+ 1779);
• 2) Архив министерства финансов, с специальною богатою библиотекою по финансам;
• 3) Архив министерства внутренних дел, бывший ещё в XVIII столетия в хаотическом состоянии, приведённый в порядок Роспером и его преемником ф. Эйссеном, заключает в себе документы всей внутренней политики Австрии с XVI века. В связи с архивом специальная библиотека министерства;
• 4) Архив военного министерства — имеет коллекцию планов крепостей с половины XVII ст.;
• 5) Архив министерства юстиции — акты с XVII века, приведённые в отличный порядок;
• 6) Архив министерства просвещения — богатые материалы для истории университетов.

Архивы Германии

Архивы Германского королевства, испытавшие немало бедствий, начиная с XVII столетия, как хранилища императорских сеймов и канцелярий, пропутешествовали при Наполеоне I в Париж, возвратились в 1814 г., документы из коих во множестве утеряны, распределились по архивам отдельных германских государств. Из архивов отдельных германских государств важнейшие: — баварские, как по удобству и роскоши помещения, так и по богатству инвентарей и по доступности для исследователей. Многочисленные хранилища исторических документов, уже с XIV ст. вызывавшие к себе внимание правителей, соединились в XIX ст., именно с 1837 г., в 8 местных или областных архивов (Landarchiven), поставленных в непосредственную связь, под центральное управление главного Мюнхенского архива (Allgemeines Reichsarchiv). Последний помещён в образцовом, специально для него построенном здании, в нём соединены старинные секретные королевские архивы (Geheimes Haus-Archiv и Geheimes Staats-Archiv), в него определено свезти со всего королевства исторические документы до 1400 г. Вверенный особому директору и состоящей при нём коллегии, этот архив не только имеет в своём ведении 8 областных архивов и 4 специальных исторических архива (в Вюрцбурге, Бамберге, Нюренберге и Шпейере), но и сосредоточивает у себя карточные инвентари всех этих архивов. Здесь централизация исторических архивов, обеспечивающая возможность скорейших справок, достигла наибольшего и наиудачнейшего развития. Печатных полных инвентарей ещё нет, хотя уже было много попыток: ещё в XVIII столетии Академия наук издала сборник документов некоторых частей этого архива под названием «Monumenta boica» (40 томов), потом составлен указатель «Regista boica» (13 т.) и несколько подробных изданий отдельных частей этого архива. При архиве специальная богатая библиотека и особые курсы для подготовления архивистов (см. статью директора этого архива Ф. Легера, напис. для «Сборника СПб. археолог, института», и помещ. в его кн. 2 и 3, в переводе г. Лялина. Ср. Гашара (M. Gachard), «U ne visite aux archives et à la Bibliothè que royale de Munich» (Брюссель, 1864 г.).

Архивы Пруссии вызвали к себе внимание правительства только в XIX ст. В 1810 года предположено было создать центральное управление всеми архивами Пруссии, и оно возложено было на государственного канцлера графа Гарденберга, которому не удалось выполнить этой задачи, и после его смерти (1823) управление вверено двум министерствам — Двора и иностранных дел. Два главные архива в Берлине — Das geheime Staatsarchiv u. das Kabinet — Archiv, хорошо устроенные и описанные, оставались до 1852 раздельными, несмотря на то, что хранящиеся в них документы однородны. В 1852 г. эти два старинные и важнейшие архива соединены в один — Das geheime Staats-Archiv, значительно обогатившийся в 1866 г.: Бавария передала Пруссии имевшиеся в Бамбергском архиве важные для Пруссии документы Бранденбургского маркграфства. Этот архив остался разделённым на две части по той причине, что каждая часть (прежние архивы) приведена в самостоятельный порядок и имеет инвентари. А. вверен президенту министерства, и ему поручено было достигнуть централизации архивного дела доставлением этому архиву значения центрального, начальствующего над провинциальными архивами (в Кёнигсберге, Штеттине, Бреславле, Магдебурге, Мюнстере, Кобленце, Дюссельдорфе, Ганновере, Гиссене, Идштейне, Зигмаринене и Познани). С присоединением Эльзаса-Лотарингии Пруссия получила богатые архивы Страсбурга, описанные Брукером (J. С. Brucker, «Les archives de la ville de Strasbourg ant érieures à 1790», Страсб., 1873).

В остальных германских государствах заметны в новейшее время стремления поставить архивы на основания, подобные баварским.

Архивы России

История архивов в России

Название «архив» появилось в русском законодательстве впервые при императоре Петре I, но понятие о хранении актов и создание различных способов такого хранения известно России издавна — с тех пор, как начали распространяться у нас письменные акты и поднялся вопрос об их хранении. Прежде всего письменные акты стали распространяться в Великом Новгороде и Пскове, под влиянием церкви и частых сношений с народами Европы.

Первоначально и здесь юридические сделки отмечались на берёсте, но по настоянию судебной практики (Псковская судная грамота, ст. 14, 28, 30, 38 и др. по изд. Энгельмана) вместо досок стали распространяться письменные акты. К XV веку сформировался в основном Государственный архив Новгородской феодальной республики. Согласно разысканиям И. П. Шаскольского, этот обширный архив вовсе не был, как это считалось ранее, уничтожен великокняжеской властью после присоединения Новгорода к Москве в 1478 году, а просто был заброшен в неприспособленном здании на Ярославовом Дворище, где в течение ряда лет пришёл в естественную ветхость. Этот факт свидетельствует о недостаточном внимании к сохранению исторических документов со стороны властей Русского централизованного государства XV—XVII вв.

Во Пскове те акты считались вне спора, которые вносились в ларь св. Троицы, то есть записывались в содержавшиеся там для сего книги. Таким образом, для Пскова ларь св. Троицы играл издавна роль нотариального архива. Когда гораздо позже, именно в XVI ст., и в Москве вошло в употребление излагать юридические сделки письменно (см. Грамоты, Кабалы), то важнейшие акты, составлявшиеся у площадных подьячих, повелевалось являть в приказах по принадлежности, для занесения их в Приказные книги, дабы делать такие акты крепкими (крепости).

Таким образом, хранение актов сознавалось уже давно в России как необходимость: церкви и монастыри сделались приютом для массы документов, затем в московских приказах и воеводских избах дьяками установлен был точный метод хранения актов, хотя, к сожалению, не устраивали особых, безопасных от огня помещений для такого хранения. Эти московские порядки хранения актов не удовлетворяли великого преобразователя России.

В Генеральном регламенте коллегиям отдельная XLV глава посвящена архивам. По этому законоположению установлено два архива — один, общий для всех коллегий, в специальном ведении коллегии иностранных дел, другой — финансовый, под наблюдением Ревизион-коллегии. При этом поставлено общее правило, что в канцеляриях и конторах оконченные дела и документы могут лежать только три года, а затем должны быть сдаваемы в архив под расписку архивариуса (1-е П. С. № 3534). Это коротенькое постановление вызвало на практике стремление коллегий стянуть в свои архивы дела из прежних приказов по принадлежности. Устроена была по смерти Петра I весьма важная по её докладам Сенату архивная комиссия. Между прочим, справедливые заботы вызвала вотчинная коллегия (преобразованная из вотчинной конторы при юстиц-коллегии), которая не могла действовать без дел поместного приказа — поместных и вотчинных. Почему сенат уже в 1827 повелел для хранения вотчинных дел образовать государственный архив, переписав все столбцы вотчинной коллегии в тетради (4823); о содержании этого архива в порядке сенат прилагал немало стараний.

При закрытии вотчинной коллегии при Екатерине II, архив этой коллегии был оставлен в виде «самостоятельного установления» под названием «Архив древних поместных и вотчинных дел», и впоследствии вошёл в «Московский архив министерства юстиции». Сенату принадлежала и забота о развитии воззрений Петра I на архивы и относительно губерний: в 1736 он делает общее распоряжение, чтобы во всех губерниях и провинциях «сделать по две палаты каменные, от деревянного строения не в близости, со своды и полы каменными и с затворы и двери и решётки железными, из которых бы одна была на архиву, а другая на поклажу денежной казны» (№ 6875). При реформах императрицы Екатерины II вследствие закрытия множества установлений потребовалось устроить для сохранения их дел два исторические архива — С.-Петербургский и Московский архивы старых дел. — Таким образом, благодаря заботам Сената в XVIII веке весьма много документов и дел было сохранено, и к реформам XIX века подготовлены важные исторические документы. Законодательство XIX века, во-первых, провело общие положения относительно архивов присутственных мест и, во-вторых, дало отдельные уставы историческим архивам, не решившись до сих пор выступить на путь их обобщения и создания для исторических архивов центрального управления.

Общие положения об архивах при кодификации вошли в учреждение министерств и в общее губернское учреждение. В общем учреждении министерств (1811), создавшем одинаковый для министерств порядок делопроизводства и ведения исходящих бумаг, поставлено, что отпуски всех бумаг прилагаются к делам и отдаются в своё время, при надлежащих описях в архив. Из архива никакое дело и никакая выписка не исходит вне департамента, без точного приказания директора; в департамент же дела и выписки обращаются по запросам начальника отделения. В общем губернском учреждении помещены следующие общие постановления об архивах. Различены архивы присутственных мест таким выражением: "Архив в присутственном месте есть двоякий: текущий и оконченных дел (окончательный). Оконченные дела не должны быть удерживаемы в канцеляриях без сдачи в архив далее трёх лет после их окончания. Даны общие указания, как содержать в архиве опись по алфавиту и по номерам, а на присутствие возложена обязанность свидетельствовать архив не менее одного раза в год. Для разбора и уничтожения архивных дел указывается учреждать особые комиссии, причём для руководства таким комиссиям в законе (ст. 828) даётся определение, какие роды дел подлежат через десять лет уничтожению (Св. Зак., т. II, ч. 1, изд. 1876 г.; Общее губ. учр., ст. 62-72, 822—831). Эти общие правила в течение времени разъяснялись и дополнялись особыми инструкциями отдельных ведомств, почему возникла мысль на Втором археологическом съезде (в Петербурге, 1872) по предложению Н. В. Калачова (см. Археологические институты) ходатайствовать перед правительством об учреждении временной комиссии из представителей различных ведомств, чтобы обсудить все вопросы относительно устройства архивов и хранения в них документов. По этому ходатайству в 1873 г. состоялось высочайшее повеление об учреждении с этою целью, под председательством Н. В. Калачова, временной комиссии об устройстве архивов. Но за кончиною Калачова (25 окт. 1885) работы комиссии приостановились, и реорганизации нашего архивного склада не последовало. На последнем археологическом съезде в Москве (в январе 1890) поручено Археологическому институту возбудить ходатайство о приведении архивов в губерниях в лучший порядок и единение.

Отдельные крупные исторические архивы в России — следующие:

1) Архив Государственного совета, дела которого до 1886 г. находились в одном помещении с архивом Прав. сената, а в 1886 г. перемещены во вновь построенное роскошное здание (в Миллионной улице) с богатыми внутренними приспособлениями. В 1863 г. состоялось высочайшее повеление составить систематическое описание архива Госуд. совета и Госуд. канцелярии. Эта работа была поручена Н. В. Калачову и проф. И. Н. Чистовичу. На Калачова, сверх общей редакции, возложено было описание журналов, протоколов и др. материалов, хранящ. в архиве со времени его образования в 1810 г., с подразделением по царствованиям, а на Чистовича — описание материалов, относ. к действиям прежних Советов до 1810 г. Часть работы, возложенной на г. Чистовича, им выполнена: в 1869 г. издан 1 том, в двух частях, заключающий в себе протоколы Совета при дворе императрицы Екатерины II.

2) Состоящие в ведомстве министерства иностранных дел: а) Государственный архив в Петербурге, учреждённый при открытии этого министерства вместо коллегии иностранных дел; в него тотчас были переданы бумаги, найденные в кабинет Екатерины II; по кончине Александра I — все бумаги, относящиеся ко вступлению на престол Николая I, затем дела следственной комиссии и Верховного суда 1825 г.; с 1827 г. стали передавать кабинет Петра В. и кабинетские дела последующих царствований; в 1829 г. повелено выделить сюда из архива коллегии иностранных дел бумаги, касающиеся императорской фамилии, и следственные и уголовные производства по делам особенной важности. В 1834 г., с упразднением Архива старых дел, часть документов, и весьма важных, XVII ст. передана в этот архив. Расположенный в роскошном помещении министерства, этот архив, состоящий в ведении особого управляющего (при коем старшие и младшие архивариусы), допускает посторонних лиц к занятиям только по особому высочайшему разрешению, так как его дела составляют государственную тайну. Много важных исторических работ совершено нашими учёными на основании сокровищ этого архива. б) Московский главный архив — богатейшее хранилище важнейших исторических документов России. Устроенный при Петре В. в Москве, при конторе коллегии иностранных дел, этот архив принял все дела бывшего Посольского приказа. Разобраться с этою массою дел и привести архив в порядок долго не удавалось, несмотря на требование Коллегии иностранных дел. В 1762 г. этот архив перевели из неудобного помещения в кремлёвских палатах в нанятый дом Ростовского подворья (на Варварке), тоже весьма неудобный для архива. Но уже в 1766 г. начинается новая эра для этого архива: он вверен управлению знаменитого нашего историографа Миллера. По его ходатайству архив переведён в новое помещение, в купленный для него дом князя Голицына (близ Покровки, у Вознесенского монастыря; в этом помещении архив пребывал до новейшего времени, до 1875 г.). Им же положены основы и для правильного разбора дел архива, и по его ходатайству в 1788 г. повелено было завести при этом архиве особую типографию «для печатания сочиняемого по указу 28 января 1779 г. собрания древних и новых трактатов между Россиею и другими державами и новых публичных актов, також и прочего, что до Российской истории касается» (№ 15663). Успех деятельности Миллера много обеспечили его сотрудники — Н. Н. Бантыш-Каменский, Соколовский и Стриттер. Первый из них и был преемником Миллера по управлению архивом (1783—1814 гг.), успевшим блистательно осуществить начала Миллера. Преемниками Бантыш-Каменского были: А. в. Малиновский (1814—1840), кн. Оболенский, а теперь директором состоит барон в. А. Бюллер. Архив с 1876 г. помещается в превосходном здании (на Воздвиженке, близ Кремля). В архиве этом хранятся дела посольского приказа и коллегии до 1801 г. и составляют два особые отдела: госуд. актов и дипломатический. Дела последнего расположены по государствам. Для издания важнейших актов, в архиве хранящихся, по мысли Миллера, осуществлённой в 1811 г. по представлению канцлера графа Н. П. Румянцева, при архиве устроена комиссия печатания государственных грамот и договоров. На пожертвованные гр. Румянцевым 25 тыс. р. издано было «Собрание госуд. грамот и договоров» (5 т.), и затем издания архива продолжаются.

3) Архив Святейшего Синода, помещённый в здании Синода (в 1889 г. его помещение расширено и приспособления улучшены), содержащий в себе немного актов ранее 1721 г. (2 акта XVI ст., 15 — XVII, 70 актов XVIII), представляет замечательное богатство исторических актов со времени учреждения Св. Синода. Были давно попытки составления выборок или указателя из этого архива (А. П. Куницына, 1836 г., Н. И. Волобуева, 1864), но эти указатели не были напечатаны. В 1865, по представлению просвещённого управляющего архивом, покойного Н. И. Григоровича, с высочайшего соизволения устроена особая комиссия под председательством А. Ф. Бычкова для рассмотрения тех 44000 дел, которые были отобраны для уничтожения. Комиссия нашла необходимым, и это было одобрено Св. Синодом, начать рассмотрение и описание дел в хронологическом порядке, что привело комиссию к составлению двух замечательных изданий, на печатание первых томов которых явились частные пожертвования: 1) «Описание документов и дел, хранящихся в архиве Св. Синода» — уже издано 7 томов, представляющих образцовое в научном и практическом отношении описание архива, и 2) «Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания» (тоже напечатано 6 томов).

4) Московский архив министерства юстиции, помещающийся с 1886 г. в особом, специально для этого архива построенном заботами покойного директора его Н. В. Калачова здании (на Девичьем поле), образован под этим названием в 1862 г. для хранения дел Прав. Сената до 1801 г. (дела Сената с 1801 г. хранятся в самостоятельном архиве при Прав. Сенате в Петербурге, и указатель одной его части издан П. И. Барановым, 3 т., 1872—1878), почему в этот архив и сданы были дела как Прав. Сената, так и всё, что хранилось под ведением Сената из упразднённого архива вотчинной коллегии и Моск. архива старых дел, а равно из упразднённых судебных установлений. Этот архив представляет богатейшее хранилище документов о службе (разрядный архив), о поземельной собственности (основою этого архива служат дела поместного приказа) и судопроизводстве с XIII до конца XVIII ст. Назначенный директором этого архива П. И. Иванов издал «Описание архивов разрядного (1842 г.) и старых дел (1850)», но описание весьма неполное и малоудовлетворительное. Точное описание этого архива началось, когда директором его сделался Н. В. Калачов. В изданной в 1869 г. 1-й книге этого описания помещён общий указатель всех материалов, которые заключал в себе архив в 1869, далее в той же книге и во 2-й помещена опись «писцовым переписным, дозорным, перечневым, платёжным и межевым книгам». — Осуществление мысли Калачова относительно составления точного справочного указателя всего содержащегося в архиве продолжается и теперь: преемником Калачова Н. А. Поповым издана «Памятная книжка Моск. архива мин. юстиции» (Москва, 1 890 г.), в I отделе которой помещён «Состав архива и обозрение хранящихся в нём документов», в отд. II — «Управление архивом и его деятельность», а в особом приложении — 6 чертежей, изображающих здание архива с объяснениями). Кроме этих указателей и различных научных изданий архива (См. «Памятн. Кн.», гл. IX, стр. 200 и сл.), часть его, именно документы Прав. Сената, подверглась научному описанию и изданию. В 1872 г. акад. Куник предложил Академии наук приступить к описанию и изданию архива Прав. Сената; предложение его было принято, и Академия вверила это дело Н. В. Калачову. В Московском архиве мин. юст. всех книг, кас. Сената при Петре I, находится 429; собственно Сенату принадлежит 58, а остальные — учреждениям, при нём состоявшим. При жизни Калачова началось издание этой замечательной серии архивных документов под заглавием «Доклады и приговоры Прав. Сената» (1 т., за 1711, выш. в 1880, 2 т., за 1712, в двух книгах — 1882, 1883). По смерти Калачова редакция этого издания поручена академику генералу Дубровину, и под его редакциею изданы уже следующие два тома (СПб., 1889).

В 1887 г. передан в этот архив самостоятельный исторический архив — Литовская Метрика, находившийся до тех пор (с 1796) в Петербурге, при 3 департаменте Правительствующего Сената. Некоторые части этого архива описаны: М. Зельверовича, «Литовская Метрика при Правительствующем Сенате» (СПб., 1883), С. Л. Пташицкого, «Описание книг и актов Литовской метрики» (СПб., 1887).

5) В ведомстве министерства народного просвещения состоят два исторические архива: центральные архивы Киевский и Виленский.

а) Киевский — учреждён по высочайшему повелению в 1852 г., при университете св. Владимира, для хранения древних актовых книг губерний Киевской, Подольской и Волынской. Учреждение его состоялось по инициативе главного деятеля временной комиссии, открытой в 1843 для разбора древних актов при киевском военном, подольском и волынском генерал-губернаторе, — профессора Н. Д. Иванишева. Описание этого архива пошло успешно под руководством г. Царевского (с 1866): четыре описи актовых книг напечатаны в 1869. Всего книг в архиве 5883, ежегодно описывается до 5 книг. Издание исторических материалов этого архива предприняла Киевская археографическая комиссия, изд. с 1859 г. «Архив Юго-Западной России». См. И. Куманина, «Киевский центральный архив», помещ. в «Сборнике Археологического института», кн. V; Сторожева, «Отчёт о занятиях в архивах киевском центральном и яготинском кн. Репнина», помещ. в «Киевских университ. известиях», 1886, ноябрь).

б) Виленский центральный архив образован одновременно с киевским для хранения актов, хранившихся до тех пор в различных установлениях Виленской, Гродненской, Ковенской и Минской губ. С 1853 началась и продолжалась в течение 10 лет перевозка актов. Всех книг в архиве собрано 17767, из коих актовых крепостных 3974. Управление вверено было Н. Горбачевскому, который издал (1872) каталог древних актовых книг. Изданием актов, содержащихся в этом архиве, занята Виленская археографическая комиссия. См. Лялина, «Виленский центральный архив», пом. в «Сборнике Археолог. института», кн. I.

6) Совершенно однородный с виленским, но состоящий в ведомстве министерства внутренних дел Витебский центральный архив, учреждённый тем же высочайшим повелением 1852 для хранения древних актов двух белорусских губерний — Витебской и Могилёвской, начал действовать с 1863 г. Помещённый довольно неудобно, в здании прежнего костёла, вместе с архивом губернского правления, витебский архив заключает в себе 1823 актовых книг. Вверенный просвещённому архивариусу А. М. Созонову, архив описывается: с 1871 г. начали издаваться акты этого архива под заглавием «Историко-юридические материалы, извлечённые из актовых книг губерний Витебской и Могилёвской». См. Лялина, «Витебский архив», в «Сборнике Археологического института», кн. III и IV.

7) Военно-учёный архив Главного штаба. Начало его восходит к концу XVIII стол.: 13 ноября 1796 состоялось высочайшее повеление об упразднении департамента Генерального штаба и о передаче находившихся там карт и планов в образованное Собственное Его Величества депо карт. В это хранилище стали поступать рукописи и дела из частных хранилищ, между прочим, от гр. Аракчеева. В 1812 г. оно преобразовано в военно-топографическое депо, и при нём образован архив, в который по высочайшему повелению были передаваемы различные документы. Этот архив преобразован в 1867 г. в Военно-учёный архив Главного штаба, после приведения его в порядок комиссиею, действовавшею с 1863 г. под председательством известного историка генерала М. И. Богдановича. С 1886 г. управление архива приступило к печатанию каталога «Каталог Военно-учёного архива Главного штаба. Материалы о войнах, в которых участвовали русские войска», вып. I. (СПб., 1886).

8) Архив морского министерства, образовавшийся из старого архива, учреждённого в 1724 г. при Адмиралтейств-коллегии. При преобразовании морского министерства в 1827 из архива составлено особое (третье) отделение инспекторского департамента и учреждена комиссия для разбора архива, но приведение в порядок шло медленно за отсутствием описей. Только в 1873 г. последовало высочайшее повеление об учреждении «Комиссии для разбора и описания дел архива за время до 1805 г. и для издания составленных ею описаний». Поставленная под председательство адмирала Веселого, комиссия с полным успехом стала выполнять возложенное на неё поручение. С 1877 г. началось издание «Описания дел архива морского министерства за время с половины XVII стол. до начала XIX ст.»

9) Кроме множества важных исторических документов, хранящихся в петербургском и московском архивах дворцовых ведомств министерства императорского двора, и архивы собственной Его Императорского Величества канцелярии представляют богатые хранилища исторических документов. Архив бывшего 1-го его отделения приведён в порядок, и начато печатание его описания. В 1868 высочайше повелено было приступить к разработке документов царствования Николая I и напечатать сборник документов, представляющих особый научный интерес. При особых попечениях статс-секретаря Танеева, управлявшего I-м отделением, уже в 1876 г. издан первый выпуск «Сборника материалов», извлечённых из этого архива. Из богатого архива бывшего II-го отделения, ныне кодификационного отдела, весьма важные выборки помещаются в «Сборнике русского исторического общества».

10) Губернские исторические архивы см. Архивные учёные комиссии губернские.

Современные российские архивы

Федеральные архивы

• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ)
• Российский государственный архив древних актов (РГАДА)
• Российский государственный исторический архив (РГИА)
• Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА)
• Российский государственный архив военно-морского флота (РГАВМФ)
• Российский государственный архив экономики (РГАЭ)
• Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ)
• Российский государственный архив кинофотодокументов (РГАКФД)
• Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ)
• Архив Президента РФ (АП РФ)
• [rusarchives.ru/federal/rgva/index.shtml Российский государственный военный архив (РГВА)]
• [rusarchives.ru/federal/rgiadv/index.shtml Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИАДВ)]
• [rusarchives.ru/federal/rgantd/index.shtml Российский государственный архив научно-технической документации (РГАНТД)]
• [rusarchives.ru/federal/rgafd/index.shtml Российский государственный архив фонодокументов (РГАФД)]
• [rusarchives.ru/federal/rgani/index.shtml Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ)]

Муниципальные архивы города Москвы

• Главное архивное управление города Москвы (Главархив Москвы)
• Архивные отделы по административным округам города Москвы
• Центральный архив города Москвы (ЦАГМ)
• Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ)
• Центральный архив научно-технической документации Москвы (ЦАНТДМ)
• Центральный архив общественно-политической истории Москвы (ЦАОПИМ)
• Центральный архив электронных и аудиовизуальных документов Москвы (ЦАЭиАДМ)
• Центральный московский архив-музей личных собраний (ЦМАМЛС)
• Центральный архив документов о трудовой деятельности граждан города Москвы (ЦАДТДГМ)

Общественные архивы

• Народный архив

Региональные архивы

• Архивное управление правительства Чеченской Республики (АУП ЧР)
• Государственный архив Пермского края (ГКБУ "ГАПК")
• Государственное казённое учреждение Новосибирской области "Государственный архив Новосибирской области"

Другие

Архивы Моравии хранятся в Брюнне, Штирии — в Граце, Тироля — в Инспруке, Богемии — в Праге. Архивы Венгрии собраны в Будапеште, сравнительно недавно — из различных архивов канцелярии, из архивов Трансильвании, из Archivium regnicolare и из архивов Палатинов, к которым с 1876—1882 гг. присоединились выборки из многих местных архивов. Архив Республики Сербской хранит документацию и архивные материалы со всей территории государственного образования.

См. также

• Архивы России
• Архивы Белоруссии
• Архивное право
• Архивоведение
• Архив Интернета

Ссылки

• Архивы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [rusarchives.ru/ Архивы России — информация о российских архивах, деятельности Федерального архивного агентства (Росархива).]
• [www.aprk.kz/ Архив Президента Республики Казахстан].
• [www.delo-press.ru/magazines/documents/sections/150/ Материалы об архивном деле в журнале «Делопроизводство и документооборот на предприятии»]
• [magazines.russ.ru/nlo/2005/74/sta10-pr.html Старостин Е. В. Две революции — две судьбы архивов (из опыта Великой французской революции конца XVIII в. и Русской революции 1917 г.)]
• [www.ogoniok.com/archive/2003/4822/43-30-33/ Пихоя Р. Не попасть в историю]
• [www.rusarchives.ru/lows/fz.shtml Федеральный закон от 22.10.2004 № 125-ФЗ «Об архивном деле в Российской Федерации» (ред. от 13.05.2008)]
• Чудакова, Мариэтта Омаровна [nplit.ru/books/item/f00/s00/z0000065/index.shtml «Беседа об архивах»]
• [www.svobodainfo.org/ru/node/1323 Аналитический обзор практики применения законодательства в сфере доступа к архивной информации в России]
• [echo.msk.ru/programs/kulshok/822592-echo/#element-text Дело Михаила Супруна: история политических репрессий как вторжение в частную жизнь//Передача радиостанции «Эхо Москвы»]
• [index.org.ru/journal/cont14.html Подборка статей об архивах]
• [sibrelic.ucoz.ru/publ/akty_istoricheskie_1700_1709gg/akty_istoricheskie_1700g/1700_08_20/122-1-0-695 1700, Царская грамота тюменскому воеводе о приведении в порядок и сбережении дел прошлых лет.]
• [sibrelic.ucoz.ru/publ/akty_istoricheskie_1700_1709gg/akty_istoricheskie_1700g/1700_12/122-1-0-696 1700, Царская грамота енисейскому воеводе о писании деловых бумаг не на столбцах, а в тетрадях, об описях оных, хранении и т. п.]

Отрывок, характеризующий Архив

– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему: