Архиепархия Толедо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Архиепархия Толедо
Archidiócesis de Toledo

Собор Успения Пресвятой Девы Марии, Толедо, Испания
Латинский
Главный город

Толедо

Страна

Испания Испания

Дата основания

I век

Кафедральный собор

Кафедральный собор Святой Марии

Епархии-суффраганы

Альбасете (исп.)
Сьюдад-Реаля (исп.)
Куэнка (исп.)
Сигуэнца-Гвадалахара (исп.)

Иерарх

Браулио Родригес Пласа

Официальный сайт

[www.architoledo.org/ hitoledo.org]

Архиепархия Толедо (лат. Archidioecesis Toletana) — католическая епархия в Испании, главная в церковной провинции (англ.) Толедо, территориально практически совпадающая с автономным сообществом Кастилия — Ла-Манча. Территория архиепархии включает провинцию Толедо и часть провинций Касерес и Бадахос в Эстремадуре. В митрополию Толедо входят епархии Альбасете, Куэнки, Сигуэнсы-Гвадалахары, Сьюдад-Реаля. Архиепископ Толедо имеет статус примаса Испании. Кафедральным собором архиепархии Толедо является собор Святой Марии.





История

О присутствии христиан в городе известно с I века, однако быстрое распространение религии началось с IV века, после религиозных преследований в правление римского императора Диоклетиана.

С приходом вестготов и, особенно, после избрания Толедо столицей королевства, роль толедской епархии возрастает в регионе, подчинённом в церковном отношении Картаго Спартии (исп.) (нынешняя Картахена). В 589 году на Третьем Толедском соборе король Реккаред перешёл в христианство вместе со своим двором. В 610 году король Гундемар добился решения о переносе столицы провинции в Толедо, поскольку Картахена уже давно была захвачена византийцами.

Во период арабского владычества, Толедо стал центром сохранения католичества в Испании, сохранив иерархию диоцезов и своё место в ней. В VIII веке гонения на оставшихся на мусульманских землях христиан вызвали большой отток мосарабов на север. В это время практиковался обряд испанской церкви, известный как мосарабский обряд, используемый в Толедо до настоящего времени наряду с римским.

При короле Альфонсо VI христиане отвоевали город в 1085 году, тайфа Толедо была преобразована в королевство, часть Кастильской короны. Первым архиепископом нового этапа в истории архиепархии стал Бернард де Седирак</span>rues, способствовавший распространению своего ордена в Испании. Епархия активно участвовала в Реконкисте, Епископальное активное участие в Реконкисты, включая в свой диоцез отвоёванные территории и содействуя деятельности военных орденов Сантьяго, Калатрава и Алькантара. В этот период началось строительство кафедрального собора Толедо, продлившееся два столетия.

После завершения Реконкисты, в период правления Католических королей, пришедший на должность архиепископа Толедо (исп.) кардинал Франсиско Хименес де Сиснерос, при котором был открыт Алькальский университет (англ.), распространял свою церковную власть на всю Испанию и часть Африки. После того, как в правление Филиппа II королевский двор переехал в Мадрид. Хотя новая столица в относилась к толедской епархии, значение Толедо стало постепенно снижаться.

XIX и XX века были сложным периодом в истории епархии. В эпоху Наполеоновских войн епархия была разграблена, а архиепископу пришлось бежать в Севилью. Проведённая Хуаном Альваресом Мендисабалем и Паскуалем Мадосом (исп.) дезамортизация (англ.) осложнила отношения испанского правительства с папским престолом, в результате чего некоторое время пост архиепископа оставался вакантным. Наконец, во время Гражданской войны погиб 281 священник и была уничтожена значительная часть художественного наследия епархии.

Епископы Толедо

Источник

  • * Annuario Pontificio, Libreria Editrice Vaticana, Città del Vaticano, 2003, ISBN 88-209-7422-3
  • [books.google.it/books?id=R-9EAAAAcAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Булла Actorum synodalium], Bullarum diplomatum et privilegiorum sanctorum Romanorum pontificum Taurinensis editio, Vol. II, cnh. 214—216  (лат.)

Напишите отзыв о статье "Архиепархия Толедо"

Ссылки

  • [www.architoledo.org Официальный сайт архиепархии]  (англ.)
  • [www.catholic-hierarchy.org/diocese/dtols.html Информация]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Архиепархия Толедо

Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.