Архиепархия Утрехта
| Архиепархия Утрехта | |
| Archidioecesis Ultraiectensis | |
 Кафедральный собор архиепархии — Собор святой Екатерины. | |
| латинский | |
|---|---|
| Главный город | |
| Страна | |
| Дата основания | |
| Кафедральный собор | |
| Приходов |
336 |
| Площадь епархии |
10,000 км ² км² |
| Население епархии |
3.836.649 (2005) чел. |
| Число католиков |
829.184 чел. |
| Доля католиков |
21,6 % % |
Архиепархия Утрехта (лат. Archidioecesis Ultraiectensis) — архиепархия Римско-Католической Церкви с центром в городе Утрехт, Нидерланды. В архиепархию Утрехта входят епархии Бреды, Гронингена-Леувардена, Рурмонда, Роттердама, Харлема-Амстердама, Хертогенбоса.
Содержание
История
Епархия Утрехта была основана в 695 году после того, как в Римский папа Сергий I рукоположил в епископа святого Виллиброрда для проповедования католицизма среди фризов. В 1024 году епархия была возведена в ранг епископского княжества, в которое вошли, кроме Утрехта, земли нынешних провинций Гронинген, Дренте и Оверэйсел. Епископ Утрехта избирался и утверждался императором Священной Римской империи. В 1122 году после Вормсского конкордата право императорской инвеституры было отменено и епископ Утрехта стал избираться церковным синодом, в результате чего светская власть епископа-князя Утрехта была частично утрачена и ограничена пределами города Утрехта. Утрехтский епископ постоянно пытался вернуть потерянное политическое влияние во всем княжестве. Эта ситуация постоянно приводила к частным спорам и судебным разбирательствам, что вынуждало Ватикан вмешиваться для отмены решений местных церковных синодов. После XIV века папы римские стали назначать епископа Утрехта своей непосредственной волей. В 1527 году последний князь-епископ Утрехта отказался от светской власти в пользу императора Карла V и Утрехтское епископство оказалось под властью династии Габсбургов.
В 1559 году епархия Утрехта уступила часть своей территории в пользу епархий Харлема (в настоящее время — епархия Харлема-Амстердама), Девентера и Гронингена (в настоящее время — епархия Гронингена-Леувардена).
Во время Реформации архиепархия Утрехта пришла в упадок. 14 июня 1580 года деятельность Католической церкви была полностью запрещена магистратом Утрехта. Кафедральный собор святой Екатерины при Реформации был опустошен. 25 августа 1580 года умер епископ Шенк и после его смерти двум его преемникам не удавалось занять епископскую кафедру в Утрехте из-за противодействия протестантов.
В 1592 году папа римский Климент VII объявил земли к северу от реки Ваал территорией католической миссии под управлением Апостольского викариата Оландесе. Кафедра архиепархии Утрехта оставалась вакантной до 1602 года, когда её заняли апостольские викарии Апостольского викариата Оландесе. По соглашению с голландским правительством викарии Апостольского викариата рукополагались в епископа с условием, что они не будут называться епископом Утрехта.
В XVII веке среди католического духовенства архиепархии Утрехта распространились идеи галликанства и янсенизма. Большинство епархиального духовенства, подверженного галликанизму, поддерживало право избирать своего епископа. В 1723 году, католическое духовенство, получив разрешение голландского правительства, собрало синод, на котором предоставили себе право избирать епископа. Бенедикт XIII приостановил решение этого синода, а участников отлучил от церкви. Эта ситуация привела к возникновению раскола и появлению галликанской церкви в Голландии. Этот раскол существует до сих пор. В 1795 году правительство Нидерландов разрешило всем гражданам, в том числе и католикам, свободно исповедовать свою веру. 4 марта 1853 года в Голландии было воссоздана католическая иерархия и архиепархия Утрехта стала действовать без всяких препятствий.
Ординарии архиепархии
Ординарии до Реформации
Апостольские викарии
|
|
Ординарии после воссоздания архиепархии
- Йоханнес Цвайсен — (1853—1868);
- Андреас Игнатиус Шаэпман — (1868—1882);
- Петрус Маттиас Сникерс — (1883—1895);
- Генрикус ван де Ветеринг — (1895—1929);
- Йоханнес Генрикус Герардус Янсен — (1930—1936);
- кардинал Йоханнес де Йонг — (1936—1955);
- кардинал Бернардус Йоханнес Алфринк — (1955—1975);
- кардинал Йоханнес Герардус Мария Виллебрандс — (1975—1983);
- кардинал Адрианус Йоханнес Симонис — (1983—2007);
- кардинал Виллем Якоб Эйк — (2007 — по настоящее время).
Источник
- Annuario pontificio, Ватикан, 2005
Напишите отзыв о статье "Архиепархия Утрехта"
Ссылки
- [aartsbisdom.nl/aartsbisdomutrecht/Pages/default.aspx Официальный сайт архиепархии Утрехта] (нид.)
- [www.catholic-hierarchy.org/diocese/dutre.html Данные об архиепархии Утрехта] (англ.)
Отрывок, характеризующий Архиепархия Утрехта
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
