Архипов, Алексей Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Архипов
Общая информация
Полное имя Алексей Алексеевич Архипов
Родился
Гражданство
Рост 185 см
Вес 76 кг
Позиция полузащитник
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1990—1999 СДЮШОР № 63 Смена
1999—2001 Динамо (Москва)
Клубная карьера*
2002—2004 Динамо (Москва) 1 (0)
2004—2007 Луч-Энергия 63 (5)
2008—2009 Витязь 44 (7)
2010 Краснодар 0 (0)
2010   Шинник 12 (1)
2011—2013 Витязь 53 (8)

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.


Алексе́й Алексе́евич Архи́пов (24 марта 1983, Москва, СССР) — российский футболист, полузащитник.





Карьера

Занимался футболом с 7 лет. Воспитанник московской СДЮСШОР № 63 «Смена», первый тренер — Павел Викторович Юрцев. До 2004 года играл за московское «Динамо». За клуб провёл 2 матча: в Премьер-лиге 3 августа 2002 года против московского «Спартака» (0:1) и в Кубке 14 октября 2003 года против «Волгаря» (5:1). В 2004—2007 годах являлся игроком клуба «Луч-Энергия». В 2008 году стал игроком «Витязя». В 2010 году пополнил ряды «Краснодара», но, проведя всего лишь один матч на Кубок 1 июля против клуба «Жемчужина-Сочи» (1:0), 26 июля был отдан в аренду «Шиннику»[1]. В 2011 году вернулся в «Витязь», где завершил карьеру в 2013 году.

В Премьер-лиге провёл 27 матчей, забил 2 мяча.

Достижения

Напишите отзыв о статье "Архипов, Алексей Алексеевич"

Примечания

  1. [www.sports.ru/football/72010052.html «Шинник» взял в аренду у «Краснодара» Архипова]

Ссылки

  • [news.sportbox.ru/Vidy_sporta/Futbol/1111839410 Профиль] на сайте Sportbox.ru


Отрывок, характеризующий Архипов, Алексей Алексеевич

– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.