Архитектура Австрии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Архитектура Австрии





Периодизация

Эпоха Древнего Рима

Отсчет европейских образцов архитектуры Австрии следует вести от архитектурных сооружений Древнего Рима. Известно, что римляне ещё при жизни императора Октавиана Августа захватили большую часть земель современной Австрии и построили здесь несколько крепостей для римских гарнизонов. Среди них:

Первоначальная застройка была типичной, четырёхугольной с форумом в центре. Строительными материалами служили местный камень и кирпич. Кроме обычного застройки возводили также языческие храмы, цирки, бани (термы), театры, а крепости имели ворота. У Вены сохранились остатки римского акведука.

В конце V в. н. э. римские гарнизоны покинули эти земли, перешедшие к варварским племенам германцев и славян.

Раннее средневековье

Около 803 г. н. э. Карл Великий разбил воинов авар и создал на этой территории Восточную марку (герцогство). Началась ощутимая волна христианизации её жителей и строительство примитивных христианских церквей, упрощенных по планам и архитектурными формами.

Здания раннего средневековья создавали преимущественно из дерева, поэтому они не сохранились. Каменными были христианские церкви. Земли Австрии колонизировали германские племена, преимущественно бавары, поэтому культура развивалась в подавляющей стилистике юго-немецкого искусства. Но значительные торговые связи с Ломбардией вызывали все возрастающее влияние искусства северной Италии. Свой небольшой вклад внесла и славянская составляющая. Развитие получил первый значительный европейский стиль — романский. Среди значительных сооружений эпохи романского стиля:

  • части собора Св. Стефана (западный фасад), Вена
  • собор в городе Гурк
  • монастырская церковь, Зеккау
  • двухъярусные надгробные часовни (так называемые карнеры, Штирия, Каринтия, Нижняя Австрия).

Австрийские христиане-воины участвовали в крестовых походах. Накопленные от военных грабежей или торговли деньги шли на строительство крепостей, храмов, монастырей, замков.

Австрийская готика

Переход к готике произошёл лишь примерно в XIII веке. Готическая архитектура и готическая стилистика имели заметное развитие в течение 200—250 лет и стала ведущими в местной культуре. Их поддерживали властители — Бабенберги, а с 1282 года — Габсбурги. К владениям понемногу присоединяют и добавляют новые территории. Австрия становится известной частью так называемой Священной Римской империи германской нации. Среди наиболее значительных образцов австрийской готики:

  • церковь Санкт Мария ам Гештаде, Вена
  • готическая южная башня собора Св. Стефана
  • хоры церквей или готические часовни (Грац, Клостернейбург, Цветль, Швац и др.). Чем дальше от Вены, тем более простые формы готики используют.

Ограниченно используют стенописи (Св. Григорий, монастырь Нонберг, Зальцбург, бл. 1150 г.), скульптуры, живопись («Побег Св. Семейства в Египет», до 1475 г.) Наиболее значительными образцами готического стиля являются деревянные резные алтари (алтарь Св. Вольфганга, ц-ва Санкт Вольфганг ам Аберзе, 14711481 гг.), где активно использовали элементы готической архитектуры.

В XX в. правительство инициировало создание Музея австрийской готики во дворце Бельведер.

Разрушенные замки Австрии

Краткое австрийское Возрождение

Период Возрождения в Австрии пришёлся на тяжелую пору контрреформации и войн с Турцией, и пришёл со значительным опозданием. Церковная архитектура теряла своё ведущее значение и была в плену устаревших и упрощенных готических форм. Дыхание идей возрождения более ощутимое в живописи и декоративно-прикладном искусстве. В XVI в. угроза турецкого захвата Австрии побудила не столько к строительству церквей и дворцов (главных сфер архитектуры Возрождения), сколько к обновлению крепостей. Практически не было города, что выходил бы в это время в Австрии за пределы прежних (ещё средневековых) крепостных стен, а застройка в городах оставалась тесной, имела средневековый характер. Но были иногда образцы создания парадных дворов в замках с открытыми колоннадами наподобие итальянских. Были и случаи приглашения мастеров из Италии для строительства новых замков и садов итальянского типа (Хоэнзальцбург, Амбрас, Шаллабург).

Период маньеризма практически не отразился в архитектуре Австрии, несмотря на то, что австрийский двор был одним из значимых центров маньеризма в Западной Европе. Императорские заказы выполняют известные мастера — маньеристы, почти все иностранного происхождения, но почти никто из них не был архитектором.

Архитектура Австрии XVI века словно накапливает силы для мощного развертывания и расцвета в эпоху барокко, ставшего ярким фактом искусства и самой Австрии, и культуры Западной Европы.

Барокко Австрии

В XVII веке Австрия как государство переживала недолгий период подъема. Он был связан как с положительными, так и негативными факторами. Положительными были победы над Турцией и освобождение европейских территорий от чужой, неевропейской культуры. Ибо Турция (и её культура) тогда не воспринималась частью Европы. Отрицательным было присоединение новых территорий в Австрию и формирование Австрийской империи. Она и до этого была конгломератом разных по культуре и истории областей. Теперь число областей увеличилось. Этот процесс продлится до конца XVIII века. Начался он с присоединения насилием Венгрии с 1686 г. закончился присоединением северной Италии, что спровоцировало Национально-освободительную войну сначала в Венгрии в начале XVIII века, а в XIX веке — в Италии.

Победу одержали светская и церковная власти Австрии. Именно эти могущественные и богатые круги стали заказчиками и главными потребителями достижений эпохи барокко. Из стратегических соображений в 1683 г. австрийцы сожгли все предместья Вены, чтобы ничего не досталось воинам-туркам. Примерно с 1690 годов начался строительный бум — на сожженных территория возникают роскошные загородные усадьбы, барочные монастыри, барочные церкви в разных городах.

Строительство в стиле барокко началось задолго до 1690-х годов. Один из первых образцов — барочный собор в городе Зальцбург — возник в 16111628 годах. Уже тогда широко ценились проекты и труд архитекторов Италии, потому барокко Австрии развилось под мощным влиянием барокко Италии. Так, собор в Зальцбурге строил итальянец Сантино Солари. А в захваченной и покоренной Австрией Праге по заданию австрийцев-победителей работала уже целая армия архитекторов, декораторов и художников Италии (от архитектора Каратти к садовника Себрегонди).

Ученический период закончился примерно через 70 лет. Австрийское барокко начинает по-настоящему конкурировать с родиной барокко — Италией. Дворец Шёнбрунн уже строится австрийцами Иоганном Бернхардом Фишером фон Эрлаха и его сыном Йозефом Эммануэлем. При этом, Шенбрунн не похож ни на один из дворцов Италии. В самой Вене строят: дворец принца Евгения Савойского (Бельведер), Богемскую канцелярию, Придворную библиотеку, церковь Св. Карла Борромея (Карлскирхе), дворцы аристократов. Австрийская провинция гордится настоящим шедевром — барочным монастырем в местечке Мельк (арх. Я. Прандтауер, И. Мунгенаст).

Не всем архитекторам в Австрии хватало заказов. Они едут на заработки (Иоганн Бернхард Фишер фон Эрлах, Гильдебрандт, Пильграм). Так шедевры австрийского барокко распространяются, и их можно встретить как в самой Австрии, так и в некогда захваченных странах (барочные дворцы Праги (Чехия), дворец герцога Эстергази в Фертеде (Венгрия), дворец Грассалковича в Годельо в Венгрии, барочный монастырь-шедевр в Ясове и ряд барочных соборов в разных городах Словакии и др.).

Церковь в городке Цветль стала одним из лучших достижений австрийского барокко в сакральной архитектуре. Здесь расположен монастырь Успения Богородицы, известный со времен готики. В начале XVIII века руководство монастыря решило обновить фасад монастырской церкви, привлекая к работе талантливых архитекторов (ими были М. Штейнль и И. Мунгенаст). Новый волнистый фасад удачно соединил барочные формы с готическим стремлением к высотности, которое унаследовала единственная центральная башня. Каменные глыбы обтесывали отдельно, предоставляя им индивидуальные формы лекального кирпича. Так обтесывали камни только в период готики. Но в фасаде Штейнля и Мунгенаста старая, готическая по признакам, технология обработки камня соединена с барочными формами и барочными скульптурами. А барочная башня с фигурной крышей возвышается над окружением, как и привычные шпили готических церквей Австрии, служа знакомым пространственным ориентиром в пейзаже.

Среди лучших образцов гражданской, нецерковной архитектуры — барочный ансамбль Шлосс Хоф, созданный по приказу полководца Евгения Савойского.

Классицизм

В стране с развитыми традициями готики и барокко классицизм не имел широкого распространения. А его формы и архитектурные решения имели значительные примеси барокко в скульптуре, декоре, пространственной планировке. Австрийский классицизм не имел значительных достижений и уступил бурному развитию эклектики в XIX в.

Эклектика XIX века и модерн

Архитектура Австрии XIX в. развивалась в условиях сложной политической ситуации. Было сохранено её бюрократическое урегулирование, а война с наполеоновской Францией в начале века привела к отсутствию крупных замков. Только с 1850-х гг. ситуация улучшилась. На это повлияли бурные капиталистические отношения в экономике. Города получают условия для развития благодаря приказу властей разрушить древние крепостные стены и праву застройки зеленых зон вокруг них. Даже рост представления о значимости исторических крепостей не прекратил разрушение крепостных стен Вены, где создают кругообразную магистраль (Рингштрассе), а на разрушенных внешних валах Вены — второй круг бульваров (Гюртель). Столица Австрийской империи застраивается многоэтажными и многоквартирными доходными домами. Более обеспеченный слой населения строит отдельные дома-особняки — компактные, упрощенные, иногда украшенные угловыми башнями, фахверковыми частями, открытыми галереями. Получил развитие стиль бидермейер. Рядовая застройка — упорядоченная, но будничная, невнятная, почти скучная, сильно контрастирует с памятниками готики, барокко, даже с сооружениями исторических стилей.

Имперская власть наконец обращается к строительству крупных государственных объектов. Пафосная буржуазная архитектура причудливо соединена с имперскими амбициями и обращением к ярким историческим стилям — господствуют неоготика, неоренессанс, необарокко, неогрек. Среди крупных зданий Вены этого времени — Оперный театр (арх. Зиккард фон Зиккардсбугр, 1861—1869), новое здание Парламента (арх. Т. Хансен), церковь Вотивкирхе (арх. Г. Ферстель, 1883), новая Ратуша (арх. Ф . Шмидт, 1895), два грандиозных здания имперских музеев и Бургтеатр (арх. Г. Земпер и К. Хазенауер).

В конце XIX в. возникает новый архитектурный стиль — Венский сецессион.

Фахверк в Австрии

Венский сецессион

XX век

Источники

  • Hielscher K., Gube R. Österreich. Landschaft und Baukunst, Berlin, 1928.
  • Riehl H. Barocke Baukunst in Österreich, München, 1930.
  • Sedlmayer H., Österreichische Barockarchitektur 1690—1740, Wien, 1930.
  • Краткая художественная энциклопедия. Искусство стран и народов мира, Т. 1. М., 1962.

См. также

Напишите отзыв о статье "Архитектура Австрии"

Отрывок, характеризующий Архитектура Австрии

– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?