Архитектура Воронежа

Самым старым зданием в Воронеже после колокольни Акатова монастыря является Адмиралтейская церковь, которая находится по адресу ул Карла Маркса, 2.

История

Воронеж был создан в 1585 году как деревянная крепость, которая располагалась за современной Университетской площадью в районе улицы Шевченко. Высота крепостных стен была 6 м, а высота башен — 20 м.

В XVI-XVII веках застройка города происходила хаотично. Город развивался в сторону горного плато вдоль реки по прибрежным склонам. Подробное описание Воронежа приводится в дозорной книге 1615 года. Воронеж в то время представлял собой рубленный город и острог, который располагался рядом с ним. За исключением слободы Успенского монастыря городские слободы находились в остроге и за его территорией. Последние образовывали посад.

План крепостных стен Воронежа (последняя четверть XVII века)	План губернского города Воронежа (1774 год)	План современного Воронежа

В 1674 году была построена церковь Акатова монастыря, которая стала первым каменным зданием города, её колокольня сохранилась к настоящему времени, и является наиболее древним архитектурным памятником Воронежа. Первый дом в Воронеже был построен из камня в 1676 году. Тем не менее в середине XVII века большинство городских зданий было построено из дерева. После создания в 1682 году Воронежско-Борисоглебской епархии, центром которой стал Воронеж, в городе начинают более активно строить каменные церкви, а деревянные перестраивать. Так в 1684 году началось строительство каменного пятиглавого Благовещенского собора взамен деревянного.

С 1696 года Воронеж превратился в центр кораблестроения для Азовского флота. Работы в основном велись на правом берегу реки Воронеж (ныне это соответствует территории находящейся между улицами Чернышевского и Большой стрелецкой) и на острове, на котором были построены цейхауз и дом Петра I. Здания, построенные для иностранных специалистов, располагались в так называемой немецкой слободе. Среди них были дома построенные в европейском стиле и две лютеранские кирхи. В 1700 году по приказу царя Успенский мужской монастырь был переведен на новое место и объединён с Акатовым монастырём. В это же время Успенская церковь была превращена в Адмиралтейскую. За 15 лет кораблестроения планировка Воронежа изменилась. В ней можно было выделить район старого города, район вокруг кораблестроения и территорию Акатового монастыря. Центр города переместился к месту нахождения Воронежского Адмиралтейского приказа, рядом с которым в 1700 году в Воронеже были установлены большие железные часы с пятью боевыми колоколами. Это были одни из первых общественных часов в России, установка которых в то время в городе означало повышение его статуса. 10 мая 1748 года Воронеж очень сильно пострадал от пожара. Сгорели почти все постройки на берегу реки. После этой трагедии центр Воронежа опять стал располагаться в том месте, где сейчас находится современная Университетская площадь.

16 февраля 1782 года наместником Воронежским и Харьковским указом императрицы Екатерины II был назначен Василий Алексеевич Чертков. Под его руководством была создана регулярная планировка города с прямыми пересекающимися улицами. Регулярный (главный) план города Воронежа, утверждённый императрицей в 1774 году, основывался на традиционном для того времени принципе «трезубца».От Митрофаньевского монастыря прошли три «луча» — Большая Московская улица (ныне ул. Плехановская), Большая Девицкая улица (ныне ул. Платонова и ул. 9 января) и Мещанская улица (ныне ул. Володарского).

Современная архитектура

Территория современного Воронежа включила в себя почти независимые от него в прошлом слободы: на правом берегу реки — Троицкую, Ямскую, Чижовку и др., а на левом берегу , Придачу и Монастырщенку. Планировка большинства городских улиц и площадей (Черняховского, Ленина, Победы, Заставы, Никитина, Советская, Университетская, площадь Детей) представляет историческую ценность. Существует проект создания площади Олимпийской Славы у Дворца спорта «Юбилейный».

В Воронеже в данный момент ведётся активное строительство. Общая площадь земельных участков, предоставленных для строительства (данные 2009—2011 годов запланированные):

• 2007 год — 65,3 га
• 2008 год — 84,2 га
• 2009 год — 80,0 га
• 2010 год — 70,0 га
• 2011 год — 75,0 га.

Из них для жилищного строительства, индивидуального жилищного строительства (данные 2009—2011 годов запланированные):

• 2007 год — 37,85 га
• 2008 год — 46,57 га
• 2009 год — 25,00 га
• 2010 год — 23,00 га
• 2011 год — 26,00 га.

Среди новых зданий можно отметить здание областной прокуратуры и др.

До принятия городской Думой 19 декабря 2008 года генерального плана строительства в Воронеже были снесены исторические объекты, представляющие историческую ценность: дом Перелыгиной на ул. Платонова (памятник истории и архитектуры регионального значения, построенный в 1919 году) и столетняя рекламная городская тумба. Из-за непроведения реконструкции 23 февраля 2008 года рухнул купол здания Ротонды, памятника Великой отечественной войны. 19 декабря 2008 года после обсуждения на общественных слушаниях городской думой был принят генеральный план строительства в Воронеже, в котором по данным февраля 2010 года многие находящиеся под охраной Российского государства здания обозначены как обыкновенные, что создаёт угроза их сноса или реконструкции, после которой они потеряют свою ценность. Так по данным 2009 года городская администрация планирует снести дом, в котором жил в ссылке О. Э. Мандельштам.

В 2009 году в Воронеже состоялся третий межрегиональный конкурс «Зодчество Черноземья-2009»

Современные здания Воронежа

Здание областной прокуратуры	Здание казначейства	Арт-отель

Летом 2010 года окраины Воронежа (Масловка, у авторынка в Северном районе, Кожевенный кордон, около посёлка Боровое и др.) пострадали от пожара. При тушении была использована авиатехника. Были погибшие. Дома многих жителей сгорели. Впоследствии им была оказана материальная помощь.

В Воронеже в данный момент ведётся активное строительство. Общая площадь земельных участков, предоставленных для строительства в 2009 году составила 34 га. Из них для жилищного строительства, индивидуального жилищного строительства — 5,42 га, а для комплексного освоения в целях жилищного строительства — 30,7 га. К празднованию 425-летия город активно благоустраивают. Отремонтированы фасады многих зданий центральных улиц. Реконструируется парк «Алые паруса». В парке «Шинник» отреставрирован фонтан, не работавший 30 лет..

Здания

В 1786—1787 годах по проекту Джа́комо Анто́нио Домени́ко Кваре́нги как часть неосуществленного комплекса общественных зданий Дом казенной палаты (проспект Революции, 21) был возведен при генерал-губернаторе Черткове для казенной палаты.

Дом Тулиновых

В 1811—1813 годы по проекту городского архитектора Т. С. Кондратьева в стиле ампир было построено двухэтажное здание, Дом Тулиновых (проспект Революции, 30). В 1818 году в этом доме останавливался Александр I, а в июле 1837 года два дня провел здесь наследник престола, будущий император Александр II вместе с поэтом Василием Жуковским

Здание гостиницы «Бристоль»

В 1909—1910 годы по проекту инженера М. Е. Фурманова было построено Здание гостиницы «Бристоль» (проспект Революции, 43). При строительстве был использован железобетон. В этом здании впервые в городе заработал грузовой лифт.

Здание Управления ЮВЖД

С 1929 года началось строительство здания Управления ЮВЖД в стиле конструктивизм по проекту архитектора Н. В. Троицкого (проспект Революции, 18). Сдано в эксплуатацию в 1932 году. Во время Второй мировой войны было разрушено. В 1952 году было перестроено автором в стиле классицизм.

Здание областной администрации

После Великой Отечественной войны при восстановлении Воронежа существовал проект воронежского архитектора Л. В. Руднева строительства административного здания «Дом Советов». Предполагалось построить здание с примерно 16-18 этажами . Его общая высота со шпилем должна была составить 103 метра, что в полтора раза больше, чем высота здания ЮВЖД. На шпиле должна была разместиться звезда (прим. скорее всего пятиконечная). Здание планировалось построить многоярусным сужающимся с высотой. Вместо башни построили 7-этажное здание, ныне занимаемое администрацией Воронежской области. Такая же участь постигла и здание Воронежского государственного университета, который должен был стать таким высоким как здания МГУ.

«Утюжок»

На перекрестке проспекта Революции и Пушкинской улицей (проспект Революции, 58) расположено здание формы утюга. Оно так и называется «Утюжок». На этом месте раньше находился торговый дом Вяхиревых, форма которого и послужила причиной названия здания..

Покровский кафедральный собор был построен во время епископа Митрофана.

Каменный мост

Каменный мост — мост у пересечения улиц Карла Маркса и Чернышевского, который был построен в августе-сентябре 1826 г. по проекту городского архитектора И. А. Блицина при губернаторе Н. И. Кривцове, начавшем активное благоустройство города. В 1984—1986 гг. к 400-летию города было проведено обновление моста, выполненное по проекту архитектора А. В. Поспелова.

• Здание Александрийского детского приюта — здание с башней (ул. Карла Маркса, 45), стоящее рядом с каменным мостом. В нём до 1917 году находился Александрийский детский приют, который был открыт в 1848 году С 1936 года в доме размещались ясли-сад Управления КГБ по Воронежской области. После войны здание было восстановлено по проекту архитектора Б. Н. Зотова. При этом угловая часть была сделана более высокой и получила открытый ярус, подобный ярусу звона колоколен.

Отрывок, характеризующий Архитектура Воронежа

– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.