Архитектура Москвы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В столице Российской Федерации Москве сохранился целый ряд ценных памятников архитектуры, некоторые из которых входят в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Среди наиболее выдающихся объектов — ансамбль Московского Кремля и Красная площадь, церковь Вознесения в Коломенском, архитектурные комплексы монастырей Москвы (Андроникова, Донского, Новодевичьего и др.), ансамбли ряда усадеб (Кусково, Останкино, Царицыно, Кузьминки и др.), дом Пашкова, Большой театр и др.





Основные этапы лошокода

Предпосылки строительства

Топографические условия

Территория Москвы изначально представляла собой слегка холмистую местность, покрытую густыми лесами. Заливные болотистые луга располагались в основном на правом берегу Москвы-реки, в Замоскворечье. Согласно преданию, город расположен на семи холмах. Однако первое историческое поселение (детинец Кремля) было основано на одном — Боровицком холме.

Основная часть города разместилась на высотах 120—150 м над уровнем моря с повышением до 255 м на юг, к Теплостанской возвышенности, и до 180 м на северо-запад, в сторону Клинско-Дмитровской гряды. Территорию города перерезают долины рек Москва, Яуза, Сетунь и др., берега которых в некоторых местах склонны к оползням.

Геологические условия

Породы, слагающие основную толщу московских грунтов, типичны для Среднерусской равнины, бывшей миллионы лет назад дном мирового океана. На глубине примерно 1500—2000 м залегает кровля (Московская синеклиза) древнего кристаллического фундамента Восточно-Европейской платформы, сложенного магматическими и метаморфическими гнейсами, гранитами, амфиболитами, кварцитами возрастом свыше 2 млрд лет. Южная половина Москвы приходится на Московский авлакоген (впадину) глубиной несколько сот метров, поэтому по центру города и по южной его границе проходят глубинные разломы фундамента, не заметные с дневной поверхности.

Фундамент до глубины примерно 1000 м покрывает толща протерозойских морских песчаников, глинистых сланцев и окаменевших глин возрастом около 1 млрд лет. Дно кембрийского моря составляют глины возрастом свыше 500 млн лет. На глубине около 350 м залегает девонский слой известняков и доломитов мощностью 600—800 м[1].

Известняки, доломиты, мергели, глины каменноугольных отложений возрастом 290—350 млн лет в некоторых местах Подмосковья и в пойме реки Москвы выходят на поверхность. Эти известняки и являются белым камнем, из которого построены многие здания и сооружения древней Москвы.

После отступления древнего моря верхние слои отложений подверглись выветриванию. Море вернулось на территорию Москвы примерно 165 млн лет назад и покрывало её в течение 85 млн лет. Отложения юрского и мелового периодов представлен чёрными и темно-серыми глинами, морскими и прибрежными песками с линзами песчаников[2].

В четвертичный период большое влияние на геологическое строение имели ледниковые эпохи и процессы водотока в межледниковые эпохи. Отложения этого периода мощностью до 40 м представлены моренными глинами, суглинками, песками, галечниками с включениями валунов, а также песчаными аллювиальными отложениями. Кроме того, естественные породы часто покрыты культурным слоем и техногенными отложениями толщиной в несколько метров.

В целом геологическая структура Москвы и ближнего Подмосковья благоприятна для строительства. Недра практически не содержат руд, но позволяют добывать сырьё для производства строительных материалов. С осторожностью следует относиться к строительству зданий в местах возможного проявления карста, подземных водотоков, тектонических разломов, оползней, техногенных отложений.

Гидрологические условия

Население издревле пользовалось питьевой водой из многочисленных родников, позже из колодцев, питающихся поверхностными водами (верховодкой).

Нынешняя территория города включает значительное количество поверхностных водоёмов, наиболее известные из которых реки Москва, Яуза, Сетунь, Сходня и др. От некоторых рек в центре города остались одни названия, например, Неглинная улица, Кузнецкий Мост, Самотёчная улица и Трубная площадь (от реки Неглинной, взятой в трубу). Другие водоёмы, напротив, были в разное время созданы искусственно, например, Водоотводный канал, Канал имени Москвы, акватория Южного речного порта.

Перемежающиеся слои водоносных (песчаных) и водоупорных (глинистых) горизонтов создают на разной глубине значительные запасы подземных пресных вод, которые используются для водоснабжения многих населённых пунктов Подмосковья. Наиболее известны Подольско-Мячковский горизонт (пресная вода с повышенным содержанием железа), залегающий в известняках на отметках 70-110 м под всей территорией Московы, а также Надъюрский горизонт (в песках, с кровлей на отметках 120—200 м)[3]. Из девонских и каменноугольных отложений добывается слабо минерализованная «Московская минеральная вода», ниже встречаются только рассолы.

В древности город был круглогодично обеспечен питьевой водой. Современный мегаполис в основном снабжается водой из поверхностных источников, обрабабываемой на станциях водоподготовки.

Экологические условия

Москва находится в зоне смешанных лесов, вблизи южной границы европейской тайги. Значительную часть лесов в древности составляли хвойные боры и дубовые рощи, в которых произрастал великолепный строевой и корабельный лес («раменье»). Они остались большей частью в московских топонимах: Боровицкий холм, Раменки, Раменское, Боровское шоссе, Серебряный Бор. В лесах водились пушные звери, дичь, пчёлы, росли ягоды и грибы, в реках водились бобры, ценная рыба. Природа древней Москвы была благоприятна как для охоты и собирательства, так позже и для земледелия.

Геополитические предпосылки

На территории Москвы и Подмосковья известны древнейшие неолитические стоянки, а также стоянки фатьяновской культуры, относящиеся ко II тысячелетию до нашей эры (бронзовому веку) — предположительно праславян[4].

К середине I тысячелетия до нашей эры она сменяется дьяковской культурой железного века, оставившей ряд городищ на территории Москвы, в том числе на Боровицком холме. Городища устраивались на берегах рек, укреплялись частоколами и рвами. Жилищами были полуземлянки, а также бревенчатые срубы и столбчатые каркасные дома. Этнически население местности относилось к финно-угорской языковой группе, предположительно к исчезнувшему племени меря.

Затем это место становится ареной продвижения на восток двух больших групп славянских племён: вятичей с юго-запада и кривичей с северо-запада. Мы едва ли узнаем подробности отношений язычников-славян с такими же язычниками-меря. Однако замечено, что наиболее значительные топонимы сохранили в основном дославянское звучание (Москва, Яуза, Руза, Истра, Пахра и др.), менее значимые имеют явные славянские корни. Как отмечает М. Н. Тихомиров, это объясняется устным общением славянского и финно-угорского населения в течение некоторого времени[5].

Земли за Окой (земли вятичей и кривичей) были в первые века существования Древнерусского государства далёкой северо-восточной окраиной («Залесьем»). Вероятно, этим объясняется отсутствие в летописях подробных сведений о городах вятичей до XII века. Тем не менее археологические данные говорят о существовании поселений на территории Москвы в конце I тысячелетия нашей эры.

По мнению И. Е. Забелина, река Сходня (ранее Всходня) служила для перевалки судов на Клязьму и соединяла реку Москву с Волгой[6]. Москва, находясь вблизи путей «из варяг в греки», а также на Волгу, в арабские страны Востока, имела все шансы стать региональным торговым центром. Высокая плотность гидрологической сети обеспечивала зимой хорошее передвижение по замёрзшим рекам.

Древняя Москва

Основание Москвы

В тексте «Пантеона российских государей»[7], составленного в 1805—1810 годах, указано, что Москва (в устье Неглинной) основана в 880 году «вещим» князем Олегом. Эти сведения считаются вымыслом[6]. Некоторые археологические находки на территории современной Москвы действительно датируются IX—XI веками, например, в районе Зарядья.

По мнению А. В. Арциховского[5], на месте Москвы жили вятичи (центром вятичей были рязанские земли), владел селом Кучково и ещё несколькими сёлами полулегендарный боярин Стефан Иванович Кучка. Во всяком случае, местность от Лубянки до Сретенских ворот до XV века носила название «Кучково поле». Среди владений С. Кучки называют Воробьёво, Симоново, Высоцкое, Кулишки, Кудрино и Сущёво[8].

Согласно летописному преданию, суздальский князь Юрий Долгорукий (суздальцы, тверяне и смоляне были потомками кривичей) отобрал сёла у Кучки и основал город, назвав его по имени реки. Возможно также, что долгоруковская Москва и кучковские сёла какое-то время сосуществовали рядом. Почти одновременно князь Юрий закладывает города Дмитров, Юрьев-Польский, Переславль-Залесский, крепость в устье Клязьмы. Таким образом он укрепляет юго-западные границы суздальского княжества.

Официально годом основания Москвы считается 1147 год по первому летописному свидетельству в Киевской, Ипатьевской[9] и Тверской летописях[10], согласно которым Юрий принимал Святослава в Москве в 6655 году (то есть в 1147 по современному летоисчислению).

Ранняя застройка Кремля

По исследованиям М. Г. Рабиновича[11], Н. Н. Воронина[12], Н. С. Шеляпиной[13], В. И. Федорова[14] и др., Боровицкий холм был заселён славянами уже в XI веке. Найдены деревянные мостовые, датированные 1080-1090 гг.

На мысу Боровицкого холма в XII веке располагалось городище вятичей размером примерно 130х80 м. Предположительно там была построена первая деревянная церковь Рождества Иоанна Предтечи. Одновременно в районе нынешней Соборной площади, на территории более древнего дьяковского поселения, располагалось городище размером 200х150 м, включавшее деревянную церковь и княжеское кладбище[13]. Согласно летописи, в 1156 г. возведены деревянные стены Кремля, охватывающие оба городища.

В то же время, по данным Т. Д. Пановой, на территории Боровицкого холма отложений жилого слоя ранее середины XII века не обнаружено[15].

Во всяком случае, Московский Кремль был заложен в середине XI века на высоком мысу, образованном при впадении Неглинной в Москву-реку. Такое расположение характерно для населённых мест, заложенных в то неспокойное время. Отсюда же и знаменитая треугольная форма московского Кремля.

Древние укрепления состояли из рва, песчаного вала и деревянной внутривальной конструкции. Крепостная стена усиливалась крюковыми жердями, предохранявшими брёвна от сползания по крутому склону. Укрепления неоднократно подновлялись.

В 1157 году умер князь ростово-суздальский Юрий Долгорукий, и его сын Андрей перенёс княжеский стол из Суздаля во Владимир. Москва остается периферийной крепостью на юго-западной окраине княжества, однако значение её постепенно возрастает вследствие расположения на пути в Рязань, Смоленск, Чернигов. В 1177 году в ходе междоусобной борьбы князь Глеб сжигает деревянную Москву, но крепость быстро восстанавливается. К XIII веку была освоена вся верхняя терраса Боровицкого холма[15]. Территория Кремля простиралась на восток до современной Ивановской площади.

Москва под монголо-татарским игом

Междоусобица на Руси продолжалсь. После смерти князя владимирского Всеволода в 1212 году Москва осталась в составе Суздальского княжества, возглавляемого Юрием Всеволодовичем. В 1213 году Москву захватывает его брат Владимир, затем княжит опять Юрий. Известие о подходе монголов не остановило этой борьбы.

В 1238 году Москва в течение пяти дней оказывала упорное сопротивление войску Батыя, однако силы были неравны: 20 января Москва была захвачена, сожжены все дома, церкви, монастыри и сёла. Каменное строительство на Руси прекратилось, Москва с трудом восстанавливалась. Однако в других городах положение было ещё хуже, разорены Киев, Владимир, Суздаль и другие города, они подвергаются новым и новым набегам. Погибла половина населения Руси. Москва, находясь в относительном тылу, тоже подвергалась повторным нашествиям: в 1293, 1382 годах. В 1408, 1439, 1451 годах монгольские набеги разоряют подмосковные сёла. Захвату самого города мешают возникшие к тому времени стены.

В 1247 году Московский удел получил по наследству Михаил Хоробрит. По преданию, он построил в Москве деревянную церковь Михаила Архангела примерно на месте нынешнего Архангельского собора.

В 1272 году московский удел получает сын Александра Невского Даниил. В удел входили такие города, как Перемышль, Радонеж, в начале XIV века — Коломна и Переславль-Залесский. В XIII веке в Москву и её окрестности стекались беженцы с южных границ Руси, благодаря чему разросся Великий посад и Подол (низменная часть левого берега Москвы-реки). В 1293 году Москва была разграблена и сожжена ханом Туданом в ходе междоусобной войны русских князей.

К концу XIII века Московское княжество на равных соперничает с Тверским и Рязанским за главенствующую роль в Северо-Восточной Руси. В 1318 году сын Даниила князь Юрий Данилович получает ярлык на великое княжение. Ему наследует брат Иван, при котором в 1325 году митрополит Пётр переносит кафедру в Москву.

В 1326 году по желанию митрополита Петра на месте более древней деревянной церкви был основан белокаменный собор Успенья Пресвятой Богородицы. На его месте ныне находится Успенский собор Московского Кремля. В 1329 году на месте будущей Колокольни Ивана Великого возводится церковь преподобного Иоанна Лествичника. Иван Калита основывает на территории Кремля великокняжеский Спасский монастырь и в 1330 году строит в нём каменный церковь Спаса Преображения на Бору. В 1333 году вместо деревянной церкви строится храм Михаила Архангела, ставший великокняжеским некрополем. Таким образом, при Иване Калите закладывается архитектурный центр Кремля, ставший основой существующего кремлёвского ансамбля[16].

В 1339-1340 годах, в последние годы правления Ивана Калиты, возводятся дубовые стены Кремля, представлявшие собой двухъярусное капитальное сооружение. Возможно, в предыдущие 100 лет стен Кремля не существовало вообще. Новые стены прослужили недолго и сгорели в 1365 году, во время Всехсвятского пожара в годы правления Дмитрия Донского. В этом же году на месте ханского двора (в южной части нынешнего административного корпуса Кремля) заложен Чудов монастырь. В 1365—1367 годах были возведены белокаменные стены Московского Кремля. Они спускались к берегу Москвы-реки, захватывая Подол. Уже в 1368 году стены помогли отразить осаду литовского войска.

Застраивался не только Кремль: в 1340 году заложен Богоявленский собор Богоявленского монастыря — первое каменное здание вне Кремля, на Посаде. В 1357 году, в годы правления Ивана II, митрополит Алексий заложил Андроников монастырь на берегу Яузы. Неподалеку расположился Крутицкий монастырь, известный с XIII века. Митрополитом Алексием в 1360-е годы основан Алексеевский монастырь в Хамовниках).

Архитектурные стили

Деревянное зодчество XII—XIV веков

Городища Дьяковской культуры на территории Москвы датируются с IV века до н. э., одно из них — на Боровицком холме. Ранних деревянных построек на территории Москвы, конечно, не сохранилось — их уничтожили многочисленные пожары. По свидетельствам современников древних славян[17], наиболее раннее зимнее жилище представляло собой землянку с очагом, закрытую конической деревянной крышей.

С увеличением хозяйственного значения построек возникают полностью деревянные клети и избы, основу которых составлял сруб из брёвен. Брёвна соединялись «в обло», позже «в зуб» и «в лапу».

Пол изначально был земляной. Прообразом первого фундамента были, очевидно, пни, на которые устанавливался сруб. Название такой конструкции встречается, например, в названии не сохранившейся деревянной, а затем каменной церкви Николы на Курьих ножках на Большой Молчановке.

Деревянные христианские церкви также имели в основе конструкции клети (четверики, шестерики, восьмерики в зависимости от конфигурации в плане), часто соединённые друг с другом. Кроме того, одной из основных конструкций был шатровый столп. Древнейшая деревянная церковь на территории Московского Кремля находилась на Боровицком холме, примерно в 50 м к западу от нынешних Боровицких ворот. Архитектурные традиции деревянных зданий впоследствии оказали большое влияние на каменное зодчество. Одно из первых известных по летописям храмовых зданий на территории Москвы — храм Даниила Столпника в Даниловом монастыре, построенный в 1282 году при князе Данииле, сыне Александра Невского. По некоторым данным, храм имел каменный подвал[18].

В Древней Руси дерево использовалось также в качестве основного строительного материала при сооружении оборонительных сооружений (острогов), мостов и др. Длина первых деревянных укреплений Кремля (детинца), созданных в 1156 году при Андрее Боголюбском и имевших треугольную в плане форму, оценивается, по разным данным, в 510—850 м[12]. Она неоднократно восстанавливалась после пожаров (1177, 1238, 1305, 1337 годы). В 13391340 годах при Иване Даниловиче Калите была построена дубовая крепость со рвом, имевшая периметр около 1670 м. Стены возводились вне периметра детинца. Использовались дубовые брёвна диаметром до метра. И эта крепость неоднократно горела: в 1343, 1354, 1365 годах.

Каменное зодчество XIV—XV веков

Первые каменные храмы и терема появляются в Киеве и в Новгороде в X — XI веках, в Ростове и Суздале — в XII веке[18]. Этому способствовал приезд каменотёсов из малолесистой Византии. Известняк добывали в Мячково, и, возможно, в Дорогомилово. На территории Кремля первым каменным зданием являлся Успенский собор, заложенный в 1326 году, при Иване Калите. Строители (вероятно, из Суздаля) возводили здания из белого камня (известняка). В 1329 году закладывается церковь Ивана Лиственичника, в 1330 — храм Спаса на княжеском дворе, в 1333 году на месте деревянной возводится церковь архангела Михаила.

Эти постройки не сохранились. Аналогом пространственного решения тогдашних храмов может, вероятно, служить Звенигородский Успенский собор (XIV век), продолжавший традиции Владимиро-Суздальской архитектуры. Это одноглавный храм строгих пропорций, квадратный в плане, с тремя апсидами. Фасад расчленён архитравом по горизонтали и опорными столбами по вертикали.

В 1367 году при Дмитрии Донском строятся первые белокаменные стены Кремля. Его периметр (около 2000 м) близок к нынешнему, составляющему 2235 м при площади в 26,5 га. Первоначально Кремль имел 8 или 9 башен. Каменная кладка была выполнена за один сезон. Количество рабочих оценивается примерно в 2000 человек[12]. Верхняя часть стен и башен, а также кровля были деревянными. В 14751479 годах сооружается Успенский собор Кремля, сохранившийся до наших дней. Его строительство связано с именем Аристотеля Фиораванти, который отказался от непрочного известняка и создал в Калитникове завод по производству глиняного обожжёного кирпича.

В 14851495 годах при Иване III стены Кремля были перестроены и приобрели вид, близкий к современному. При этом известняк также был заменен кирпичной кладкой. В некоторых местах (в частности, вдоль набережной) до сих пор остался белокаменный фундамент Кремля Дмитрия Донского. Одновременно возводятся Благовещенский собор, Грановитая палата, в начале XVI века — Архангельский собор, составляющие уникальный ансамбль Московского Кремля.

Архитектура XVI века

Во второй половине XVI века на Красной площади в честь взятия Казани был сооружен собор Василия Блаженного - замечательный памятник, внесенных в список всемирного наследия ЮНЕСКО в составе архитектурного ансамбля Красной площади.


Архитектура XVIII века

В первой половине XVIII века в Москве были построены такие известные здания, как Меншикова башня, а также разрушенные впоследствии Красные ворота.

Наиболее значительные достижения в московской архитектуре второй половины XVIII века связаны с работами таких архитекторов, как Василий Баженов и Матвей Казаков. Оба они известны прежде всего по архитектурному комплексу в Царицыно и Петровскому замку. Баженов построил знаменитый Пашков дом. По проектам Казакова построены Благородное собрание, дворец генерал-губернатора, здание Сената в Московском Кремле, дом Елисеева и многие другие московские здания.

Архитектура XIX века

Пожар 1812 г. уничтожил значительное количество зданий, построенных в предыдущие века. Сильно пострадал центр города. На месте сгоревших зданий появились новые, преимущественно в стиле классицизм.

Наиболее известные здания начала XIX века - здание Московского университета на Моховой улице, Английский клуб.

В первой половине века был окончательно срыт Земляной вал, на его месте было образовано Садовое кольцо.

Наиболее известные здания второй половины XIX века - городская Дума, Исторический музей, Верхние торговые ряды, комплекс зданий фабрики "Эйнем", здания всех железнодорожных вокзалов и другие.

Московский модерн

В конце XIX — начале ХХ века в Москве было построено несколько десятков зданий в стиле модерн. Многие из них сооружены по проектам выдающегося архитектора Ф. О. Шехтеля — Ярославский вокзал, Особняк Зинаиды Морозовой и другие. Архитектор В. Мазырин спроектировал дом Морозова на Воздвиженке, 16 в неомавританском стиле. Другие известные здания этого времени — гостиница «Националь», гостиница «Метрополь».

Архитектура и градостроительство в годы советской власти

К началу XX века Москва уже была в значительной степени оснащена системами теплоснабжения, водоснабжения, канализации, уличного освещения, асфальтом было покрыто 185 тыс. м². дорог. При этом значительное количество домов, особенно на окраинах, были деревянными, неблагоустроенными.

После преодоления разрухи, возникшей в результате Гражданской войны, началось ускоренное развитие города.

Одним из первых заметных сооружений начала 20-х годов стала Шуховская башня. В 20-е годы и в начале 30-х годов было построено несколько зданий по проектам К. Мельникова, отличавшихся новаторской необычной архитектурой. Наиболее известные из них — Клуб Русакова, Дом Мельникова. Архитектор Щусев стал автором таких широко известных зданий как мавзолея Ленина и здание Казанского вокзала.

Новый этап в перестройке Москвы начался после постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 10.07.1935 о генеральном плане реконструкции г. Москвы, в основу которого были положены идеи и указания И. В. Сталина. С 1935 по 1940 год в рамках работ по замене булыжного покрытия мостовых было заасфальтировано свыше 3 млн м² улиц, площадей и набережных. В этот же период был построен 41 км гранитных набережных. С 1935 по 1941 год в Москве было построено 11 новых мостов.

За первые 5 лет осуществления плана реконструкции Москвы в столице было построено свыше 500 многоэтажных жилых домов с 1800 тыс. м² жилой площади. Была проведена реконструкция и расширение улицы Горького, реконструкция Большой Калужской улицы, Ленинградского проспекта, Можайского шоссе, 1-й Мещанской улицы. В период 1930—1950-х годов Садовое кольцо было значительно расширено, заасфальтировано и на значительном своём протяжении застроено новыми жилыми домами и общественными сооружениями. За этот период в Москве был пущен метрополитен имени Л. М. Кагановича, были построены два аэропорта — Быково и Внуково, канал Москва — Волга, комплекс Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Были построены такие сооружения, как гостиница «Москва», театр Красной Армии, Северный речной вокзал, Библиотека имени Ленина, концертный зал имени П. И. Чайковского, гостиница «Пекин», гостиница «Советская», семь высотных зданий, так называемых «сталинских высоток».

С середины 1950-х годов возобладал утилитарный подход к жилищному строительству, выразившийся в возведении однотипных относительно дешёвых зданий с малогабаритными квартирами, подходившими для решения обострявшейся жилищной проблемы в городе. Типичными строениями этого времени явились пятиэтажные блочные и панельные жилые дома, так называемые «хрущёвки» (по имени вдохновителя этой серии зданий Н. С. Хрущёва). Впоследствии этажность домов возросла, а в качестве материала чаще всего стали использоваться типовые панели.

С 60-х годов в Москве появилось несколько новых для Советского Союза зданий с преобладанием стеклянной облицовки наружных стен. Это прежде всего здание СЭВ, здания института Гидропроект, гостиницы «Аэрофлот» и некоторые другие.

Уничтожение исторической застройки

  • В конце 1960-х — начале 1970-х годов в результате желания властей расширить некоторые улицы, построить в центре города многоквартирное жильё и новые госучреждения, был снесён ряд исторических зданий. Среди них — дом поэта Хомякова, памятник архитектуры начала XIX века на улице Композиторов, 7; четырёхэтажный каменный дом на улице Воровского, 2; дом Перфильева на Большой Грузинской, где бывал Гоголь, жил Л. Толстой; дом Шиловско-Богачевой (улица Горького, 22), построенный архитектором Григорьевым в 1811 году; дом Римской-Корсаковой (Пушкинская площадь, 3), построенный в 1773 году архитектором Еготовым; дом на улице Чехова, 5, где жил поэт А. Мицкевич, бывал А. С. Пушкин, был снесён в 1968 году; дом И. П. Тургенева на улице Кропоткина, 38, где бывал И. С. Тургенев; дом Лопухиных начала XIX века, где часто бывал Лермонтов (Большая Молчановка, 11); дом Каменских, где жил и умер Одоевский (Смоленский бульвар, 19); дом, в котором родилась русская актриса М. Н. Ермолова (улица Ермоловой, 12). Практически полностью ликвидирована историческая застройка на улицах Димитрова (ныне Большая Якиманка), Манежной и многих других[22]. На месте исторической застройки в центре города, в частности, на Большой Якиманке появлялись типовые многоэтажные панельные дома[23].
  • Согласно постановлению МГК КПСС от 25 июня 1972 года «О застройке центральной части города Москвы», планировалось полное уничтожение всей исторической застройки в городе — от Манежа до бассейна «Москва», в частности кварталы из домов XVII—XIX веков на улицах Волхонке и Фрунзе (ныне улица Знаменка), где планировалось строительство нового музея Ленина — гигантского стеклянно-бетонного цилиндра. Согласно макету, Замоскворечье полностью планировалось расчистить от старой застройки, прямо напротив Кремля планировалось строительство многоэтажного района стандартных новостроек. От Каменного до Москворецкого моста планировалось объединить Москву-реку и Обводной канал и на месте Болотной площади соорудить озеро в качестве главного водоёма Москвы. Реализация этого плана явилась бы фактическим уничтожением основной исторической части столицы. Ведущие советские учёные-академики Лев Арцимович, Борис Рыбаков и Пётр Капица в ноябре 1972 года написали письмо в газету «Правда», подвергнув данный градостроительный план резкой критике, после чего Леонид Брежнев распорядился его пересмотреть[22].

Современная архитектура

В последние годы в Москве строится всё больше высотных офисных зданий, различных деловых и культурных центров. Создаются новые памятники и скульптуры. Этим сооружениям и объектам также необходимо уделить внимание, поскольку именно они формируют облик современной Москвы[24]. Вместе с тем, с начала 1990-х годов в Москве было разрушено, по некоторым оценкам, более 700 исторических зданий,[25] среди которых Гостиница Москва, Тёплые торговые ряды, «Военторг» и ряд других выдающихся памятников архитектуры. В эти же годы возник так называемый «лужковский стиль», который несёт в себе признаки постмодернизма,[26] историзма[27] и эклектики.[28][29] Однако «лужковский стиль» часто подвергается суровой критике. Некоторые оценивают данный вид архитектуры как китч,[30] пошлость[31][32] и дурновкусие, ставят его в один ряд с турецкой и египетской курортной архитектурой.[33][34]

Образцами лужковского стиля являются такие постройки, как торговый центр «Наутилус» на Лубянской площади, фонтан «Пушкин и Натали» на площади Никитских Ворот,[30] Центр оперного пения Галины Вишневской на Остоженке, ресторан «Белый лебедь» на Чистых прудах, офисное здание «Самсунг» на Большой Якиманке,[35] торговый центр «Новинский пассаж» и другие.[36]

В первом десятилетии XXI века началось строительства комплекса зданий Московского международного делового центра Москва-Сити, который представляет собой несколько высотных сооружений преимущественно офисного типа. Этот комплекс является уникальным для России и включает в себя здание Меркурий Сити Тауэр высотой 338,8 метров, которое на момент ввода в эксплуатацию стало самым высоким в Европе.

См. также

Напишите отзыв о статье "Архитектура Москвы"

Примечания

  1. Белая Н. И., Дубинин Е. П., Ушаков С. А. Геологическое строение Московского региона. М.: МГУ, 2001. — 104 c.
  2. Павлов А. П. Геологический очерк окрестностей Москвы, 5 изд. — М.: МОИП, 1946. — 82 с.
  3. И. Данин. Скважинное водоснабжение//Сантехника, водоснабжение, кондиционирование, 2002, № 4
  4. [www.archeologia.ru/Library/Book/2f3c1201270f/page1 Трусов А. В. Москва в эпоху камня и бронзы. Интернет-проект «История Москвы», 2000]
  5. 1 2 Тихомиров М. Н. Древняя Москва. XII—XV вв. В кн.: Средневековая Россия на международных путях. XIV—XV вв. М.:1992. с. 6-181
  6. 1 2 Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1905
  7. Е. Филипповский. Пантеон российских государей, или краткое историческое и хронологическое описание жизни и деяний Великих Князей Российских, царей, императоров и их супруг и детей. Факсмильное воспроизведение издания 1805—1810 гг. в 3 томах. СПб.: Альфарет, 2008. — 766 с.
  8. Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. М., 1893. Переиздание. М.: АСТ, Хранитель, 2008. — 764 с. — ISBN 978-5-17-037381-9
  9. Полное собрание русских летописей. т. 2. СПб.: тип. Э. Праца, 1863.
  10. Полное собрание русских летописей. т. 15. СПб.: тип. Э. Праца, 1863.
  11. Рабинович М. Г. О древней Москве: Очерки материальной культуры и быта горожан в XI-XVI вв. /Акад. наук СССР, Ин-т этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. – М.: Наука, 1964. – 352 с.
  12. 1 2 3 Н. Н. Воронин. Московский Кремль (1156—1367 гг.) Материалы и исследования по археологии СССР, № 77, 1958 г. стр. 57-66.
  13. 1 2 Н. С. Шеляпина. Археологические наблюдения в Московском Кремле в 1963-1965 гг.//В сб. Древности Московского Кремля.-М.: Наука, 1971. С. 120-122.
  14. В. И. Федоров. Новое о древней топографии и первых каменных постройках Московского Кремля//В сб. Государственные музеи Московского Кремля, вып. I. М.: Искусство, 1973. С. 41-52.
  15. 1 2 Панова Т. Д. История укреплений Москвы XII—XIV веков. Тезисы доклада на всероссийском симпозиуме «Кремли России», М., 1999 г.
  16. Древнерусское градостроительство X—XV веков/ВНИИ теории архитектуры и градостроительства; под общ. ред. Н. Ф. Гуляницкого.- М.: Стройиздат, 1993. — 392 с. ISBN 5-274-01502-6.
  17. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/23.htm Абу-Али Ахмед Ибн-Омар Ибн Русте. Книга драгоценных сокровищ.]
  18. 1 2 Снегирёв В. Л. Московское зодчество. Очерки по истории русского зодчества XIV—XIX веков. М.: Московский рабочий, 1948. — 292 с.
  19. [www.msk-guide.ru/page_91.htm Храм Христа Спасителя]
  20. [www.rusk.ru/st.php?idar=728160 Русская линия / Новости / В Москве на месте Страстного монастыря состоится молебен в честь Страстной иконы Божией Матери]
  21. [www.rop.ru/about/ruk/vladimir_06.php Издательство Московской Патриархии]
  22. 1 2 [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1209430 Ъ-Власть — «Ураган варварских разрушений проносится по улицам»]
  23. [yakimanka.ru/sthtml/zamoscow_03.htm Замоскворечье. ЯКИМАНСКАЯ ЧАСТЬ. II. ОТ МОСКВЫ-РЕКИ ДО БОЛЬШОЙ ЯКИМАНКИ]
  24. [www.vs-travel.ru/marsh/marsh061.html Современная архитектура Москвы] (рус.). vs-travel.ru. Проверено 24 февраля 2009. [www.webcitation.org/66hNPCzTB Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  25. С. Рейтер. [www.bg.ru/article/8236/ Похороны Москвы]. «Большой город» № 16 (8 сентября 2009). Проверено 15 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hNQZYdl Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  26. Г. Ревзин. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=225214&print=true Лучший Хеопс России]. «Коммерсантъ» № 163 (9 сентября 1999). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hNSjM4R Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  27. Г. Ревзин. [www.profile.ru/items/?item=2 Лужковская Москва: Стиль вампир]. «Профиль» № 44 (24 ноября 2003). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hS6vw9w Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  28. О. Кабанова. [www.rulife.ru/mode/article/243/ Столица пяти утопий]. «Русская жизнь» (31 августа 2007). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hS9mS4M Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  29. А. Крижевский. [www.rulife.ru/mode/article/913/ Оно процветает]. «Русская жизнь» (10 сентября 2008). — Директор Музея архитектуры Давид Саркисян о вкусах и аппетитах власти. Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hSAJNkq Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  30. 1 2 Н. Малинин. [www.archi.ru/files/press/malinin/m1.htm Из кича в кэмп перелетая. Последний акт лужковского стиля: "дурь московская"]. «Независимая газета» (11 июня 1999). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/65qEHq5ev Архивировано из первоисточника 1 марта 2012].
  31. Е. Синева. [www.izvestia.ru/russia/article39710/ Михаил Филиппов: Москва вывернулась наизнанку]. «Известия» (13 октября 2003). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hSBArNv Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  32. Г. Ревзин. [projectclassica.ru/project/19_2006/19_project_05a.htm Конструктор счастья]. «Проект Классика» (1 ноября 2006). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66hSDW5qH Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  33. Г. Ревзин. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=602771 Считайте меня классицистом]. «Власть» № 33 (22 августа 2005). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/619bcNPLP Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  34. А. Привалов. [expert.ru/columns/2007/06/11/raznoe/ О переназначении Лужкова]. «Эксперт» № 22 (11 июня 2007). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/619beyP48 Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  35. Г. Ревзин. [magazines.russ.ru/nz/2002/5/revz.html Москва: Десять лет после СССР]. «Неприкосновенный запас» № 5 (2002). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66fH8y8YT Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
  36. Е. Ларичев. [magazines.russ.ru/nz/2002/5/laric.html Архитектура умолчания]. «Неприкосновенный запас» № 5 (2002). Проверено 25 декабря 2009. [www.webcitation.org/66fHACDm9 Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Архитектура Москвы

Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.