Архитектура Португалии

Под архитектурой Португалии понимают совокупность архитектурных сооружений, находящихся на территории современной Португалии, а также стран, испытавших сильное влияние португальской культуры. В особенности это касается стран, бывших частью Португальской колониальной империи.

Португальская архитектура, как и другие составляющие культуры Португалии, основана на истории страны; несколько различных народов в разное время оказывали влияние на общекультурные явления в стране. Это римляне, германские народы, арабы. Позднее на архитектуру страны влияли общеевропейские архитектурные стили, получившие распространение в определённые периоды. К ним относят романский, готический стиль, архитектуру Возрождения, барокко и классицизма. Среди собственно португальских архитектурных стилей выделяется мануэлино — португальский вариант поздней готики, и помбалино — смесь позднего барокко и классицизма, получившая распространение после Лиссабонского землетрясения 1755 года.

Португальскую архитектуру XX века характеризуют ряд известных личностей, таких как Фернандо Тавора, Томас Тавейра, Эдуарду Соуту де Моура и, особенно, Алвару Сиза Виейра.

Ранняя архитектура

Мегалиты

Самые ранние примеры архитектурной деятельности на территории Португалии датируются эпохой неолита и, в основном, связаны с мегалитической культурой. По всей стране обнаружено большое количество дольменов, курганов и менгиров. Особенно богат мегалитическими памятниками регион Алентежу, самым известным из них является памятник Анта-Гранде-ду-Замбужейру, находящийся недалеко от Эворы. Обнаруженные менгиры стоят как по отдельности, так и образуя круг, становясь кромлехами. Кромлех Алмендриш, также находящийся недалеко от Эворы, является самым большим на Пиренейском полуострове, он содержит около сотни менгиров, образующих два эллиптических массива.

Первобытные поселения

Первобытные укреплённые поселения, датированные медным веком, обнаружены в долине реки Тахо, например Вила-Нова-де-Сан-Педру недалеко от Карташу, или Кастру-ду-Замбужаль около Торриш-Ведраш. Эти территории были заняты ок. 2500—1700 гг. до н. э. и были окружены каменными стенами и башнями, что свидетельствует о том, что в данный период происходило множество военных конфликтов.

Начиная с VI века до н. э. Северо-Западная Португалия, а также соседняя Галисия испытывали влияние культуры Кастро. Данный регион был усеян городищами, которые продолжали существовать и в римский период, когда эти территории стали провинцией Галлеция. Наиболее известными археологическими памятниками данного периода являются Ситания-де-Санфинш около Пасуш-де-Феррейра, Ситания-де-Бритейруш около Гимарайнша и Сивидаде-де-Терросу около Повуа-де-Варзин. Для оборонительных целей эти городища были построены на возвышениях, окружённые кольцами каменных стен (например Сивидаде-де-Терросу имел три кольца стен). Дома были круглой формы, стены сооружались из камня без использования строительного раствора, крыша же изготавливалась из растительных материалов.

Римский период

Значительное развитие архитектура здесь получила с приходом римлян во II веке до н. э. Завоёванные поселения часто перестраивались по римским образцам, строились форумы, театры, храмы, бани, акведуки и другие общественные сооружения. Была построена сеть дорог и мостов, соединявших поселения друг с другом.

Город Брага (Bracara Augusta) был столицей Галлеции и до настоящего времени сохранил общественные бани, фонтан и театр римского периода. В Эворе сохранился римский храм, предположительно связанный с культом Октавиана Августа. Римский мост пересекает реку Тамега в городе Шавиш, в районе Лиссабона Алфама сохранились остатки римского театра.

Наиболее хорошо римские постройки сохранились в руинах Конимбрига, расположенных недалеко от Коимбры. В результате раскопок здесь были обнаружены городские стены, бани, форум, акведук, амфитеатр, дома среднего класса (инсула) и роскошные особняки (домус), с центральным двором, украшенным мозаикой. Другое известное римское поселение — Миробрига, расположенное неподалеку от Сантьягу-ду-Касен. Здесь неплохо сохранились римский храм, бани, мост и единственный сохранившийся в Португалии римский ипподром. В отдалённых районах богатые римляне строили виллы, предназначенные для управления сельскохозяйственными работами. Во многих виллах существовали бани, интерьеры декорированы мозаикой и росписями. Наиболее известными виллами являются Пизойс (около Бежи), Торре-де-Палма (около Монфорте) и Сентрум-Селас (около Белмонти). Последняя сохранила руины трёхэтажной башни, которая была частью резиденции владельца.

Дороманский стиль

Римское правление в Португалии закончилось вторжением германских племён (по большей части свевов и вестготов), начавшемся в V веке н. э. Всего несколько зданий сохранилось из периода правления вестготов (580—770), большая часть из них была перестроена в более поздние времена. Одним из таких сохранившихся зданий является Часовня Сан-Фрутуозу, расположенная недалеко от Браги. Часовня была частью вестготского монастыря, построенного в VII веке. Это здание в плане имеет форму греческого креста с прямоугольными рукавами и центральным куполом. Купол и рукава украшены арочными рельефами. Часовня показывает сильное влияние в данном регионе зданий византийской архитектуры, таких как Мавзолей Галлы Плацидии в Равенне.

После 711 года в период владения маврами Пиренейским полуостровом христианское королевство Астурия стало центром сопротивления христиан (см. Реконкиста). Кроме того многие христиане (мосарабы), жившие на территориях мавров, имели право исповедовать свою религию и строить культовые сооружения. Архитектура Астурии и мосарабское искусство повлияли на христианские сооружения на территории будущей Португалии. Наиболее важным сохранившимся зданием этого периода является церковь Сан-Педру-де-Лоруза, находящаяся недалеко от Оливейра-ду-Ошпитал. Согласно надписи, обнаруженной на храме, он был построен в 912 году.

Другими дороманскими храмами, построенными под астурским и мосарабским влиянием, стали часовня Сан-Педру-де-Балсеман, недалеко от Ламегу и часовня Сан-Жьяу около Назаре, хотя некоторые исследователи предполагают их вестготское происхождение. Внутреннее пространство этих зданий разделено типичными арками-подковами.

Маврский период

Вторжение в 711 году мавров из Магриба на Пиренейский полуостров положило конец вестготскому правлению в регионе, завоеватели назвали полуостров Аль-Андалус. Присутствие мавров сильно повлияло на искусство и архитектуру на территории нынешней Португалии, особенно на южную её часть, где Реконкиста закончилась лишь в 1249 году. Однако, в отличие от соседней Испании, несколько мусульманских зданий в Португалии сохранились до наших дней. Традиционные дома во многих городах и деревнях Португалии имеют простые белые фасады и тем самым сильно напоминают деревни в Северной Африке. Многие португальские поселения сохранили расположение улиц с исламской эпохи, например район Альфама в Лиссабоне. Мавританские здания часто строились из землебита и самана, а затем покрывались побелкой.

Замки

Мавры стоили хорошо укреплённые замки и фортификации во многих городах, но, несмотря на то, что многие из построенных в исламский период замков сохранились до наших дней, все они были значительно перестроены в период Реконкисты. Одним из наиболее хорошо сохранившихся является замок Силвиш в городе Силвиш, древней столице исламской Португалии. Построенный в период между VIII и XIII веком, замок сохранил свои стены и квадратные башни, а также построенные в XI веке цистерны с водой, возведённые на случай осады. Древний маврский центр города — Альмедина — был защищен стеной и несколькими оборонительными башнями, а также воротами, часть которых также сохранилась.

Другой известный замок в Алгарве — замок Падерне, разрушенные стены которого стали доказательством использования маврами землебита в качестве строительного материала. В Замке мавров в окрестностях города Синтра также сохранились стены и цистерны мавританских времен. Часть построенных маврами стен также сохранилась в Лиссабоне и Эворе. Маврские городские ворота с характерными подковообразными арками могут быть обнаружены в городах Фару и Элваш.

Мечети

Множество мечетей было построено на всей территории современной Португалии на протяжении мусульманского правления, но практически все они были превращены в церкви и соборы, этим самым поиски исламских особенностей осложняются. Соборы Лиссабона, Силвиша и Фару вероятно были построены над остатками больших мечетей после Реконкисты.

Единственным исключением из этого правила является церковь в Мертоле, Байшу-Алентежу. Мечеть Мертолы была построена во второй половине XII века и несмотря на большое количество модификаций это лучше всего сохранившаяся средневековая мечеть в Португалии. В плане церковь приближена к квадрату, 12 колонн поддерживают выполненные в XVI веке в стиле мануэлино рёбра сводов. Хотя здание было значительно изменено в XVI веке, интерьер лабиринтного типа и «лес» колонн четко связывают это строение с другими современными мечетями Испании и Северной Африки. Внутренняя стена до сих пор имеет михраб, украшенную нишу, указывающую на расположение Мекки. Кроме того в церкви имеется три подковообразные арки с альфизом, типичным мусульманским декоративным приемом.

Романский стиль

Соборы и монастыри

Романский стиль появился в Португалии в конце XI — начале XII века. Наиболее важными памятниками романского стиля в Португалии стали Собор Браги и монастырь Ратеша. Собор Браги был восстановлен в 1070-х годах епископом Педру и освящён в 1089 году, хотя к этому времени была завершена лишь апсида. Епископ планировал создать храм с тремя нефами, деамбулаторием и большим трансептом. Напоминанием об этом раннем проекте служит небольшая Восточная часовня, сегодня находящаяся за пределами самого собора.

Строительство продолжилось после 1095 года, когда граф Генрих стал правителем графства Португалия. Генрих прибыл в Португалию с дворянской свитой и с монахом из бенедиктинского монастыря Клюни, аббатом которого был Гуго, родной брат графа. Бенедиктинцы и другие церковные ордена дали мощный стимул к развитию в Португалии романской архитектуры на протяжении всего XII века. При Генри был построен монастырь Ратеша, одна из величайших работ первого португальского романизма, хотя изначальный проект был несколько раз изменён на протяжении XII века. Епископы Браги и Ратеша обладали большим влиянием в Северной Португалии. Сохранившиеся с XII века романские церкви находятся в Маньенте (построена около 1117 года), в Риу-Мау (1151 год), Траванке, Пасу-де-Соза, Помбейру-де-Рибавизела и многих других местах.

Распространение романского стиля по Португалии проходило параллельно Реконкисте с севера на юг, особенно во время правления сына графа Генриха Афонсу Энрикеша — первого короля Португалии. При нём был построен монастырь Санта-Круз — одно из наиболее важных монастырских сооружений того времени, к сожалению в XVI веке монастырь был значительно перестроен. Альфонсу и его преемники также финансировали строительство множества церквей и соборов в епископатах страны. К этому периоду относят уже упомянутый Собор Браги, Порту, Коимбры, Визеу, Ламегу и Лиссабона.

Все романские соборы Португалии позднее были сильно перестроены, исключение составляет лишь собор Коимбры (1147), оставшийся практически в первозданном виде. Собор выполнен в форме латинского креста, трёхнефный, с трансептом и тремя приделами. Центральный неф покрыт каменным цилиндрическим сводом, боковые — крещатым. Второй ярус центрального нефа имеет арочную галерею (трифорий), средокрестие венчает купол. Подобное устройство имеет и Собор Святого Иакова, хотя собор Коимбры менее значителен в размерах.

Лиссабонский собор (начат в 1147) очень напоминает собор Коимбры, за исключением того, что на западном фасаде здесь находятся две массивные башни, данная особенность наблюдается также в соборах Порту и Визеу. В целом, португальские соборы довольно массивны, внешне напоминают крепостные сооружения. Декоративность сводится к зубцам и небольшим украшениям вокруг окон и порталов.

Особого внимания заслуживает Круглая церковь в Конвенту-де-Кришту, которая была построена во второй половине XII века орденом Тамплиеров. Она была построена в подражание не столько храму Гроба Господня, сколько арабскому куполу Скалы (который крестоносцы ошибочно принимали за фрагмент Соломонова храма). В отношении декора (растительные мотивы на колоннах) ближайшее соответствие ей представляет собор Коимбры.

Замки

В годы португальской Реконкисты было построено множество замков для защиты деревень от мавров и кастильцев. Король Альфонсу финансировал строительство множества фортификаций, часто перестраивались захваченные замки мавров (так было, например, с замком Святого Георгия в Лиссабоне). Также король даровал земли различным военным орденам, в особенности ордену Тамплиеров и Госпитальеров, которые имели возможность защищать границы и поселения. Тамплиеры построили несколько крепостей вдоль реки Тахо, например замки в Помбале, Томаре, Белвере и замок Алмоурол.

Готический стиль

Церкви и монастыри

Готическая архитектура была привнесена в Португалию орденом Цистерцианцев. Первым полностью готическим зданием Португалии считается церковь монастыря Алкобаса, прекрасный пример чистых и простых архитектурных форм, пользовавшихся популярностью у цистерцианцев. Церковь была построена между 1178 и 1252 годами в три стадии. Три нефа церкви очень длинны и стройны, они производят исключительные впечатления от высоты. Церковь покрыта ребристым перекрытием, главная капелла имеет деамбулаторий. Свод деамбулатория поддерживается аркбутанами, что было характерно для готической архитектуры, однако в Португалии считалось невероятным новшеством.

После строительства Алкобасы готический стиль, в основном, использовался нищенствующими орденами (главным образом францисканцами, августинцами и доминиканцами). На протяжении XIII и XIV веков было основано несколько монастырей в городских центрах, например в Порту (Церковь Святого Франциска), Коимбре (Монастырь Святой Клары), Гимарайнше, Сантарене, Элваше, Лиссабоне (Монастырь Карму) и многих других местах. Готические церкви нищенствующих орденов чаще всего были трёхнефными, перекрытие нефов было деревянным, апсиды покрывались ребристым перекрытием. В этих церквях нет башен, по большей части они лишены декора в духе идеологии нищенствующих орденов. Ордена также строили приходские церкви по всей стране, сохранились церкви в Синтре, Мафре, Лориньяне и Лоле.

Множество романских соборов были дополнены готическими элементами, в частности романский неф Собора Порту теперь поддерживается аркбутанами. Апсида Лиссабонского собора была полностью перестроена в в первой половине XIV века, в этот период был построен готический деамбулаторий, освящённый клересторией. Важным переходным зданием является Эворский собор, строившийся на протяжении XIII века. Хотя его план, фасад и высота схожи с романским Лиссабонским собором, его формы (арки, окна, своды) уже относят к готическому стилю. Готические храмы в Португалии зачастую имели вид оборонительных сооружений, эта черта осталась со времен романского стиля. Примерами таких храмов можно считать уже упоминавшийся Эворский собор, церковь монастыря Леса-ду-Балиу (XIV век) около Матозиньюша и даже более поздняя Главная Церковь Виана-ду-Каштелу.

Несколько готических клуатров были построены и сохранились до наших дней в соборах Порту, Лиссабона и Эворы и в монастырях Санту-Тирсу, Алкобаса и Конвенту-де-Кришту.

В начале XV века со строительства монастыря Баталья, финансировавшегося королём Жуаном I, начинается новый этап в португальской готике. После 1402 года работы были доверены зодчему Угету, который внёс в проект черты пламенеющей готики. Всё здание украшено краббами, рельефами, большими окнами, украшенными масверками и зубцами. Главный портал обрамлен архивольтами, украшенными множеством фигурок, а тимпан покрыт рельефов, на котором изображён Христос и Евангелисты.

Другим вариантом готической архитектуры стала так называемая мудехар-готика, которая сложилась в Португалии в конце XV века в регионе Алентежу. Название возникло из-за сильного влияния мусульманского искусства в период Средневековья на культуру стран Пиренейского полуострова. В Алентежу и других регионах мудехарское влияние заметно в нескольких зданиях, особенно это касается окон и порталов, часто имевших форму подковообразной арки, круглых башенок с конической вершиной, исламских зубцов. Однако наиболее хорошо мудехарское влияние видно в азулежу, которыми декорировались многие помещения. В качестве примера можно привести портик церкви Святого Франциска в Эворе, двор дворца Синтра и несколько церквей и дворцов в Эворе, Элваше, Аррайолуше, Беже и т. д. В конечном счете мудехарские особенности были включены в стиль мануэлино в начале XVI века.

Замки и дворцы

В эпоху готики было построено и усилено множество замков, особенно на границе с Кастилией. По сравнению с предыдущими эпохами, готические замки Португалии имеют больше башен, часто круглой или полукруглой формы (для повышения устойчивости к снарядам), донжоны стали многоугольными, ворота в замок часто защищались двумя башнями по краям. Часто использовались машикули и бойницы. Начиная с XIV века донжоны становятся больше и сложнее, подобные усовершенствованные донжоны могут быть найдены в Беже, Эштремоше и Брагансе.

Начиная с XV века некоторые замки становятся настоящими дворцами, например замки в Пенедону, Оурене и Порту-де-Мош. Наиболее наглядным случаем служит замок Лейрии, ставший королевским дворцом при короле Жуане I. Некоторые комнаты дворца были украшены готическими лоджиями, открывавшийся из которых вид мог быть оценён королём и королевой.

Стиль мануэлино

Архитектура поздней готики в Португалии характеризуется оформлением особого стиля мануэлино, названного так в честь короля Мануэла I. Именно во время его правления (1495—1521) были построены или начаты большинство зданий, причисляемых к этому стилю. В мануэлино совмещены элементы поздней готики, архитектуры Возрождения, испанской архитектуры (платереско, исабелино), итальянского и фламандского искусства, а также мудехарские мотивы. Здания стиля мануэлино часто были украшены природными орнаментами, типичными для эпохи Великих географических открытий, также часто встречаются спиралевидный декор, являющийся отсылкой к применявшимся на кораблях канатах.

Первым известным зданием в стиле мануэлино является монастырь Иисуса в Сетубале. Строительство церкви монастыря продолжалось с 1490 по 1510 год архитектором Диогу Боитаком, который считается одним из основателей стиля. Свод церкви поддерживается спиралевидными колоннами, что является типичным для мануэлино, подобное решение может быть найдено в Соборе Гуарды, а также в приходских церквях Оливенсы, Фрейшу-де-Эшпада-а-Синта, Монтемор-у-Велью и др. Церковь имеет три нефа одинаковой высоты, что является попыткой унификации внутреннего пространства храма. Своего апогея данная тенденция достигает в Монастыре иеронимитов в Лиссабоне, завершённом архитектором Жуаном-ди-Кастильо в 1520-х годах. Здания мануэлино отличают также искусно сделанные порталы со спиралеобразными колоннами и нишами, украшенными ренессансными и готическими декоративными элементами, подобное встречается в Монастыре иеронимитов, монастыре Санта-Крус в Коимбре и многих других зданиях.

Возрождение и маньеризм

Каноничная архитектура Возрождения не прижилась в Португалии, первое здание данного стиля было возведено французским архитектором в 1517 году, наиболее активно возведение зданий ренессансной архитектуры началось в 1530-х годах, однако производилось оно, в основном, иностранными архитекторами, за что получило название estrangeirada, означающее «иностранное влияние». В последующие годы данный стиль постепенно трансформируется в маньеризм. Португальский художник и архитектор Франсишку-де-Холанда, автор книги «Диалоги об античной живописи», описал в данном трактате основы нового стиля.

Базилика Носса-Сеньора-да-Консейсан в Томаре была одной из ранних церквей в «чистом стиле» эпохи Возрождения. Её строительство было начато кастильским архитектором Диого-де-Торралва в 1532—1540 годах. Красивая и четкая архитектура данного здания делает его одним из лучших зданий раннего Ренессанса в Португалии. Небольшая церковь Бом-Жезус-де-Вальверде, расположенная к югу от Эворы, является другим подобным примером.

Выдающимся примером ренессансной архитектуры Португалии является клуатр Жуана III в Конвенту-де-Кришту. Его строительство было начато по приказу короля Жуана III, однако закончен он был уже во время правления испанского короля Филиппа II, именовавшегося также португальским королём Филиппом I. Первым архитектором клуатра был Диого-де-Торралва, начавший работу в 1557 году, однако закончено строительство было уже архитектором Филиппа II итальянцем Филиппо Терци. Этот великолепный двухэтажный клуатр считается одним из наиболее важных примеров архитектуры маньеризма в Португалии.

Самым известным португальским архитектором того периода был Альфонсу Альварес, среди работ которого числятся такие как соборы в Лейрии (1551—1574), Порталегри (начат в 1556) и Церковь Святого Роха в Лиссабоне. В этот период он также начал работать в стиле маньеризма. Церковь Святого Роха была закончена Филиппо Терци, который также построил Иезуитский колледж в Эворе и здания монастыря Сан-Висенте-де-Фора, а также епископский дворец в Коимбре. Помимо культовых зданий Терци также построил множество крепостей, акведуков и др. Последователями Терци стали несколько португальских архитекторов, таких как Мигель-де-Арруда, Бальтазар Альварес, Франсишку Веласкес и Мануэль Пирес.

«Простая» архитектура

В период унии Португалии и Испании, с 1580 по 1640 года, был создан новый стиль, названный Джорджем Кублером Arquitecture chã (простая архитектура). В его основе лежала архитектура маньеризма, в этом стиле также отмечается четкая структура, крепкий внешний вид с гладкими, плоскими поверхностями и умеренной композицией пространства, здесь отсутствуют чрезмерный декор. Это радикальный разрыв с изрядно декоративным стилем мануэлино. Этот упрощенный стиль, вызванный ограниченностью финансовых ресурсов, выражает себя в строительстве некоторых церквей и менее впечатляющих зданий. В сопротивление стилю барокко, который был уже стандартом в Испании, португальцы продолжали использовать «простой» стиль, чтобы выразить свою этническую идентичность.

Бальтазар Альварес построил некоторые из наиболее известных зданий в этом стиле. Это Се-Нова в Коимбре (1598—1640), церковь Грилуш в Порту (начата в 1614) и церковь Санту-Антан (1613—1656; разрушена). Другими примерами данного стиля являются нескольких бенедиктинских сооружений, таких как перестройка Жуаном Турриано монастыря Тибайнша и монастыря Сан-Бенту (ныне здание парламента Португалии). Испанский архитектор Франсиско-де-Мора построил женский монастырь в Носса-Сеньора-душ-Ремедиуш для Ордена босых кармелитов (1601—1614).

Когда король Филипп II совершил Joyeuse entrée в Лиссабон в 1619 году, в городе было установлено несколько триумфальных арок работы Ганса Вредеман де Вриса, выполненных во фламандском стиле. Трактат Венделя Диеттерлина также подогревает интерес к фламандскому искусству. Результатом этого влияния стал фасад церкви Грилуш в Порту, строительство которой было начато Бальтазаром Альваресом в 1622 году.

В этот период также растет использование азулежу, а также резного позолоченного дерева (talha dourada), его можно увидеть на алтарях и потолочных поверхностях.

Стиль барокко

Барочный стиль в истории архитектуры стал прямым следствием контрреформации, реакции римско-католической церкви на распространяющийся протестантизм. Но так как идеи протестантизма не пустили корни на всей территории Португалии, стиль барокко не закрепился в тот период, когда он был преобладающим стилем в остальной Европе. Кроме того, этот стиль был слишком связан с иезуитами и испанскими угнетателями. В полную силу барокко в Португалии стал развиваться лишь в начале XVII века.

1697 год был крайне важным для португальской архитектуры. В этом году в Минас-Жерайс было найдено золото, драгоценные камни, а позже и алмазы. Добыча ресурсов строго контролировалась португальской короной, были введены высокие налоги, пятая часть всего добываемого золота отходила лично королевской семье. Эти огромные доходы способствовали расцвету Португалии и сделали её самой богатой европейской страной в XVIII веке. Король Жуан V, правивший с 1706 по 1750 года, пытался соперничать с французским королём Людовиком XIV, которого называли «король-солнце», путём большого количества дорогостоящих строительных мероприятий. Но преимуществом французского короля было то, что он мог прославлять себя и Францию с помощью местных традиций. Так Версальский дворец был построен архитектором Луи Лево, украшен художником Шарлем Лебреном, парки были разбиты ландшафтным архитектором Андре Ленотром. Португальскому королю же, ввиду отсутствия собственной школы и традиций, приходилось заманивать в страну архитекторов огромными денежными суммами. Король Жуан V щедро растрачивал свои деньги, начиная многочисленные строительные проекты, многие из которых так никогда и не были закончены.

Дворец Мафра является одним из самых роскошных зданий в стиле барокко в Португалии. Этот монументальный дворцово-монастырско-церковный комплекс по размерам больше, чем известный испанский Эскориал, являвшийся испанской королевской резиденцией и символизировавший безграничную королевскую власть испанского монарха. Португальский король назначил архитектором немца Иоганна Фредерика Людвига. Этот немецкий ювелир получил некоторый архитектурный опыт, работая на иезуитов в Риме.

Король Жуан стремился построить «Второй Рим» на берегу реки Тежу. Его посланники в Риме должны были обеспечить короля моделями и поэтажными планами многих памятников римской архитектуры. Одним из таких проектов стал Патриарший дворец в Лиссабоне. Пьемонтский архитектор Филиппо Юварра был приглашён в Лиссабон для составления планов, однако буквально через несколько месяцев Юварра, нарушив свои обязательства, уезжает в Лондон. Другие известные работы:

• 1729—1748: Акведук Свободной Воды (порт. Aqueduto das Águas Livres) в Лиссабоне (Мануэль да Майа, Антонио Каневари и Кустодио Виейра) описывался современниками как «лучшая работа со времён римлян»
• 1728—1732: Quinta de S Antão do Tojal (итальянский архитектор Антонио Каневари)
• 1753: Здание Оперы в Лиссабоне (разрушено в 1755) (Джиованни Карло Сицинио-Бибиена)
• закончен в 1750: Дворец Несессидадес (Еугенио дос Сантос, Кустодио Виейра, Мануэль да Коста Негрейрос и Каэтано Томас де Соуса)
• с 1747: Дворец Келуш — государственная резиденция младшего брата короля (Матеус Виценте де Оливейра и Жан-Баптист Робиллон). Этот дворец является вторым по важности зданием португальского барокко, однако на фасаде уже видны несколько деталей в стиле роккоко.

Стиль, включающий в себя барокко с элементами роккоко, более типичный для Центральной Европы, был разработан на севере Португалии. Итальянский архитектор Николло Насони разработал церковь Клеригуш и впечатляющую гранитную колокольню (кампанилу) к ней. Одним из его последователей стал художник и архитектор Жозе де Фигейреду Сейхас, который был одним из его учеников. Святилище Бом-Жезус-ду-Монте рядом с Брагой, построенное по проекту архитектора Луиса Карлоса Феррейра Амаранте, является ярким примером места паломничества с монументальной, каскадной барочной лестницей, которая поднимается на 116 метров. Это последний пример уже показывает сдвиг в стиль классицизма.

Дворец Райо является выдающимся барочным и в стиле рококо городским дворцом с богато украшенным фасадом в Браге. В этот период также были построены несколько деревенских домов и усадьб в стиле позднего барокко. Типичными примерами являются дома семьи Лобо-Мачадо (в Гимарайнше), Малейру (в Виана-ду-Каштелу) и Матеуш (в Вила-Реал).

Стиль помбалино

Лиссабонское землетрясение 1755 года, а также вызванные им цунами и пожары разрушили многие здания в Лиссабоне. Король Жозе I и его премьер-министр Себастьян Жозе Помбал наняли множество архитекторов для восстановления города, в особенности района Байша.

Архитектура стиля помбалино является светской, утилитарной, пропитанной идеологией прагматизма. Он является наследником «простого стиля», включает в себя некоторые элементы классицизма и детали в стиле роккоко. Маркиз Помбал наложил строгие условия на восстановление города. Архитектурные модели зданий испытывались марширующими вокруг них войсками, что создавало эффект землетрясения, делая помбалино одним из первых сейсмоустойчивых архитектурных конструкций. Торговая площадь, улица Августы и Авенида да Либердаде являются самыми известными памятниками в этом стиле. Торговая площадь получила правильную, симметричную форму в духе заново отстроенного района Байша.

Стиль помбалино также может быть обнаружен в Вила-Реал-ди-Санту-Антониу, новом городе в Алгарве, построенном Рейнальдо Мануэль душ Сантушем. Стиль отчетливо просматривается в городской организации и особенно на главной площади города.

Стиль неомануэлино

Стиль неомануэлино распространился по Португалии с середины XIX по начало XX века. Он вобрал в себя множество элементов из стиля мануэлино, за что и получил своё название.

Первым зданием, построенным в данном стиле считается построенный при Фернанду II дворец Пена, недалеко от Синтры. Другим проектом-пионером в этом стиле считается проект перестройки монастыря Жеронимуш в Лиссабоне, проводившимся в 1860-х годах. Согласно проекту, к монастырю была пристроена башня и несколько пристроек, выполненных в стиле неомануэлино (сейчас здесь находятся Морской музей и Национальный археологический музей). В этот период на башне Белен также появилось несколько элементов в стиле неомануэлино.

Неомануэлино распространился также на территориях бывших и тогдашних португальских колоний. В Бразилии существуют несколько зданий в данном стиле, построенных, в основном, португальцами. Наиболее известным среди них является здание Королевской португальской библиотеки, выполненное в 1880—1887 годах португальскими иммигрантами в центре Рио-де-Жанейро. Другими известными зданиями в стиле неомануэлино являются вокзал Росиу в Лиссабоне (1886—1890), Дворец-отель в Буссако (1888—1907), ратуша Синтры (1906—1909) и поместье Кинта-да-Регалейра (1904—1910). Неомануэлино также использовался в небольших зданиях, например в частных домах.

В Бразилии стиль неомануэлино стал распространятся после строительства Королевской португальской библиотеки. Вскоре были построены такие здания как Португальский центр в Сантусе (1898—1901), Португальская библиотека в Баие (1915—1918) и Португальский Литературный лицей в Рио-де-Жанейро (1938). Другие примеры стиля неомануэлино могут быть обнаружены в африканских и азиатских территориях бывшей Португальской колониальной империи. Также существуют примеры распространения неомануэлино в странах, не связанных с португальской культурой. Так особняк Арсения Морозова в Москве содержит множество элементов неомануэлино.

Современная архитектура

В Португалии находится одна из ведущих архитектурных школ в мире, известная как Escola do Porto или «Школа Порту». Среди её выпускников такие известные архитекторы как Фернандо Тавора, Алвару Сиза (выигравший в 1992 году Притцкеровскую премию) и Эдуарду Соуту де Моура (выигравший её в 2011 году). Базой для образования новых представителей португальской архитектурной школы является архитектурный факультет университета Порту.

Литература

• Kingsley, Karen, Gothic Art, Visigothic Architecture in Spain and Portugal: A Study in Masonry, Documents and Form, 1980; International Census of Doctoral Dissertations in Medieval Art, 1982—1993
• Kubler, George, Soria, Martin, «Art and Architecture in Spain and Portugal and their Dominions, 1500—1800», New York, 1959.
• Kubler, George, «Portuguese Plain Architecture: Between Spices and Diamonds, 1521—1706» ; Wesleyan University Press, Middletown, Connecticut 1972; ISBN 0-81-954045-5
• Toman, Rolf — Romanik; Könemann Verlagsgesellschaft mbH, Köln, 1996 (in Dutch translation : Romaanse Kunst : Architectuur, Beeldhouwkunst, Schilderkunst) ISBN 3-89508-449-2
• Toman, Rolf — Barock ; Könemann Verlagsgesellschaft mbH, Köln, 1997 (in Dutch translation : Barok : Architectuur, Beeldhouwkunst, Schilderkunst); ISBN 3-89508-919-2
• Underwood, D.K. — «The Pombaline Style and International Neoclassicism in Lisbon and Rio de Janeiro.»; U. of Pennsylvania Editor, 1988

Ссылки

• [www.gutenberg.org/etext/29370 Portuguese Architecture by Walter Crum Watson, available free (in HTML or plain text) at gutenberg.org]

Отрывок, характеризующий Архитектура Португалии

– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».