Арьяман

Арьяма́н (санскр. अर्यमन्) («дружественность, гостеприимство») — одно из ранних ведийских божеств.

Арьяман — Адитья, солнечное божество. Его дорогой является Млечный Путь. Арьяман — форма Сурьи, бога Солнца. Он поддерживает сознательную природу Солнца в выполнении его дхармы — управления временем. Арьяман — это кульминация двух дхату: Аха и Ямы. Аха символизирует единицу времени, а Яма — это управляющий. Как создатель дня и ночи, Арьяман (Солнце) управляет движением времени. Это является примером полного выполнения своих обязанностей. Во время индуистской свадебной церемонии Арьямана призывают в свидетели. Арьяман упоминается в «Ригведе» около 100 раз (чаще всего с Митрой и Варуной).

Арьяман — хранитель арийского общества, он следит за прочностью различных уз, которыми объединены члены обществ ариев. Он покровительствует бракам, гостеприимству, свободному движению по дорогам, ритуалам ариев, подаркам и взаимным подношениям. Позднейшая литература говорит о деятельности Арьямана в ином мире и его связи с ушедшими предками.

Арьяман, как и Бхага, является божеством, очень близким к Митре, и даже берущим на себя часть его функций, с той лишь разницей, что Арьяман отвечает за общественное благополучие, а Бхага — за справедливое распределение благ.

См. также

• Адитьи
• Сурья

Ссылки

• [myths.kulichki.ru/enc/item/f00/s04/a000408.shtml Арьяман] // Мифологический словарь/ Гл. ред. Е. М. Мелетинский. — М.:Советская энциклопедия, 1990. — 672 с.

Отрывок, характеризующий Арьяман

– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.