Асаки, Георге

Георге Асаки
рум. Gheorghe Asachi
Дата рождения:	1 (12) марта 1788(1788-03-12)
Место рождения:	село Герца, Молдавское княжество
Дата смерти:	12 (24) ноября 1869(1869-11-24) (81 год)
Место смерти:	Яссы, Королевство Румыния
Гражданство:	Румыния Румыния
Род деятельности:	прозаик, поэт, драматург, переводчик

Гео́рге Аса́ки (молд. Gheorghe Asachi (Asaki); 1 (12) марта 1788, село Герца, Молдавское княжество — 12 (24) ноября 1869, Яссы) — молдавский писатель, поэт, художник, историк, драматург и переводчик армянского происхождения. Один из влиятельнейших людей своего поколения в Молдавии и Румынии. Способствовал развитию национального театра, изобразительного искусства, внёс большой вклад в развитие педагогической мысли, создал ряд школ и культурно-просветительских учреждений. Георге Асаки поддерживал российское присутствие в Молдавском княжестве, сыграл важную роль в установлении Органического регламента, поддерживал Михаила Стурдзу. Из-за своих политических воззрений он конфликтовал с представителями либеральных течений, выступал против Молдавской революции 1848 и против союза Молдавского княжества с Валахией.

Биография

Георге Асаки родился на севере Молдавии в городе Герца (ныне Герцаевский районГерцаевский район Черновицкой области Украины) в 1788 году. Семья раньше жила в Трансильвании, где была известна под фамилией Асакиевич (Asachievici). Отец — Лазарь Асаки — был православным священником армянского происхождения, мать — Елена — была дочерью трансильванского священника. После начала очередной Русско-турецкой войны семья переехала в Буковину, затем в Галицию. Около 1795 года они обосновываются во Львове. Здесь Асаки учился в иезуитском колледже, а в 1803—04 гг. — на философском факультете Львовского университета. После двух лет учёбы он вернулся в Молдавию. Вскоре умерла мать Асаки, а его отец был назначен первым протопопом Молдавской метрополии и переехал в Яссы.

В начале 1805 года Георге Асаки заболел малярией и по рекомендации докторов уехал лечиться в Вену. Он получил государственную стипендию и изучал математику, астрономию и живопись. В это время Вена была занята наполеоновской армией. В 1808 году, во время русской военной администрации в Молдавии в ходе Русско-турецкой войны, отец Асаки добился от П. В. Чичагова назначения сына лейтенантом и главой Инженерного корпуса, но Георге Асаки отказался вступить в должность и в апреле того же года уехал из Вены в Италию. Он намеревался продолжить обучение в Риме, но по пути посетил Триест, Венецию, Падую, Ферарру, Болонью и Флоренцию, и прибыл в столицу только 11 июня. 19 августа он уехал на Сицилию, где побывал в Неаполе и Помпеях. Асаки без сопровождения спустился в кратер Везувия.

Вскоре Асаки вернулся в Рим, где изучал итальянскую литературу, археологию, живопись и скульптуру. В 1809 году он встретил 19-летнюю дочь миланского купца Бианку Милези (Bianca Milesi), которая, по собственным словам Асаки, была основным источников вдохновения и помогла «стать из художника поэтом». Бианка Милези в 1825 году вышла замуж за французского доктора и в 1849 году умерла от холеры.

В это время Асаки написал первые стихи, за которые получил награду от Румынского литературного общества. Среди стихотворений того периода было и «Viitorul» («Будущее»), где Асаки призывал к национальному возрождению. Асаки интересовался в древней истории Дакии, изучал изображения на Колонне Траяна, искал в Библиотеке Ватикана документы по истории Дакии и Дунайских княжеств.

В 1812 году Георге Асаки возвращается в Молдавское княжество, прибыв сначала в Галац, а 30 августа в Яссы. Незадолго до этого по Бухарестскому мирному договору Молдавия вернулась в состав Османской империи, а господарём был назначен Скарлат Каллимаки.

Асаки прилагает огромные усилия по развитию национальной культуры и просвещению. В 1814 году он организовал при Господарской академии класс инженеров-землеустроителей, где впервые читал на румынском лекции по математике, геодезии и архитектуре. Асаки организовал первые театральные представления на родном языке (1816).

Культурная деятельность Асаки была прервана в 1821 году Греческой революцией, начавшейся на территории Молдавии, которая стала ареной сражений между турецкой армией и греческими повстанцами. Асаки, как и многие другие молдаване, нашёл убежище на русской территории. Через год он вернулся, так как Османская империя покончила с Фанариотским режимом в Молдавии, а господарём стал Иоан Стурдза, назначивший Асаки своим дипломатическим представителем в Австрии и даровавший ему в связи с этим дворянский титул. Асаки занимал должность с 30 ноября 1822 по февраль 1827 года.

В Вене Асаки встретил австрийку Елену Таубер, бывшую гувернантку при детях Стурдзы и вдову купца Кириако Мелирато. В 1827 году они обвенчались в православной церкви в Яссах. У Елены было трое детей от предыдущего брака (девочка Гермиона и два мальчика — Александру и Димитрие), которых Асаки усыновил.

В 1827 году Асаки вернулся на родину и был назначен советником департамента просвещения, получив титул Ага. В 1828 году он содействует открытию начальной школы и Васильевской гимназии, названной в честь Василе Лупу. После заключения Адрианопольского мира установился русский протекторат над Дунайскими княжествами, а Асаки был избран секретарём молдавского комитета по выработке Органического регламента. В 1829 году под его редакцией с одобрения российской администрации начинает выходить первая молдавская газета «Албина ромыняскэ» («Albina Romineasca», 1829—49). В 1830 году Асаки вошёл в состав делегации, которая направилась в Петербург для согласования Органического регламента с русским правительством.

Большое впечатление на Асаки произвели принципы функционирования государственных институтов в России, и он попытался воспроизвести их в Молдавии. После возвращения из Петербурга, он стал главой государственного архива, издал ряд документов по истории страны, создал «Общество медиков и натуралистов», основал типолитографию и первую бумажную фабрику в Молдавии, издавал журналы, учебники.

С 1834 года Асаки был ближайшим сподвижником нового господаря Михаила Стурдзы, продвигал обучение на румынском языке. В 1840-е годы он отстаивал консервативные ценности, противостоял набирающему популярность либеральному движению, выступал против Молдавской революции 1848 и против союза Молдавского княжества с Валахией, предпринимал активные действия, чтобы помешать этому союзу.

Когда уже после объединения, в Яссах прошли народные волнения против продления союза по окончании правления Кузы (14 апреля 1866), Асаки был допрошен по подозрению в подстрекательстве к мятежу. Позже ему было отказано в участии при создании Румынской Академии.

Участие в различных финансовых предприятиях привело к банкротству в 1862 году. Асаки был долгое время зависим от кредиторов, и только в феврале 1869 года правительство выделило ему пенсию в размере 8888 лей «за заслуги перед страной в 1813—62 гг.» Через несколько месяцев Георге Асаки умер и был похоронен в Церкви Сорока Святых в Яссах.

Известны сборники Асаки «Стихотворения» (1836), «Избранные басни» (1836), исторические новеллы «Княжна Руксана» (1841), «Елена молдаванка» (1851), «Белая долина» (1855) и другие. Его литературные работы сочетают классицизм с романтизмом. Асаки часто использовал молдавские архаизмы и регионализмы.

Творчество

В молодые годы Асаки был одним из самых значимых представителей поколения молдавских идеалистов. В контексте своего времени, когда сосуществовали романтизм и поздний классицизм, Асаки, наряду с Григоре Александреску, Джордже Баронзи и другими, примыкал к классицизму. Литературный критик Габарет Ибрэиляну утверждал, что творчество Асаки представляло собой переход от классицизма, представленного Костаке Конаки, к романтизму, нашедшему отражение в работах молодых Василе Александри и Димитрие Болинтиняну. Асаки рекомендовал своим студентам изучать итальянскую литературу и неодобрительно относился к французскому литературному влиянию.

Основу творчества Асаки составляют стихи, первые из которых были написаны на итальянском языке, а также большое количество коротких рассказов и новелл, где он описывал легендарные исторические события и использовал румынскую мифологию. Большое влияние на творчество Асаки оказали авторы Эпохи Возрождения (Петрарка, Ариосто, Тассо) и такие современники, как Роза, Грей, Бюргер, Жуковский, Байрон и Шиллер.

Асаки придумал вымышленную землю, названную «Докия» (Dochia) — аллюзия на Дакию и миф о бабе Докии. В этой земле присутствует горный массив Чахлэу под именем Пион (Pion). Докия упоминается и в эпической новелле о первом господаре Молдавского княжества Драгоше, в которой данные из старинных хроник переплетаются с авторским вымыслом.

Интересные факты

Именем Асаки в Кишинёве названа улица (быв. Дзержинского) и лицей. В Аллее Классиков установлен бюст Асаки (1957, скульптор Л. И. Дубиновский). В честь Асаки названы улицы в Бельцах, Кагуле, Калараше, Дондюшанах, Фалештах, Флорештах, Окнице, Рышканах, Сороках, Бендерах.

Источники

• Левит Е. Писатель-просветитель, друг России. — Исторические новеллы. Дневник молдавского путешественника. Избранные статьи. — Кишинёв: Литература артистикэ, 1988. — С. 3—12. — 167 с. — ISBN 5368000413.
• Cãrãbuş G. G. [atlas.usv.ro/www/codru_net/CC10/Asachi.pdf Gheorghe Asachi — un separatist «avant la lettre»] // Codrul Cosminului. — Suceava, 2004. — № 10.

Сочинения

• Опере алесе, Кишинэу, 1957.
• Исторические новеллы. Дневник молдавского путешественника. Избранные статьи, в переводе А. М. Бродского. — Кишинёв: Литература артистикэ, 1988. — 167 с. — ISBN 5368000413.
• Сочинения. — Кишинёв: Hyperion, 1991. — 549 с.
• Scrieri literare, v. 2, Buc., 1957.
• Scrieri alese, Buc., 1960.

Литература

• История литературий молдовенешть, в. 1, Кишинэу, 1958.
• Левит Е., Георге Асаки, Кишинэу, 1966.

Ссылки

• Асаки // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biblus.ru/Default.aspx?auth=1b3d17h1b9 Асаки, Георге] в каталоге «Библус»

Отрывок, характеризующий Асаки, Георге

– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.