Асаналиев, Джумаш

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джумаш Асаналиев
Дата рождения

10 мая 1923(1923-05-10)

Место рождения

с. Отуз-Уул ныне Ак-Суйского района Иссык-Кульской области Киргизии

Дата смерти

25 июня 1944(1944-06-25) (21 год)

Место смерти

Бешенковичский район, Витебская область, Белоруссия

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

19421944

Звание гвардии ефрейтор

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

(посмертно)

Джума́ш Асанали́ев (10 мая 1923 года — 25 июня 1944 года) — участник Великой Отечественной войны, пулемётчик 199-го гвардейского стрелкового полка 67-й гвардейской стрелковой дивизии 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта, Герой Советского Союза (22.07.1944), гвардии ефрейтор.





Биография

Родился 10 мая 1923 года в селе Отуз-Уул ныне Ак-Суйского района Иссык-Кульской области Киргизии в семье крестьянина. Киргиз.

В Красную Армию призван в 1942 году Пржевальским районным военным комиссариатом. В действующей армии с марта 1943 года. Участвовал в битве под Курском.

Пулемётчик 199-го гвардейского стрелкового полка 67-й гвардейской стрелковой дивизии 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта гвардии ефрейтор Асаналиев одним из первых 24 июня 1944 года переправился с пулемётом через реку Западная Двина у деревни Лабейки (Бешенковичский район Витебской области, Беларусь). В ходе боя был тяжело ранен командир пулемётного расчёта. Асаналиев заменил выбывшего из строя командира. Заняв огневую позицию, расчёт Асаналиева отражал непрерывные атаки противника.

25 июня 1944 года разрывом вражеской мины бойцы расчёта были выведены из строя. Оставшись один, Асаналиев продолжал вести бой. Подпустив на близкое расстояние контратакующих гитлеровцев, он расстреливал их в упор. Было уже истреблено более 20 гитлеровцев. Когда кончились боеприпасы — в ход пошли гранаты. Когда враги подошли совсем близко, не желая сдаваться в плен, он последней гранатой взорвал себя и окруживших его фашистов.[1]

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1944 года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, гвардии ефрейтору Асаналиеву Джумашу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.[2]

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Асаналиев, Джумаш"

Примечания

  1. 1 2 [www.podvignaroda.ru/?n=18943169 Наградной лист] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 686043/793756, д. 106/3, л. 2/207, 208)
  2. 1 2 [www.podvignaroda.ru/?n=46246160 Указ Президиума Верховного Совета СССР] в электронном банке документов «Подвиг Народа» (архивные материалы ЦАМО, ф. 33, оп. 686043, д. 71, л. 12)
  3. [obd-memorial.ru/html/info.htm?id=261591435 Информация] в электронном банке документов ОБД «Мемориал»

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9716 Асаналиев, Джумаш]. Сайт «Герои Страны».  (Проверено 20 марта 2011)

Отрывок, характеризующий Асаналиев, Джумаш

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?