Асмус, Валентин Фердинандович

Валентин Фердинандович Асмус
Место рождения:	Киев, Российская империя
Научная сфера:	философия, логика
Место работы:	МГУ имени М. В. Ломоносова, МИФЛИ, ИКП
Учёная степень:	доктор философских наук (1940)
Учёное звание:	профессор (1935)
Альма-матер:	Киевский университет
Известные ученики:	С. Ф. Анисимов, Г. А. Брутян, З. А. Каменский, Ю. К. Мельвиль, Т. И. Ойзерман, А. И. Уёмов, А. А. Зиновьев
Награды и премии:

Валенти́н Фердина́ндович А́смус (18 [30] декабря 1894 года, Киев, Российская империя — 4 июня 1975 года, Москва, СССР) — русский философ, историк философии, искусствовед, педагог, видный деятель советской культуры. Специалист по истории античной и западноевропейской философии, кантовед. Доктор философских наук (1940), профессор МГУ (с 1939 года). Член Союза писателей СССР (1935).

С 1956 года старший научный сотрудник Института мировой литературы и с 1968 г. также старший научный сотрудник Института философии АН СССР.

Лауреат Сталинской премии I степени (1943, в составе коллектива, за «Историю философии» (М., 1940)). Заслуженный деятель науки РСФСР (1965).

Биография

Родился в семье служащего, обрусевшего немца. Окончил Киевское реальное училище и Отделение философии и русской словесности Киевского университета (1919); философии учился у А. Н. Гилярова, В. В. Зеньковского, Е. В. Спекторского. В студенческие годы отличался, опубликовав работу «О задачах музыкальной критики» (1916), получив премию за конкурсное сочинение об отношении мировоззрения Л. Н. Толстого к философии Б. Спинозы и выступив после занятия города белыми войсками с резко антибольшевистской статьёй «О великом пленении русской культуры». Несмотря на поражение Вооружённых сил Юга России, Асмус не эмигрировал и получил советское гражданство. С начала 1920-х годов преподавал философию и эстетику в высших учебных заведениях Киева. Работал на кафедре философии философско-социологического отделения Украинского института марксизма-ленинизма.

А. А. Тахо-Годи свидетельствовала, что В. Ф. Асмус рассказывал А. Ф. Лосеву о том, что в 1920-е годы подумывал принять монашеский постриг.

По установлении Советской власти в Киеве в соответствии с требованиями времени изучил философию марксизма и начал её творческую разработку. Первая книга — «Диалектический материализм и логика» (1924).

С 1928(7?) года Асмус живёт в Москве, преподаёт в ИКП, в АКВ, в МИФЛИ, на этнологическом факультете МГУ, пишет историко-философские работы, подвергается идеологическим «проработкам» в связи с кампанией против «меньшевиствующего идеализма». В начале 1930-х гг. В. А. Смирнов сообщает о близости Асмуса к писательской группе «Серапионовы братья».

В середине 1930-х гг. Асмус активно занимается историей и теорией эстетики, в 1935 г. вступает в Союз писателей. Профессор (1935). В 1940 году в ИФАН защищает докторскую диссертацию «Эстетика классической Греции», первый в СССР доктором наук, защитивший диссертацию по специальности «философия». С 1939 года работает в МГУ имени М. В. Ломоносова, профессор кафедры философии, со дня воссоздания философского факультета (1941) — профессор этого факультета.

За участие в подготовке трёхтомной «Истории философии» (1940—1942) становится лауреатом Сталинской премии первой степени (1943), и за него же подвергается, в числе прочих авторов, очередной «проработке» в 1944 году. Премия была передана вместе с коллективом других лауреатов (всего 15 человек) в Фонд обороны.

В 1946 году Асмус активно включается в работу по возрождению в СССР логики как области исследований и учебного предмета, преподаёт на курсах по подготовке вузовских преподавателей логики, затем поступает на работу на вновь созданную кафедру логики философского факультета МГУ. Асмус — заметный участник дискуссий о предмете логики конца 1940-х — начала 50-х гг., им написан один из первых в СССР учебников по этому предмету и ряд глав в коллективной монографии, переведена и откомментирована одна из первых изданных в СССР книг по логике XX в. — «Опыт исследования значения логики» Ш. Серрюса (1948), написано предисловие к переводу «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна.

Известно, что в послевоенное время «однажды поздно вечером, даже ночью, к В. Ф. Асмусу приехала группа лиц, предложила одеться и ничего не брать с собой и следовать за ними. Привезли его ночью на заседание Совета Министров и попросили прочитать лекцию о логике».

В 1952—53 годах Асмус провёл семинар «Логика эпохи рационализма и эмпиризма» (участниками которого были многие тогда студенты и аспиранты, а впоследствии выдающиеся отечественные философы и логики, включая В. А. Смирнова, Е. Д. Смирнову, Г. П. Щедровицкого и др.; материалы ряда лекций опубликованы посмертно), в 1953—54 гг. — спецкурс «Логика эпохи империализма».

В 1952 г. Асмус выступает одним из преподавателей логики (наряду с математиками П. Новиковым и С. Яновской) на курсах Лектория МГУ. В 1954 г. им опубликована небольшая работа «Учение логики о доказательстве и опровержении».

Как вспоминает В. Бараев, Асмус также «получил признание как учёный и шахматист. В 1950-е годы философы входили в тройку призёров МГУ. В этом была заслуга и Асмуса». Как свидетельствовал Ричард Косолапов, которому довелось бывать в доме Асмуса когда тот жил в особняке напротив Ваганьково, удивлялись «не столько огромной библиотеке с книгами на разных языках, сколько телескопу, с помощью которого Асмус, как Кант, наблюдал за светилами». Как рассказывает А. В. Гулыга: «Еще до войны Валентин Фердинандович обратился в правительство за разрешением приобрести ему за границей телескоп для астрономических наблюдений. Решение принимал Молотов. Оно было положительным, телескоп был куплен в Германии и доставлен в Переделкино, в писательский поселок, где у Асмуса была дача». Он увлекался наблюдением Луны.

После XX съезда КПСС Асмус переходит на кафедру истории зарубежной философии (КИЗФ) того же факультета (в 1957—58 гг. он возвращается на кафедру логики, заведует ею, затем вновь переходит на КИЗФ), на которой он и проработал до конца жизни, и возобновляет публичную историко-философскую работу, продолжая в то же время публиковать труды по истории и теории эстетики. С 1956 года и до конца жизни старший научный сотрудник сектора эстетики Института мировой литературы. С 1968 г. также старший научный сотрудник Института философии АН СССР.

В 1960 году коллеги по факультету пытались осудить Асмуса за сочувственную речь на похоронах Б. Л. Пастернака, с которым он был при жизни дружен, но их инициатива не была поддержана партийным начальством, и Асмус смог продолжать работу в МГУ.

Членом КПСС не состоял. Был «невыездным». С 1943 г. и в каждые новые выборы его выдвигали в состав АН СССР по философии (с 1962 г. он перестал подавать документы), однако его «прокатывали».

Среди аспирантов В. Ф. Асмуса на философском факультете МГУ — Г. Г. Майоров, А. И. Уёмов, В. А. Смирнов, З. А. Каменский и другие.

В 1960-е годы Асмус внёс свой вклад в восстановление имён репрессированных или эмигрировавших философов.

В эти же годы он активно участвует в подготовке переводов классических и современных западных философов, в организации международного сотрудничества в области философии. Асмус — автор многих статей в «Философской энциклопедии» (1960—70), включая статьи о древнегреческой философии, Аристотеле, Канте, Фихте, Шеллинге, Шопенгауэре, участвует в «Большой советской энциклопедии», «Литературной энциклопедии» и многих словарях. В 1969—71 гг. издательство Московского университета опубликовало двухтомные «Избранные произведения» В. Ф. Асмуса.

В последние годы Асмус был занят работой над монографией «Историко-философский процесс в изображении и оценке русского экзистенциализ­ма» (не завершена). Посмертно изданы «Историко-философские этюды» (очерки по истории западной философии: о Платоне, Кампанелле, Руссо, Шиллере, Гегеле, Конте, Бергсоне и Джемсе (У. Джеймсе)), статья «В. С. Соловьёв. Опыт философской биографии».

В. Ф. Асмус — один из немногих российских философов советского периода, продолжающих издаваться и активно изучаться, а также один из немногих, достаточно хорошо известных в странах Запада. За рубежом он известен, в основном, как кантовед.

Похоронен на Переделкинском кладбище. Согласно завещанию, был похоронен с графическим портретом И. Канта в руках.

В декабре 1974 года награждён орденом Трудового Красного Знамени в связи с 80-летием со дня рождения. Заслуженный деятель науки РСФСР (1965). Действительный член Международного института философии (Париж).

Асмус был кантианцем. В книге «Иммануил Кант» он детально раскрыл все аспекты философии Канта касательно двух его критик и прочих произведений, подпадающих под посткритический период его исканий. Книга отличается системностью в сравнении с другими работами о философии Канта.

По оценке профессора философского факультета МГУ В. В. Соколова: «за все наши пореволюционные годы никто в нашей стране не сделал столько, сколько В. Ф. Асмус для философского просвещения и образования в России».

Семья

Супруга Ариадна Борисовна Асмус (1918—2004), имел нескольких детей. Несмотря на советское время ему удалось создать в семье религиозную атмосферу, воспитав в вере детей:

• Асмус, Валентин Валентинович (5.08.1950) — протоиерей, завкафедрой патрологии БФ ПСТГУ, магистр богословия, доцент МДА. По его словам, В. Ф. Асмус «был убежден, что только Церковь может возродить Россию», также «главный урок родителей — глубочайшая неприязнь к большевизму».
• Асмус, Василий Валентинович (9.12.1952) — директор ФГБУ Научно-исследовательский центр космической гидрометеорологии «Планета», главный редактор журнала МЕТЕОРОЛОГИЯ и ГИДРОЛОГИЯ,доктор физ.-мат. наук, профессор, академик Российской академии космонавтики, лауреат премий в области науки, награждён орденами и медалями.

Труды

Более 250 публикаций. Изданы на английском, немецком, фр., кит., исп., ит., словацкий, яп., финский, венгерском, польском, румынском и других языках.

«Декарт» (1956), «Философия Иммануила Канта» (1957), «Демокрит» (1960), «Жан Жак Руссо» (1962), «Проблема интуиции в философии и математике» (1963; 2-е издание 1965), «Платон», «Античная философия» (1968; 2-е издание 1976), «Иммануил Кант» (1973).

• Асмус В. Ф. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ (В СЕМИ ТОМАХ). — M.: URSS,2015.
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=114448Лекции по истории логики: Авиценна, Бэкон, Гоббс, Декарт, Паскаль. — М.: URSS, 2007].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=115365Логика. Систематический курс. — М.: URSS, 2010].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=122263Проблема интуиции в философии и математике: Очерк истории: XVII — начало XX в.. — М.: URSS, 2011].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=166065Платон. — М.: URSS, 2013].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=23786Немецкая эстетика XVIII века. — М.: URSS, 2004].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=166709Философия и эстетика русского символизма. — М.: URSS, 2013].
• Асмус В. Ф. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=116828Эстетика Аристотеля. — М.: URSS, 2011].
• Асмус В. Ф. Диалектика Канта. — М., 1929.
• Асмус В. Ф. Вопросы истории и теории эстетики. — М., 1968.
• Асмус В.Ф. Иммануил Кант. — М., 1973.
• Асмус В.Ф. Декарт. — М.: Высш. шк., 2006. — 335 с. — (Классика философской мысли.). — 3000 экз. — ISBN 5-06-005113-7.
• Асмус В.Ф. Иммануил Кант. — М.: Высшая школа, 2005. — 439 с. — (Классика философской мысли). — 2000 экз. — ISBN 5-06-004516-1.
• [runivers.ru/philosophy/lib/book6193/138439/ Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике (Очерк истории: XVII начало XX в.). — М.: Мысль, 1965] на сайте Руниверс

Литература

• Абрамов А. И. Асмус Валентин Фердинандович // Новая философская энциклопедия. — М.: Мысль, 2000. — Т. I. — ISBN 5-244-00961-3..
• Бирюков Б. В. [urss.ru/cgi-bin/db.pl?page=Book&lang=Ru&blang=ru&id=114448#FF3 Валентин Фердинандович Асмус как философ и историк логики] // Асмус В. Ф. Лекции по истории логики: Авиценна, Бэкон, Гоббс, Декарт, Паскаль. — М., 2010.
• Соколов В. В., Ойзерман Т. И., Гулыга А. В., Каменский 3. А., Смирнов В. А., Субботин А. Л., Жучкова В. А. [www.philosophy.ru/library/vopros/09.html В. Ф. Асмус — педагог и мыслитель] // Вопросы философии.— 1995.— № 1.— С. 31—51.
• Валентин Фердинандович Асмус. Ред. Жучкова В. А., Блауберг И. И. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.
• Bakhurst D. Asmus, Valentin Ferdinandovich // Routledge Encyclopedia of Philosophy. — L., 1998.

Ссылки

• [minervium.com/logic/Asmus-Logika.html Асмус В. Ф. «Логика» (1947)]
• [iph.ras.ru/elib/0298.html Асмус] / А.И.Абрамов // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / пред. науч.-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Мысль, 2010.</span>

Отрывок, характеризующий Асмус, Валентин Фердинандович

– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.