Ассумани, Азали

Азали Ассумани фр. Azali Assoumani
Президент Комор
с 26 мая 2016 года
Предшественник:	Икилилу Дуанин
Президент Комор
26 мая 2002 года — 26 мая 2006 года
Предшественник:	Хамада Мади
Преемник:	Ахмед Абдалла Самби
Президент Комор
6 мая 1999 года — 21 января 2002 года
Предшественник:	Таджидин Бен Саид Массунде
Преемник:	Хамада Мади
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	1 января 1959(1959-01-01) (65 лет) Митсудже, остров Гранд-Комор, Коморы
Образование:	Высшее военное

Азали Ассумани (араб. غزالي عثماني‎, фр. Azali Assoumani; род. 1 января 1959, Митсудже, остров Гранд-Комор, Коморы) — президент Коморских островов в 1999 — 2006 годах (с перерывом) и с 2016 года, полковник.

Биография

Родился 1 января 1959 года в городке Митсудже на острове Гранд-Комор, в 15 километрах от столицы страны Морони.

После окончания столичного колледжа он избрал для себя карьеру военного и был направлен на учёбу в Королевскую военную академию Марокко. По возвращении на родину некоторое время исполнял обязанности главного личного секретаря Комор, а позже командовал подразделением в Национальной школе вооружённых сил и жандармерии.

Желание получить основательное военное образование привело Ассумани во Францию, где он окончил сначала пехотное училище в Монпелье, затем международный военный колледж в Париже.

В 1990 году полковник Ассумани занял пост временного командующего вооружёнными силами Коморских островов. В апреле 1999 года он возглавил военный переворот, в ходе которого был отстранён от власти президент Массунде, отменена конституция и распущены все государственные институты власти. 6 мая 1999 года мятежный полковник на основании введённой им временной конституции провозгласил себя президентом.

Президентство

События на Коморских островах не были незамеченными мировой общественностью. Именно благодаря её влиянию Ассумани вынужден был в декабре 1999 года назначить гражданского премьер-министра, сделав тем самым первый шаг к переходу от военного режима к гражданскому. Он объявил, что добровольно покинет пост президента, чтобы передать власть новому демократически избранному главе государства. Но обещание Ассумани не выполнил, придумав хитрый ход: оставил военную службу и начал предвыборную кампанию, как гражданское лицо. Пост президента Ассумани покинул в январе 2002 года, чтобы через три месяца участвовать на выборах. 14 апреля 2002 года на всеобщих президентских выборах Ассумани победил, набрав 75 % голосов.

Однако демократичность выборов была поставлена под сомнение, как и внутри страны, так и зарубежными наблюдателями. Но США признали выборы свободными и демократичными.

Азали Ассумани стал первым президентом фактически нового государства — Федеральной Исламской Республики Коморские острова. До него три острова были фактически независимыми и находились в постоянных конфликтах друг с другом. Новый президент провёл выборы в федеральный парламент, сформировал первое федеральное правительство, признал право островов на автономию.

Однако не все были довольны политикой Ассумани. За время его президентства были попытки очередного государственного переворота и покушение на жизнь президента. Азали Ассумани не получил ожидаемой поддержки на парламентских выборах 2004 года. Во время его правления Коморы — одно из беднейших государств мира, где не в полной мере соблюдаются права человека.

Во внешней политике сторонник сотрудничества с африканскими государствами. При нём, в 2002 году, Коморские острова вошли в Африканский Союз (АС).

26 мая 2006 года ушёл в отставку.

Однако по истечению десяти лет, на новых президентских выборах в апреле 2016 года он одержал победу. С 26 мая 2016 года Ассумани вновь стал президентом Комор.

Источники

• «Лидеры стран мира», Харвест, 2006 год; с. 131

Отрывок, характеризующий Ассумани, Азали

От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…