Астафьев, Василий Михайлович

Василий Михайлович Астафьев
Дата рождения	26 октября 1919(1919-10-26) (104 года)
Место рождения	д. Вороновы-Отруба, Абакумовская волость, Тамбовский уезд, Тамбовская губерния, РСФСР
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1939—1966
Звание
Сражения/войны	Советско-финская война; Великая Отечественная война
Награды и премии	Шаблон:Медаль за отвагу | Шаблон:Медаль за взятие берлина
В отставке	почётный председатель Пермского областного отделения Российского фонда мира

Васи́лий Миха́йлович Аста́фьев (род. 26 октября 1919) — советский офицер, участник советско-финской и Великой Отечественной войн, в годы Великой Отечественной войны — заместитель командира 104-го гвардейского отдельного сапёрного батальона 89-й гвардейской стрелковой дивизии 37-й армии Степного фронта, гвардии капитан.

Герой Советского Союза (20.12.1943), полковник запаса с 1966 года.

Биография

Родился 26 октября 1919 года в деревне Вороновы-Отруба (ныне — Токарёвского района Тамбовской области) в крестьянской семье. Русский. В 1936 году окончил 7 классов, в 1938 году — рабфак Тамбовского педагогического института, работал сельским учителем.

В Красной армии с 1939 года. Участник советско-финской войны 1939—1940 годов. В 1941 году окончил Борисовское военно-инженерное училище. С началом Великой Отечественной войны на фронте. Воевал на Юго-Западном, Степном, 2-м Украинском, 1-м Белорусском фронтах. Член ВКП(б) с 1943 года. Был командиром сапёрного взвода, роты, батальона стрелковой дивизии. Участвовал в боях под Москвой и Сталинградом, в Орловско-Курской, Яссо-Кишинёвской, Висло-Одерской и Берлинской операциях.

Заместитель командира 104-го гвардейского отдельного сапёрного батальона (89-я гвардейская стрелковая дивизия, 37-я армия, Степной фронт) гвардии капитан Василий Астафьев особо отличился при форсировании реки Днепр 1—6 октября 1943 года южнее города Кременчуг Полтавской области Украины.

Под непрерывным вражеским огнём гвардии капитан Астафьев В. М. руководил переправой стрелковых подразделений. В результате, было переправлено двадцать 76-миллиметровых и сорок 45-миллиметровых пушек, тридцать восемь миномётов, двадцать станковых пулемётов, одна тысяча шестьсот двадцать пять бойцов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 декабря 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм гвардии капитану Астафьеву Василию Михайловичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1443).

После войны В. М. Астафьев продолжал службу в армии. В 1950 году он окончил Высшую офицерскую инженерную школу (посёлок Нахабино Московской области). С 1966 года полковник Астафьев В. М. — в запасе.

Живёт в городе Перми. С 1967 года по 1987 год работал в Пермском областном дорожном управлении, объединенной дирекции строящихся дорог «Пермавтодор». В 1989 году избран народным депутатом СССР, являлся членом Всесоюзного Совета ветеранов войны и труда, Пермской секции ветеранов Великой Отечественной войны, командующий областными военно-спортивными играми «Зарница» и «Орлёнок». В декабре 1991 года был одним из тех, кто подписал обращение к Президенту СССР и Верховному Совету СССР с предложением о созыве чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. С 1991 года полковник в отставке Астафьев В. М. — председатель, а с 1994 года — почётный председатель Пермского областного отделения Российского фонда мира.

Награды и звания

• Медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза (№ 1443)
• Орден Ленина
• Орден Красного Знамени
• Орден Александра Невского
• Орден Отечественной войны I степени
• Два ордена Красной Звезды
• Медали, в том числе:
  • Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
  • Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
  • Юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
  • Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

• Почётный гражданин Перми (1996)
• Почётный гражданин Пермского края (1997)
• Лауреат Строгановской премии в номинации «За честь и достоинство» (2015)

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Верный сын России / сост.: З.Козлова. — Пермь: Здравствуй, 2014.
• Победители — потомкам. — Пермь, 2000. — С. 26-28.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7543 Астафьев, Василий Михайлович]. Сайт «Герои Страны».  (Проверено 14 сентября 2011)

Астафьев Василий Михайлович — Молотов 41—45 molotov4145.ru/heroes/astafev/

Ролик Первого канала о Герое Советского Союза Астафьеве В. М.www.1tv.ru/sprojects_utro_video/si33/p61784/pg9/v138

Отрывок, характеризующий Астафьев, Василий Михайлович

Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.