Асье, Мишель-Виктор

Мишель-Виктор Асье (фр. Michel Victor Acier; 6 августа 1736, Версаль — 17 февраля 1799, Дрезден) — французский скульптор, работавший в Германии в области мелкой пластики и внесший заметный вклад в развитие саксконского фарфора. Прадед по матери П. И. Чайковского.

В русских документах его фамилия писалась по-разному: Асье, Асиер, Ассиер, хотя во французском и немецком произношении буква «р» в конце фамилии не произносится. Его потомки в России носили фамилию Асиер и Ассиер.

Биография

Мишель Виктор Асье родился в Версале в мелкобуржуазной семье. Это был первый член семьи, ставший профессиональным художником. Учился на скульптора в парижской Королевской академии, где его учителем предположительно был Этьен Фальконе. В 1759 году принял участие в академическом конкурсе, но Гран-при не получил.

В 1764 году заключил 15-летний контракт с саксонской Королевской фарфоровой мануфактурой и переехал в Дрезден (с 1772 года живет в Мейсене). В Саксонии он считался главным моделистом мануфактуры после Иоганна Иоахима Кендлера, а со смертью последнего в 1775 году стал единственным моделистом саксонского фарфора. Он работал вместе с Кендлером в том числе над несколькими русским заказами, в том числе над сервизом Григория Орлова (1770), над композицией, изображающей триумф П. А. Румянцева-Задунайского, а также над «Большим русским заказом» Екатерины II (между 1772 и 1775 гг., известен также как «Ораниенбаумская серия») — композицией из 40 групп и фигур для отделки одного из павильонов Ораниенбаумского дворца. Под руководством Асье в 1776 году была сделана и статуэтка любимой собачки Екатерины Лизетты.

В 1779 году срок контракта истек, и Асье стал жить на пенсию, которую он в соответствии с условиями контракта должен был получать по его истечении. Его просьба о принятии в саксонскую Академию изящных искусств в 1780 году была отклонена.

Вскоре после этого Асье переезжает в Пруссию ко двору Фридриха II, где в 1783 году создает барельеф с изображением гибели в бою фельдмаршала фон Шверина, установленный в Борау (Силезия). В 1786 году становится членом Берлинской академии искусств. В последние годы по неизвестным причинам Асье прекратил творческую деятельность. Из Пруссии он вернулся в Саксонию и умер в Дрездене.

Творчество

Асье работал в стиле, переходном от рококо к классицизму, известном как стиль Людовика XVI. Он первый привнес в саксонский фарфор вывезенные из Франции классицистические мотивы, и графиня Полина фон Шпее называет его «пионером классицизма в Мейсене». Начиная со скульптуры «Хорошая мать» (1774) вводит в свои произведения мотивы сенетментализма и буржуазных добродетелей, очевидно под влиянием картин Жана Батиста Греза. Его фигурки, в отличие от более ранних образцов, одеты в костюмы своего времени. Отношение к творчеству Асье среди специалистов в основном отрицательное, что объясняется не столько оценкой его личных талантов, сколько общим отрицательным отношением к духу мещанского сентиментализма и рационализма, который Асье привнес в мейссенский фарфор в соответствии со вкусами эпохи. Впрочем, в последнее время появились и более сбалансированные оценки. Он наиболее известен своими фигурками детей.

Семья

Асье женился в Саксонии на Марии Кристине Элеоноре Виттиг (1746/47—1811), и у них было шестеро детей:

• Мария Терезия Игнатия (1768—1830)
• Иоганн Баптист Карл Виктор Игнатий (1771 — ?)
• Иоганн Христиан Виктор (1773 — ?)
• Мария София Августа Амалия (1775 — после 1820)
• Михаэль Генрих Максимилиан (1778—1830)
• Генриетта Мария Жозефа (1781—1782)

Михаэль Генрих Максимилиан в 1795 году приехал в Россию в качестве учителя немецкого и французского языка в Артиллерийском и Инженерном шляхетском кадетском корпусе, в 1800 году принял русское подданство и стал зваться Андрей Михайлович Ассиер. Впоследствии служил таможенным чиновником в Министерстве финансов, дослужился до чина действительного статского советника. Имел семь детей от двух браков, в том числе (от первого брака с дочерью дьякона Екатериной Михайловной Поповой) дочь Александру (1812—1854), которая вышла замуж за инженера Илью Петровича Чайковского и стала матерью великого русского композитора.

Источники

• [www.dpholding.ru/dosie/?action=dosie&id=2&pid=1 Мейсенская мануфактура]
• [www.dpholding.ru/dosie/?action=photo&id=15 Скульптор Мишель-Виктор Асье]
• [www.tchaikov.ru/mother.html Чайковский]
• [www.go2saxony.ru/ru-koi8r/saxon-cities-and-regions/meissen/russian-footprint-in-meissen.html Русский след в Мейсене]
• [saebi.isgv.de/biografie/Michel_Victor_Acier_%281736-1799%29 Michel Victor Acier]
• [en.tchaikovsky-research.net/pages/Michel_Victor_Acier Michel Victor Acier]
• [en.tchaikovsky-research.net/pages/Andrey_Assier Andrei Assier]
• The Grove Encyclopedia of Decorative Arts. Cordon Campbell editor. Vol.2. p. 96 Oxford University Press, Inc, 2006, ISBN 978-0-19-518948-3

Отрывок, характеризующий Асье, Мишель-Виктор

Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.