Асьют

Город Асьют араб. أسيوط‎ Страна ЕгипетЕгипет Мухафаза Асьют (губернаторство)Асьют (губернаторство) Координаты 27°11′13″ с. ш. 31°10′17″ в. д.27.18694° с. ш. 31.17139° в. д. / 27.18694; 31.17139    Население 389 307 человек (2006) Названия жителей асью́тец, асью́тцы Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Телефонный код +20 88 Показать/скрыть карты

Асью́т (араб.: أسيوط, Asyūţ, копт. Сйовт) — город в центре Египта, в среднем течении Нила, центр одноимённой провинции. Население — 400 000 человек.

Кожевенно-обувная, текстильная промышленность (хлопчатобумажная), ковровая промышленность. Университет. Ж.-д. станция, пристань.

Название города позаимствовано из коптского языка, в Древней Греции и Риме он назывался Ликополис (греч.: ἡ Λύκων πόλις).

Древний Асьют (егип. sȝwtj, Asyūţ) был столицей 13-го нома Верхнего Египта, находился к юго-востоку от Гермополиса, на широте 27°10’14" С, на западном берегу Нила. Два наиболее значительных божества дохристианского Асьюта были Анубис и Вепвавет — оба погребальные боги. Здесь был найден щит царя по имени Рекамаи, который правил Верхним Египтом. Близ Сиута находятся гробницы местных правителей I переходного периода — Среднего царства, содержащие обширные тексты. Надписи из гробниц Сиутских номархов — ценный источник по истории I переходного периода.

В греческо-римские времена здесь говорили на отдельном диалекте коптского языка — ликополитанском.

С 1911 года в городе действует знаменитый детский приют Лилиан Трэшер, ставший первым приютом в Египте.

В 1981 г. произошло столкновение между студентми коптами и мусульманами.

Ссылки

• Сиут // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Асьют

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.