Барака-хан ас-Саид

Это статья о мамлюкском султане; о золотоордынском правителе см.: Берке

Аль-Малик ас-Саид Насир ад-Дин Мухаммед Берке(Барака)-хан (1260, Каир — 1280, Эль-Карак) — мамлюкский султан Египта (1277—1279), первый сын султана аз-Захира Бейбарса (1260—1277).

Происхождение

Родился в сафаре 658 г. х. / начале 1260 года в каирском квартале аль-Ушш. О его матери в литературе (например, у В. В. Бартольда, С. Лэн-Пуля и А. Н. Поляка) существует ошибочное мнение, что она была дочерью золотоордынского правителя Берке, и именно в его честь сын Бейбарса получил своё имя. Однако арабские источники (Ибн Шаддад, Ибн Тагриберди, Ибн Ийас) прямо указывают, что женой Бейбарса стала дочь (по другим сведениям — внучка) Хусам ад-Дина Берке-хана ибн Даулет-хана аль-Хорезми, одного из вождей хорезмийцев, приглашённых в Египет айюбидским султаном ас-Салихом Айюбом. Влиянием при дворе Саида Берке-хана пользовался его дядя со стороны матери Бадр ад-Дин Мухаммед (умер в феврале 1280 года).

Правление

Бейбарс делал всё возможное, чтобы гарантировать правопреемство своему сыну. 29 июля 1264 года, незадолго до совершения над Саидом Берке-ханом обряда обрезания, Бейбарс вручил ему султанские знаки отличия и устроил в его честь торжественное шествие с войсками по Каиру. Войска принесли мальчику клятву верности, которая была повторена в 1267 году. Тогда же приближённый Бейбарса Билик аль-Хазиндар, наиб Египта, был назначен присматривать за его обучением и двором. В 1276 году Берке-хан женился на Газия-хатун, дочери эмира Калауна. В 1277 году, когда Бейбарс был в Сирии и Анатолии, Саид Берке-хан, по крайней мере номинально, управлял Египтом, действуя согласно с советами Билика и визиря Баха ад-Дина ибн Ханна.

Билик скрывал смерть Бейбарса, случившуюся 1 июля 1277 года в Дамаске, до того момента, как его тело было доставлено в Каир, и обеспечено беспрепятственное вступление на трон Берке-хана. Положение Билика, как наиба Египта, было подтверждено, но султан и его мать, видимо, тяготились опекой. Билик неожиданно умер в августе 1277 года, весьма вероятно, от отравления. Его место было отдано Ак-Сонкуру аль-Фаркани, который затем был замещён Сункуром аль-Альфи аль-Салихи и, наконец, в 1278 году, Кундуком аз-Захири. Ак-Сонкур аль-Фаркани был арестован, так же как и многие из старших эмиров Салихи, включая Сункура аль-Ашкара и Байсари. Кундук аз-Захири, по происхождению монгол, был одним из тех молодых мамлюков, которых Бейбарс выбрал своему сыну в товарищи по обучению. Он был переведён на пост наиба из хассакийа, отборного корпуса молодых мамлюков, служивших в Цитадели в качестве телохранителей, стольников и пажей. Назначение Кундука показало, что Саид Берке-хан отдаёт предпочтение молодым мамлюкам перед двумя прежде влиятельными группировками — Салихи (мамлюки ас-Салиха Айюба) и Захири (мамлюки аз-Захира Бейбарса). Назревавший мятеж Салихи был предотвращён благодаря совету Бадр ад-Дина Мухаммеда арестовать нескольких эмиров.

Весной 1279 года Берке-хан под давлением хассакийа удалил из Каира двух влиятельнейших эмиров Калауна и Байсари, отправив их в поход против Киликийской Армении. Тем временем, Кундук, проявлявший стремление к самостоятельности и смещённый с должности наиба, вступил в переговоры с этими эмирами. Берке-хан отправился в Дамаск, а войска Калауна, тайно выступив из Киликии и миновав Дамаск, спешно прибыли в Каир, где вместе с Кундуком и большим числом эмиров и мамлюков подняли мятеж против султана. Берке-хан поспешил в Каир, где смог укрыться в Цитадели. Но Цитадель была окружена, и лучшее, чего удалось добиться в результате переговоров матери султана — в обмен на отречение он получил крепость Эль-Карак как полунезависимый удел. Отречение состоялось в августе 1279 года. На престол был возведён семилетний брат Берке-хана Саламыш под опекой Калауна.

Саид Берке-хан скончался в Эль-Караке в марте 1280 года от болезни, ставшей результатом падения во время игры в поло. Имелись также подозрения, что он отравлен по приказу Калауна. В 1281 году мать перевезла тело сына в Дамаск и похоронила его в гробнице Бейбарса (в настоящее время — библиотека Захирия).

Литература

• Рыжов К. В. Бахриты // Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
• Amitai-Preiss R. [books.google.ru/books?id=dIaFbxD64nUC&lpg=PP1&pg=PA180#v=onepage&q&f=false Mongols and Mamluks: the Mamluk-Īlkhānid War, 1260-1281]. — Cambridge University Press, 1995. — P. 180. — ISBN 0 521 46226 6.
• Irwin R. [books.google.ru/books?id=-jgOAAAAQAAJ&lpg=PP1&pg=PA62#v=onepage&q&f=false The Middle East in the Middle Ages: the early Mamluk Sultanate 1250-1382]. — London: Croom Helm, 1986. — 180 p. — ISBN 0-7099-1308-7.
• Стенли Лэн-Пуль. Мусульманские династии. М., 2004.

Отрывок, характеризующий Барака-хан ас-Саид

Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.