Джалалуддин ас-Суюти

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ас-Суйути»)
Перейти к: навигация, поиск
Джалалуддин ас-Суюти
Личная информация
Имя при рождении:

Абдуррахман ибн Абу Бакр ибн Мухаммад ас-Суюти

Прозвище:

Джалалуддин

Отец:

Камалуддин ас-Суюти


Богословская деятельность
Оказал влияние:

шафииты

Редактирование Викиданных
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джалалудди́н Абу́ль-Фадль Абдуррахма́н ибн Абу́ Бакр ас-Сую́ти, известен как Джалалудди́н ас-Сую́ти (араб. جلال الدين السيوطي‎‎‎; 1445, Каир — 1505, Асьют) — исламский богослов, по мнению ученных историков один из наиболее плодовитых авторов не только мамлюксой, но и возможно всей арабо-мусульманской литературы в целом. Некоторые авторы описывающие биографию ас-Суюти приводят более 600 названий его сочинений. Самыми популярными его сочинениями являются «Тафсир аль-Джалалайн» и «аль-Иткан фи улум аль-Куръан».





Биография

Его полное имя: Абуль-Фадль Абдуррахман ибн Абу Бакр ибн Мухаммад аль-Худайри ас-Суюти. Он родился в 1445 году в ас-Суюте (Асьют) в семье известного каирского законоведа шафиитского мазхаба Камалуддина ас-Суюти (ум. 1451). Род отца имел персидские корни. Также его предки жили в Багдаде, но в мамлюкский период они переселились в ас-Суют (порт на реке Нил), где и умер его отец.

По мнению историков отец Джалаллуддина был известен за пределами Египта, когда-то ему предложили пост судьи Мекки, но он отказался. В возрасте шести лет, после смерти отца, опекуном мальчика становится шейх Камалуддин ибн аль-Хуммам.

В восемь лет юный ас-Суюти выучил наизусть Коран, после чего он выучил «Умда аль-ахкам» Ибн Дакик аль-Ида, «Минхаж» имама ан-Навави, «Аль-Усул» имама аль-Байдави и «Алфийу» имама Ибн Малика. Фикх и грамматику ему преподавали несколько ученых, а науку о дележе наследства (мирас) — шейх Шихабаддин аш-Шармасахи. В 17 лет ас-Суюти получает разрешение (иджазу) на преподавание арабского языка и в том же году он написал своё первое сочинение «Толкование смысла истиазы и басмалы». В 27 лет он получил иджазу на преподавание и вынесение фетв. В поисках знаний он побывал в городах Шама, Хиджаза, Йемена, Восточной Африки и Индии[1].

В последний период своей жизни ас-Суюти уже не выходил из дома. Он умер на 61-м году жизни утром в пятницу 17 октября 1505 года. Похоронную молитву (джаназа-намаз) провёл его ученик аль-Ашари в мечети имени шейха Ахмада аль-Абарики. Кроме этого, джаназа-намаз совершили во всех мечетях Египта и большой Омейядской мечети Дамаска[1].

Труды

В 866 году ас-Суюти начал писать собственные сочинения и в течение 12 лет он составил около 300 книг, не считая те из них, которые он уничтожил[1]. Наиболее известные и значимые труды имама ас-Суюти:

  • «Ад-Дурул мансур фи тафсир ал-ма’сур»
  • «Ал-Иткан фи улум ал- Ку’ран»
  • «Тадриб ар-рави»
  • «Джами ас-сагир»
  • «Тафсир аль-Джалалайн» (от суры аль-Бакара до суры аль-Исра)
  • «Асбаб ан-нузул»
  • «Ал-Ашбах ва ан-наза’ир».

Тафсир аль-Джалалайн — это толкование Священного Корана написанное двумя авторами Джалалуддин ал-Махалли и Джаалуддин ас-Суюти, преподавателем, который не успел написать своё сочинение и его знаменитым учеником ас-Суюти, который как говорят закончил написание тафсира за 40 дней. Тафсир включает в себя толкование непонятных слов, причины ниспослания аятов и сур Священного Корана (сабаб нузул), виды чтения (кираат) и приведены некоторые полезные хадисы (в основном от Абдуллаха ибн Аббаса).

Цитаты

  • Ибн аль-Имад: «Еще при жизни ас-Суюти большая часть его произведений стала широко известна равным образом на Западе и на Востоке. Величайшим знамением (Аллаха) была быстрота, с которой он писал книги».
  • Ад-Давуди: «Я был свидетелем того, как в один из дней шейх составил и отредактировал три тетради (курраса). Вдобавок ко всему в этот день он диктовал хадисы (своим ученикам) и великолепно отвечал на вопросы своего оппонента. Он был самым крупным знатоком хадисов и посвященной им науки (фунун аль-хадис) среди своих современников. Не было никого, кто превосходил бы его в знании передатчиков хадисов, а также малопонятных слов и выражений (гариб), которые в них встречаются. Он владел самым полным знанием о содержании хадисов (матн) и цепи их передатчиков (санад), и лучше всех умел выводить на их основе правовые положения (хукм). Однажды он сказал, что знает наизусть 200 тысяч хадисов, добавив: „А если бы я обнаружил большее количество (хадисов), то непременно запомнил бы и их. Возможно, не осталось сейчас хадисов, которые были бы мне не знакомы“».
  • Нажмуддин аль-Гиззи: «Достигнув возраста сорока лет, имам отвернулся от мирской жизни и, порвав связь со всеми, уединился в поклонении Аллаху и не пускал к себе никого. Также он оставил преподавание и вынесение фетв (ифта). В уединении имам занялся редактированием своих трудов. Богачи и правители приходили к нему, желая посетить его. Они предлагали имаму своё имущество, однако он отвергал его. Он предупреждал представителя султана, чтобы ему не приносили подарков, говоря: „Всевышний Аллах избавил нас от подобного“. Ас-Суюти обходил стороной дворец султана и дома других вельмож. Несколько раз его звали посетить их, однако имам не явился на приглашение»[1].

Напишите отзыв о статье "Джалалуддин ас-Суюти"

Примечания

Ссылки

  • [da1avat.ru/archives/726 Имам Джалаладдин ас-Суюти]. da1avat.ru (30 июля 2013). Проверено 24 ноября 2013.
  • [constitutions.ru/archives/3916 Толкование Корана двух Джалалей]. Constitutions.ru (19 августа 2013). Проверено 23 мая 2013. [www.webcitation.org/6Gr6HsZWb Архивировано из первоисточника 24 мая 2013].

Отрывок, характеризующий Джалалуддин ас-Суюти



Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.