Атабекян, Александр Моисеевич

Александр Атабекян
Имя при рождении:	Александр Моисеевич Атабекян
Род деятельности:	политик, врач
Дата рождения:	2 февраля 1868(1868-02-02)
Место рождения:	г. Шуша, Елизаветпольская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	5 декабря 1933(1933-12-05) (65 лет)
Место смерти:	Москва

Алекса́ндр Моисе́евич (Мовсесович) Атабекя́н (2 февраля 1868 г., Шуша — 5 декабря 1933 г., Москва) — политический деятель, теоретик анархизма, один из сподвижников Петра Кропоткина, врач. Двоюродный брат политического деятеля Иосифа Атабекова.

Биография

Родился 2 февраля 1868 г. в городе Шуша (Елисаветпольская губерния, Российская империя) в семье врача. Принадлежал к известному армянскому княжескому роду Атабекянов, давшему ряд видных военачальников и государственных деятелей Карабаха (Арцаха).

Окончил реальное училище в Шуше (1886 г.). В 1889—1896 гг. учился на медицинском факультете Женевского университета, вступил в армянскую социал-демократическую партию «Гнчак» («Колокол»), но вскоре отошёл от неё и стал анархистом. В Женеве издавал анархическую литературу на армянском и русском языках, в том числе армянский журнал «Амайнк» (Համայնք, Община; 1893—1896, вышло не менее 5 номеров). В 1891 г. (а не в 1893 г., как он пишет в своих воспоминаниях) вместе с болгарским анархистом П. Стояновым ездил в Лондон к Петру Кропоткину договариваться об издательских планах. Группой было выпущено 4 брошюры на русском языке, в том числе начало «Речей бунтовщика» П. А. Кропоткина.

Учёба в университете мешала революционной пропаганде, и уже в 1893 г. возникла мысль передать типографское оборудование лондонскому Фонду вольной русской прессы, который печатал и распространял запрещённую в России литературу — и революционную, и либеральную. Атабекян решил посоветоваться с Кропоткиным, но тот, хотя Фонд был организован его близкими друзьями, просил Атабекяна, если есть хоть малейшая возможность, удержать у себя типографское оборудование, не отдавать его людям, чьи взгляды весьма далеки от анархизма.

После окончания университета в 1896 г. Атабекян поселился в Болгарии (въезд в Россию ему был запрещен), от политической деятельности постепенно отошёл. С конца 1914 г. врач в русской армии, начальник полевого госпиталя на Кавказском фронте.

В августе 1917 г. приехал в Москву, восстановил связи с анархистами, в том числе с Кропоткиным, стал сотрудничать в анархической периодической печати. В октябре в органе Московской федерации анархических групп газете «Анархия» участвовал в дискуссии по вопросу об отношении анархистов к конкретным акциям Временного правительства. В статье «Будьте последовательны!» («Анархия», 16 октября 1917 г.) выступил с критикой эсеров — членов московской Городской думы, препятствовавших выделению 60 млн рублей для улучшения положения трудящихся. В очерке «Хотят провести!» (там же, 23 октября) высказал одобрение намеченной забастовке рабочих и служащих Москвы с целью улучшения своего положения.

Накануне Октябрьской революции опубликовал «Открытое письмо П. А. Кропоткину», в котором указывал на захватнический характер войны не только со стороны Германии и Австро-Венгрии, но и со стороны России; критиковал Кропоткина за «оборонческие» взгляды, но призывал возглавить анархическую социальную революцию, которая должна защитить трудящихся как от ожесточённой классовой борьбы, так и от «уличного большевизма».

Октябрьскую революцию встретил резко отрицательно. В брошюре «Кровавая неделя в Москве» (М., 1917) охарактеризовал её как «братоубийственную бойню, вызванную распрями между социалистами двух разных толков» (с. 4). По мнению Атабекяна, причина Октябрьской революции — борьба социалистов-государственников разных оттенков за власть, за министерские кресла и другие «тёплые» места. В брошюре подчёркивается равнодушие населения Москвы к происходящим событиям. Касаясь первых декретов Советской власти, указывал на их утопичность и неисполнимость. Брошюра вызвала отрицательную рецензию в газете «Анархия». В дальнейшем Атабекян постоянно сотрудничал в ней, опубликовав в апреле-июле 1918 г. более 30 статей, посвящённых критике действий большевиков, проблемам движения анархистов.

Весной 1918 г. вместе с Г. Б. Сандомирским организовал издательство «Почин», до конца 1922 г. выпустившее 24 брошюры (главным образом Атабекяна и Сандомирского), а также журнал «Почин» (в журнале опубликован ряд писем П. А. Кропоткина и воспоминания о нём). В 1920 г. подвергался аресту органами ВЧК. В январе-феврале 1921 г. находился у постели умиравшего Кропоткина в Дмитрове. Участвовал в организации и работе Всероссийского общественного комитета по увековечению памяти Кропоткина (ВОК), в котором возглавлял Анархическую секцию. Участвовал в создании Музея П. А. Кропоткина. После закрытия издательства «Почин» (конец 1922 г.) вернулся к врачебной практике.

10 мая 1925 г. в Москве вместе с большинством членов Анархической секции ВОК заявил о выходе из ВОК в знак протеста против преследований анархизма в СССР и отказа руководства ВОК передать Кропоткинский музей в исключительное ведение анархистов.

Семья

Жена — Екатерина Николаевна Соколова (1874—1922), врач, окончила Женевский университет.

Дети:

• Александр (1896—1952) — инженер-изобретатель.
• Арсен (1902—1960) — врач-эндокринолог.
• Ариана (1910—1977) — кинорежиссер.

Все дети укоротили отцовскую фамилию до «Атабек» (впрочем, сам А. М. Атабекян пользовался иногда такой усеченной формой в качестве подписи под некоторыми своими статьями).

Сочинения

Библиография работ А. М. Атабекяна

• Великий опыт. — М.: Почин, 1919. — 16 с.

• Возможна ли анархическая социальная революция. — М.: Почин, 1918. — 8 с.

• Вопросы теории и практики. Об анархистской литературе, тактике и организации. — М.: Почин, 1918. — 16 с.

• Дух погромный. — М.: Почин, 1919. — 8 с.

• Кооперация и анархизм. — М.: Почин, 1919. — 12 с.

• Кровавая неделя в Москве. Впечатления и размышления очевидца гражданской войны. — М., 1917. — 16 с.

• Леность как профессиональная болезнь. Её сущность, причины и предупреждение.

• Основы земской финансовой организации без власти и принуждения. — М., 1918. — 16 с.

• Открытое письмо П. А. Кропоткину // Анархия. — 1917. — № 7, 23 окт.

• Перелом в анархистском учении. — М.: Почин, 1918. — 16 с.

• Право и власть. — М.: Почин, 1922. — 16 с.

• Против власти. Сборник статей. — М.: Почин, 1918.

• Социальные задачи домовых комитетов. — М.: Почин, 1918. — 32 с.

• Старое и новое в анархизме. — М.: Почин, 1918. — 24 с.

• Утренний гудок. — М.: Почин, 1918. — 80 с.
• Против власти: Сб. статей / Сост., предисл. и комментарии А. В. Бирюкова. — М.: Либроком, 2013. — 170 с.

Источники о А. М. Атабекяне

• Бирюков А., Кривенький В. Атабекян А. М. // Политические деятели России. 1917: Биографический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия, 1993. С. 26-27.

Отрывок, характеризующий Атабекян, Александр Моисеевич

В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.