Терпигорев, Сергей Николаевич
Поделись знанием:
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
(перенаправлено с «Атава Сергей»)
| Серге́й Терпиго́рев | |
 | |
| Имя при рождении: |
Сергей Николаевич Терпигорев |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Сергей Атава |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
Российская империя |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1861—1895 |
| Жанр: | |
| Язык произведений: |
русский |
Серге́й Никола́евич Терпиго́рев (12 [24] мая 1841, Тамбовская губерния — 13 [25] июня 1895, Санкт-Петербург) — русский писатель и публицист.
Биография
Терпигорев родился 12 мая 1841 года по старому стилю в селе Никольское Усманского уезда Тамбовской губернии (ныне — Добринский район Липецкой области) в обедневшей дворянской семье. Учился до 13 лет дома, затем в Тамбовской гимназии, а с 1860 года по 1862 год — на юридическом факультете в Петербургском университете. В 1861 году он напечатал в «Русском Мире» свой первый рассказ «Черствая доля», затем небольшие очерки и статьи в «Русском Мире», «Русском Слове», «Гудке», «Санкт-Петербургских Ведомостях». За участия в студенческих волнениях был исключен и выслан в родовое имение матери, где жил пять лет под надзором полиции.
В этот период он решил собирать материалы для очерков на социальные темы. Их он отправлял в редакции журнала «Русское слово» и петербургской газеты «Голос». Публикации обличали мошенников и казнокрадов, показывали тяжелую жизнь простого народа.
В 1867 году, когда срок ссылки завершился, Терпигорев вновь едет в Петербург. И продолжает литературную работу. В «Отечественных записках» выходит серия очерков «В степи», которые он подписывал под псевдонимом Серге́й Атава[1]. Он рассказывал о реальном удручающем состоянии дел после отмены крепостного права.
В январе 1880 года там же в «Отечественных записках» появляется ряд очерков «Оскудение». Затем выходит книга «Потревоженные тени», которая приносит Терпигореву литературную известность.
Последующие сборники — «Желтая книга», «Узорочная пестрядь», «Исторические рассказы и воспоминания».
В последние годы жизни работал над романом «Лёд сломало», но так и не смог его завершить. Он скончался на даче в Новой Деревне, близ Петербурга 13 июня (по старому стилю) 1895 года[2].
Повести
- "Из записок неудавшегося чиновника" (опубл. в 1863),
- "В степи" (опубл. в 1870),
- "Оскудение" (Санкт-Петербург, 1881, 2-е изд., 1882),
- "Узорочная пестрядь" (Санкт-Петербург, 1883),
- "Желтая книга. Сказание о новых княгинях и старых князьях" (Санкт-Петербург, 1885),
- "Марфинькино счастье" (Санкт-Петербург, 1888),
- "Жорж и Ко" (Санкт-Петербург, 1888),
- "Потревоженные тени" (Санкт-Петербург, 1888 - 90),
- "Рассказы" (Санкт-Петербург, 1890),
- "Исторические рассказы и воспоминания" (Санкт-Петербург, 1891),
- "Дорожные очерки" (Санкт-Петербург, 1897).
Пьесы
- Слияние. Комедия в четырёх действиях, опубл. в 1870
Библиография
Публикации в периодических изданиях:
- С. Н. Терпигорев «Из записок неудавшегося чиновника» // Русское слово, 1863. номер=2. отд=I. страницы.1—34
- [books.google.ru/books?id=LVcFAAAAQAAJ&pg=PA597&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Сергей Атава (С. Н. Терпигорев) «В степи» // Отечественные записки, 1870. том=CLXXXIX. номер=4. отд=I. страницы.597—636]
- [books.google.ru/books?id=alcFAAAAQAAJ&pg=PA165&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Сергей Атава (С. Н. Терпигорев) «Слияние. Комедия в четырёх действиях» // Отечественные записки, 1870. том=CXCI. номер=7. отд=I. страницы.165—218]
- [www.memoirs.ru/rarhtml/Terp_IV88_3_4.htm Терпигорев С.Н. «Лакейская столица» // Исторический вестник, 1888. – Т. 31. - № 3. – С. 571-592; Т. 32. - № 4. – С. 75-103.]
- [www.memoirs.ru/rarhtml/Terp_IV89_35_3.htm Терпигорев С.Н. «Потревоженные тени. (Из одной семейной хроники)» // Исторический вестник, 1889. - Т. 35. - № 3. - С. 607-632.]
- [www.memoirs.ru/rarhtml/Terpigorev_IV90_3.htm Терпигорев С.Н. «Отрывок из воспоминаний» // Исторический вестник, 1890. – Т. 39. - № 2. – С. 513-536.]
- [www.memoirs.ru/rarhtml/Terpigorev_IV90_6.htm Терпигорев С.Н. «Раскаты Стенькина грома в Тамбовской земле» // Исторический вестник, 1890. – Т. 40. - № 6. – С. 560-584.]; [www.memoirs.ru/rarhtml/Terpigorev_IV90_7.htm Т. 41. - № 7. – С. 49-70.]
- Атава, Сергей (Терпигорев С.Н.). [ia700305.us.archive.org/22/items/dorozhnyeocherk00terpgoog/dorozhnyeocherk00terpgoog.pdf «Дорожные очерки»]. — СПб.: Изд. Д.А.Наумова, 1897. — 328 с.
Напишите отзыв о статье "Терпигорев, Сергей Николаевич"
Примечания
- ↑ Атава Сергей // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/122825/Терпигорев Терпигорев, Сергей Николаевич // Большая биографическая энциклопедия.]
Ссылки
- Терпигорев, Сергей Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Источники
"Русские писатели". Биобиблиографический словарь. Москва, "Просвещение", 1990.
|
Это заготовка статьи о писателе России. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Терпигорев, Сергей Николаевич
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
