Атажукин, Кази Мусабиевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Атажукин Кази Мусабиевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Кази Мусабиевич Атажукин
ХьэтIохъущокъуэ Къазий Мусабий и къуэ
Дата рождения:

1841(1841)

Место рождения:

Атажукино III (ныне - Куба)

Дата смерти:

1899(1899)

Место смерти:

Атажукино III (ныне - Куба)

Гражданство:

Российская империя

Род деятельности:

прозаик, публицист, переводчик

Направление:

Образование, просвещение, культура

Язык произведений:

адыгский

Кази Мусабиевич Атажукин (1841—1899) — писатель, публицист, педагог, лингвист, составитель первых книг на адыгском (черкесском) языке.





Биография

  • Принадлежал к известному кабардинскому княжескому роду Атажукиных, но не имел титула владетельного князя. Рано остался без родителей, поэтому воспитывался у родственников. С 1850 по 1858 год учился в Ставропольской гимназии, после чего поступил на службу в 7-й линейный батальон Кавказской армии[1].
  • Совместно с Умаром Берсеевым и Петром Усларом в 1865 году закончил работу над кабардинским алфавитом и составил первый кабардинский букварь[2].
  • Занимался составлением сборников народных рассказов, легенд, анекдотов на адыгском (черкесском) языке[2].
  • Считал себя последователем русского педагога К. Д. Ушинского, использовал его методику при составлении кабардинской азбуки, переводил его труды на кабардинский язык. Кроме того, занимался изучением и переводом произведений Пирогова, Толстого, Герцена, Лермонтова, Чернышевского, Добролюбова и др.[3]
  • Стоял у истоков адыгской публицистики. В частности, в 1870 году опубликовал в «Терских ведомостях» ряд статей по проблемам письменности и изучения языков бесписьменных народов[1].

Труды и публикации

  • Мнение о введении письменности в Кабарде. 1864 (рукопись).
  • Саади и «Гюлистаным» щыщу таурыхъ зыбжанэ (Несколько рассказов из «Полистана» Саади). Тифлис, 1864.
  • Сосрыкъуэ и пшыналъэм и къедзыгъуитрэ таурыхъитрэ (Два отрывка из народной поэмы о Сосруко и два рассказа). Тифлис, 1865.
  • Къэбэрдей алыфбей (Кабардинская азбука). Тифлис, 1865.
  • Кабардинская старина. ССКГ. Тифлис, 1872. — Вып. 6. — с. 1-128.
  • Попытки введения кабардинской письменности // Терские ведомости. — Владикавказ, 1870. — 5, 12 марта.
  • Ответ г. Макарову // Терские ведомости, 1870. — 30 апреля.
  • Еще ответ г. Макарову // Терские ведомости, 1870. — 25 июня.
  • Последнее слово г. Макарову // Терские ведомости, 1870. — 13 августа.
  • Заметка на статью г. Краббе // Терские ведомости, 1870. — 4 июня.
  • Из кабардинских сказаний о нартах // ССКГ. Тифлис, 1871. — Вып. 5. — с. 47-71.
  • Сосруко, Пшибадыноко, Ашамаз. СМОМПК // Тифлис, 1891. — Вып.12.
  • Переиздано: Кази Атажукин. Избранное. Вступительная статья и подготовка текстов к изданию Р. Хашхожевой. — Нальчик, 1971; второе, дополненное изд. — Нальчик, 1991.

Прочие факты

Напишите отзыв о статье "Атажукин, Кази Мусабиевич"

Примечания

  1. 1 2 [culturakbr.ru/index.php/ludi/prosvetiteli/atajukin-kazi-musabievich-1841-1899.html Материалы о культуре Кабардино-Балкарской республики]
  2. 1 2 [feb-web.ru/feb/ivl/vl7/vl7-1972.htm Фундаментальная электронная библиотека]
  3. [adygeya-history.info/kultura-i-byt-adygeiskogo-naroda-vo-vtoroi-polovine-xix-veka/ Культура и быт адыгейского народа во второй половине XIX века]
  4. [web.archive.org/web/20100323000449/virt-circassia.ucoz.com/publ/6-1-0-50 Черкесия — Адыгэ Хэку]
  5. [www.rudata.ru/wiki/%D0%9D%D0%B0%D1%80%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8D%D0%BF%D0%BE%D1%81 Нартский эпос]

Литература

  • Кумыков Т. X. Кази Атажукин. — Нальчик, 1969.
  • Хашхожева Р. Кази Атажукин. Жизнь и деятельность // Кази Атажукин. Избранное / Вступ. статья и подг. текстов к изд. Р. Хашхожевой. — Нальчик, 1971. — С. 3-39.


Отрывок, характеризующий Атажукин, Кази Мусабиевич

– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.