Атака Уэйджера

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Атака Веджера»)
Перейти к: навигация, поиск
Атака Уэйджера
Основной конфликт: Война за испанское наследство

Картина Сэмюэля Скотта (англ.) «Морская битва при Картахене»
Дата

8 июня 1708

Место

Картахена-де-Индиас, Вице-королевство Перу, Испанская империя

Итог

победа британского флота

Противники
Великобритания Великобритания Испания
Франция
Командующие
Чарльз Уэйджер (англ.) Хосе Фернандес де Сантильян
Жан-Батист Дюкасс
Силы сторон
ФрегатыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3056 дней] «Экспедишн», «Кингстон», «Портленд» и брандер «Валче»[1] Галеоны «Сан-Хосе», «Сан-Хоакин» и «Санта-Крус», 14 торговых кораблей[1]
Потери
не менее 14 убитых моряков три корабля (один галеон затонул, второй захвачен, третий отступил, одно торговое судно село на мель); не менее 679 моряков погибли[1]
 
Война за испанское наследство
Фландрия и Рейн
Италия
Испания и Португалия
Североамериканский континент
Вест-Индия

Атака Уэйджера[2] (англ. Wager's Action), известная в английской историографии как Первое морское сражение у Картахены-де-Индиас (англ. 1st naval battle of Cartagena de Indias) и в испанской историографии как Битва при Бару (исп. Batalla de Barú) — морское сражение между британским и объединённым франко-испанским флотом, состоявшееся 8 июня 1708 во время Войны за испанское наследство.





Предыстория

Весной 1708 года сэр Чарльз Уэйджер участвовал в экспедиции в Карибском море, командуя четырьмя кораблями: 70-пушечным фрегатомК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3056 дней] «Экспедишн» (англ. Expedition, капитан Генри Лонг), 60-пушечным фрегатомК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3056 дней] «Кингстон» (англ. Kingston, капитан Саймон «Тимоти» Бриджес), 50-пушечным фрегатом «Портленд» (англ. Portland, капитан Эдвард Виндзор) и 8-пушечным брандером «Валче» (англ. Vulture, коммандер Цезарь Брукс). В апреле эскадра остановилась у острова Пекенья-Бару (часть островов Розарио (англ.)), в 30 милях от Картахены, чтобы пополнить припасы. Испанцы, узнав о прибытии британского флота, по распоряжению губернатора Картахены отправили сообщение испанским кораблям, стоявшим на якоре в Портобело.

Командир торговых кораблей серебряного флота Хосе Фернандес де Сантильян, несмотря на предупреждение, решил отплывать из Портобело в Картахену 28 мая: он не хотел задерживаться, потому что приближался сезон штормов, а оставшаяся часть флота вместе с французскими кораблями под командованием Жана-Батиста Дюкасса могла отплыть из Гаваны без самого Сантильяна. В составе испанского флота было четырнадцать торговых судов, легко вооружённый хольк и три галеона: 64-пушечный «Сан-Хосе» (исп. San José, капитан Хосе Фернандес де Сантильян), 64-пушечный «Сан-Хоакин» (исп. San Joaquín, капитан Антонио де Вильянуэва) и 44-пушечный «Санта-Крус» (исп. Santa Cruz, капитан де ла Роза)[1]. На галеонах находились запасы золота, серебра и драгоценных камней: от 7 до 11 миллионов песо на «Сан-Хосе», 5 миллионов на «Сан-Хоакине» и оставшаяся часть на «Санта-Крус».

Битва

Испанский флот достиг острова Бару (англ.) вечером 7 июня, пришвартовавшись как раз там. На следующий день ветер был слабый. Примерно в 3 часа пополудни испанцы заметили приближение эскадры Уэйджера и заняли оборонительные позиции. Однако англичане знали, что им надо атаковать самые крупные корабли, поскольку именно там было больше всего золота.

В бой вступил «Кингстон», атаковав в 5 часов галеон «Сан-Хоакин», и тот после двухчасового боя, воспользовавшись наступлением темноты, отступил при поддержке судна «Консепьсон» (исп. Concepción). «Экспедишн» атаковал галеон «Сан-Хосе», подойдя к нему довольно близко. В течение полутора часов между кораблями шёл бой на расстоянии 60 метров, и внезапно «Сан-Хосе» взорвался и затонул вместе с грузом. Из 600 членов экипажа и пассажиров спаслись только 11 человек.

Уже стемнело, но взошла полная луна и Уэйджер в два часа ночи продолжил поиски корабля «Санта-Крус» и захватил корабль. В ходе схватки погибло 14 английских моряков и 90 испанских. На самом судне англичане не обнаружили ничего, кроме 13 сундуков с испанскими золотыми песо и 14 кусков серебра, которые принадлежали какому-то частному лицу. На рассвете англичанами был найден и «Сан-Хоакин», после чего Уэйджер приказал экипажам «Кингстона» и «Портленда» атаковать галеон. К счастью, тот успел добраться до гавани Картахены, а британцы не рискнули атаковать укреплённый порт.

По пути в Картахену корабль «Консепсьон», преследуемый англичанами, сел на мель у острова Бару, где и спрятался его экипаж.

Итоги

Испанцы потеряли три корабля в данном сражении, что не позволило им перевести запасы золота и серебра в Европу и тем самым укрепить франко-испанский союз. Несмотря на победу, Чарльз Уэйджер был разочарован добычей и говорил, что она могла быть крупнее, успей англичане захватить «Сан-Хоакин». Капитаны Бридж и Виндзор были разжалованы во флоте за эту неудачу.

Наследие

Запасы золота и серебра, ушедшие на дно с «Сан-Хосе», оцениваются в сумму от 4 до 17 миллиардов долларов США согласно предположениям, что на борту находилось от 7 до 10 миллионов испанских песо (примерно столько же, сколько на «Сан-Хоакине»). «Сан-Хосе» часто называется «Святым Граалем кораблекрушений», и в настоящее время место кораблекрушения активно исследуется дайверами. В начале 1980-х годов дочерняя компания Sea Search Armada одной из первых заявила об обнаружении корабля, однако правительство Колумбии (англ.) не могло проверить точное местонахождение корабля по его координатам. В июле 2007 года Верховный суд Колумбии (англ.) объявил, что любые сокровища, найденные в территориальных водах Колумбии, будут разделены между правительством и ныряльщиками, а в 2011 году суд США признал галеон собственностью Колумбии[3]. Согласно оценке компании Sea Search Armada, стоимость сокровищ составляет всего 3 миллиарда долларов США.

4 декабря 2015 президент Колумбии Хуан Мануэль Сантос подтвердил официально, что «Сан-Хосе» был найден Национальными военно-морскими силами Колумбии[4][5].

Напишите отзыв о статье "Атака Уэйджера"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Fernández Duro Cesáreo. [www.archive.org/details/armadaespaolade00durogoog Armada española desde la unión de los reinos de Castilla y de León, tomo VI]. — Est. tipográfico "Sucesores de Rivadeneyra", 1898. — P. 89.
  2. [www.bbc.com/russian/international/2015/12/151205_colombia_sunken_galleon_found Сокровища галеона "Сан-Хосе" найдены у берегов Колумбии]
  3. Reuters. [www.theguardian.com/world/2015/dec/05/spanish-galleon-with-rumoured-1bn-treasure-hoard-found-says-colombias-president Spanish galleon with rumoured £1bn treasure hoard found, says Colombia's president], The Guardian (5 December 2015).
  4. [www.bbc.co.uk/news/world-latin-america-35014600 Colombia treasure-laden San Jose galleon 'is found'] (5 December 2015). Проверено 5 декабря 2015.
  5. [www.theguardian.com/world/2015/dec/06/wreck-spanish-galleon-treasure-haul Spanish galleon may contain biggest treasure haul ever found on seabed], The Guardian

Ссылки

  • [www.treasureexpeditions.com/shipwreck_san_jose_treasure_1.htm San José 1708]  (англ.)
  • [www.todoababor.es/articulos/sjose_baru.htm El Galeón San José y la batalla de Barú]  (исп.)
  • [mir24.tv/news/world/13616474 Колумбия нашла корабль, набитый сокровищами на миллиарды долларов]  (рус.)
  • [www.interfax.ru/world/483406 Сокровища в найденном у берегов Колумбии корабле оценили в $3 млрд]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Атака Уэйджера

Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.