Атаниязов, Мурзагул Атаниязович

Мурзагул Атаниязович Атаниязов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фотография первого прокурора Казахстана, Мурзагулы Атаниязовича Атаниязова. Актюбинск, 1920-1930 гг.</td></tr>
Верховный прокурор Казахской ССР
1933 — 1936
Народный комиссар юстиции и прокурор Республики Казахстан
18 октября 1922 года — 1927 год
Преемник:	?
Председатель Казахского отделения Верховного суда РСФСР
1925 год — 1927 год
Предшественник:	Мукашев, Тлеужан Мукашевич
Преемник:	Бекбатыров, Сермухамед Бекбатырович
Рождение:	1899(1899)
Смерть:	1945(1945) Актобе, Казахская ССР
Место погребения:	c. Елек, Актюбинская область, в наст. время перезахоронен в Актобе
Супруга:	Куралай Атаниязова
Дети:	Мусабек Атаниязов (1926-1944) Совет Атаниязов (1938 г.р.)
Партия:	ВКП(б)
Образование:	высшее
Профессия:	прокурор, учитель, научный сотрудник, редактор журнала

Биография

О ранней биографии известно немного. Профессия — учитель.

Партийный и судебный работник

18-летний учитель Мурзагул Атаниязович Атаниязов был активным участником гражданской войны в Западном Казахстане, обороны Актюбинска от белогвардейцев в 1918 году, с оружием в руках он защищал город в составе красноармейского отряда. После окончания боевых действий учитель вновь работает в школе, одновременно являясь членом революционного трибунала города. В 1919 году он вступает в ВКП(б), избирается членом бюро и секретарем Актюбинского уездного, затем губернского комитета РКП(б). Является на тот момент:

• членом Актюбинского уездного, губернского исполнительных комитетов Советов рабочих, армейских, крестьянских и киргизских депутатов,
• членом революционной следственной комиссии.

Немного позже к этим должностям и званиям добавляются:

• заместитель председателя Актюбинского объединённого губернского революционного трибунала,
• председателем военного отделения Актюбинского объединённого губернского революционного трибунала.

Одновременно, являясь членом КирЦИКа от Актюбинской губернии, он руководил работой судебно-следственных органов.

Работает секретарем волостных комитетов ВКП(б) Аулие-Атинской (Джамбулской) области, председателем Акмолинского губернского исполнительного комитета. С 15 августа 1928 года по 31 марта 1929 года — председатель Семипалатинского окружного исполнительного комитета. Затем партия отзывает его в Кызылорду — столицу республики, в Казахский краевой комитет ВКП(б), где он работает ответинструктором. А позже назначается секретарем Каркаралинского, Кызылординского райкомов ВКП(б).

В 1933 году в развитии органов прокуратуры республики происходит важное событие — функции народного комиссара республики и прокурора становятся отдельными друг от друга. Прокуратура впервые стала самостоятельным органом, первым в истории Прокурором республики назначается Мурзагул Атаниязов. В этой должности он проработает до октября 1936 года.

После этого Мурзагул Атаниязович Атаниязов переводится на партийную работу и избирается первым секретарем Аулие-Атинского райкома ВКП(б). Как делегат от казахстанской партийной организации, Мурзагул принимает участие в работе XVI съезда ВКП(б) в Москве.

В 1937 году на I съезде КП(б) Казахстана избирается членом ЦК, утверждается заведующим сельхозотделом ЦК Компартии Казахстана и редактором журнала «Аульный коммунист». Атаниязов неоднократно избирался членом ВЦИКа, Казкрайкома, входил в состав Совета национальностей ЦИК СССР от КАССР, в комиссию по разработке Конституции СССР. Согласно СМИ, принимал активное участие в исследовании условий труда и материального положения рабочих Казахской ССР, проводил в их среде политико-воспитательную работу, уделял большое внимание ликвидации безграмотности, раскрепощению советских женщин, воспитанию молодёжи, подготовке кадров Казахской Республики.

Репрессия

Из справки Генпрокуратуры РК:
«Атаниязов Мурзагул Атаниязович. Родился в 1899 г., Актюбинская обл., Ключевой район; казах; образование высшее; заведующий отделом ЦК Компартии Казахстана. Проживал: Алма-Ата. Арестован 2 мая 1938 г. НКВД Каз. ССР. Обв.: 58-1, 58-2, 58-8, 58-9, 58-11 УК РСФСР. Постановлением Особого совещания НКВД СССР от 26 октября 1940 г. к 8 годам ИТЛ».

Арестован 2 мая 1938 года. Был обвинён в создании контрреволюционного националистического центра, в руководстве террористической деятельностью, вербовке в неё новых участников, организации вредительской деятельности в сельском хозяйстве, а также в извращении в антисоветских целях революционной законности в судебной и прокурорской деятельности. Вместе с Мурзагулом Атаниязовым обвинялись 9 человек. Из протокола судебного заседания видно, что на предварительном следствии вина подсудимых ничем не подтверждалась. Обвиняемые заявляли, что следователи на допросах их жестоко избивали, истязали.

Мурзагул Атаниязов был несправедливо осуждён и приговорён к восьми годам «исправительно-трудовых лагерей».

Семья. Послевоенные годы. Смерть.

Сразу после ареста Атаниязова его жену Куралай с двумя детьми выселили из квартиры, и она с 12-летним Мусабеком и 3-месячным Советом на руках подалась в родные края, в Актюбинск. Работала на элеваторе, при этом ухаживая за сыновьями, снимая угол в комнате в доме № 14 по улице Промышленной.

В 1943—1944 гг., в одном из писем Мурзагул Атаниязович Атаниязов написал из архангельского лагеря жене, что скоро сможет приехать.

Сегодня услышал о своем освобождении и очень обрадовался. Снова увижу вас, обниму, прижму к груди. Какое счастье! Большое спасибо партии за возможность быть со всеми, до последнего дыхания, до последней капли крови честно служить Родине

, — писал он в этом письме.

Мурзагул Атаниязов вернулся в 1944 году (по другим данным — в 1943 г.) домой, будучи освобождённым досрочно — вернулся измождённым, поседевшим, больным туберкулёзом последней стадии. Старшему сыну Мусабеку было уже 18 лет, младшему Совету — 6. В том же году старший сын Мусабек, работавший в плавильном цехе завода ферросплавов, простудился и скоропостижно умер. Чтобы прокормить семью, бывший репрессированный нарком с трудом, при помощи секретаря обкома Тайбекова, знавшего Мурзагула Атаниязова до репрессии, устроился на работу в областной музей научным сотрудником. Тайбеков, согласно воспоминаниям родственницы Атаниязова, даже вначале был вынуджен присылать ему продукты.

А в марте 1945 года, в возрасте 44 лет, за два месяца до Победы, Мурзагул Атаниязович Атаниязов умер, находясь в нужде, без должной медицинской помощи. Похоронили его в родном ауле Елек неподалеку от посёлка Бестамак Алгинского района.

Реабилитация

После смерти Сталина судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР определением от 5 ноября 1954 года постановление Особого совещания при НКВД СССР в отношении Атаниязова Мурзагула отменила, и дело производством было прекращено. Реабилитирован Атаниязов был и в партийном отношении. Однако, из-за отсутствии информации об этом факте семья Атаниязова подвергалась дискриминации по классовому признаку, получив клеймо «семья врага народа». Так, младший сын Совет Атаниязов, отправляясь в 1957 году, получил направление в престижную тогда авиационную часть, но после распределения был публично выведен из строя и переведён в другую часть, отправившись на Чукотку.

Только в 1967 году, в период подготовки в стране к 50-летию «Великого Октября», жене и семье сына стало известно о реабилитации.

Увековечивание памяти

После смерти Куралай Атаниязовой в 1967 году, Совет Мурзагулович, добиваясь признания заслуг отца, обращался в местные органы, затем в республиканские. И только спустя 22 года, после очередного обращения в ЦК Компартии Казахстана с просьбой присвоить имя отца улице, решением горисполкома от 3 августа 1989 года имя Атаниязова было присвоено небольшой улице на 41-м разъезде, на окраине села Ясное.

В начале 80-х годов, из-за попадания захоронения Мурзагула Атаниязова в зону затопления Актюбинского водохранилища, было организовано перезахоронение. В настоящий момент могила бывшего наркома находится неподалеку от Актобе. При помощи руководителей строительных организаций — Сагындыка Бердимбаева, Сайлау Жанабилова, и инициатора выявления реабилитированных жертв репрессий, Бердалы Хасанова, на могиле установлена гранитная плита.

Ссылки

• Статья [nomad.su/?a=15-201005280011 Нарком, судья, прокурор] на сайте nomad.su

Отрывок, характеризующий Атаниязов, Мурзагул Атаниязович

Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.