Атауальпа

Атауальпа кечуа Ataw Wallpa, исп. Atahualpa<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Сапа Инка
1532 — 1533
Предшественник:	Уайна-Капак
Преемник:	Тупак Уальпа
Вероисповедание:	Религия инков, перешёл в Католицизм
Рождение:	20 марта 1497(1497-03-20) Куско
Смерть:	26 июля 1533(1533-07-26) (36 лет) Кахамарка
Место погребения:	Кладбище в Кахамарке
Отец:	Уайна-Капак
Мать:	Токта-Коко

Атагуа́льпа, или Атава́льпа, или Тиксикапак Инка, или Авки Тупак Атау Вальпа (кечуа Ataw Wallpa, исп. Atahualpa, Atabalipa, Atagualpa; 1497—1533) — правитель региона (или наместник провинции) Кито, восставший против законного правителя Империи Инков Уаскара. Свергнут и казнён испанскими завоевателями. Не был законным правителем всей империи, так как после смерти Уаскара власть наследовал его брат Манко Инка Юпанки.

Биография

Атауальпа был сыном короля Уайна Капака, расширившего и укрепившего государство, и дочери короля одного из покорённых народов из области современного Кито.

Относительно обстоятельств и места рождения Атауальпы имелось несколько версий уже в середине XVI века. Так в 1553 году в книге «Хроника Перу» Сьеса де Леон указывает:

«Дальше находятся постоялые дворы Каранке, где, как кое-кто считает, родился Атавальпа, сын Вайна Капака, и ещё, что его мать была жительницей этого селения [народа]. Но это точно не так, ибо я досконально изучил [этот вопрос], и Атавальпа родился в Куско, а все остальное обман.»

Перед смертью Уайна-Капак захотел, чтобы Империя Инков была поделена между старшим сыном Уаскаром и любимым сыном Атауальпой. Такое разделение привело к тяжёлым конфликтам между сторонами обоих братьев. В 1532 Атауальпе удалось победить брата в Куско и взять его в плен.

В том же году на побережье Перу высадились испанские конкистадоры под предводительством Франсиско Писарро. Уже до этого на протяжении нескольких лет Империя Инков страдала от эпидемий новых европейских болезней, занесённых из Центральной Америки. К тому же Атауальпа лично познакомился с европейцами в 1528 году, когда к нему привели двух людей Писарро — Родриго Санчеса и Хуана Мартина, высаженных возле Тумбеса для разведки территории. Их приказано было доставить в Кито в течение 4 дней, после чего их принесли в жертву богу Тикси Виракоча Пачакамаку в долине Ломас. Возможно, факт принесения в жертву данному богу стал причиной наименования испанцев — «виракоча». Писарро встретил не сильную империю, а государство, раздираемое междоусобицами и эпидемиями. Всё это вызывало ропот покорённых народов, которые охотно входили в союз с испанцами.

Битва при Кахамарке

Основная статья: Битва при Кахамарке Атауальпа недооценивал опасность, исходящую от испанцев, несмотря на то, что гонцы рассказывали ему об удивительном оружии пришельцев (мушкеты, пушки, доспехи и лошади). 15 ноября 1532 Атауальпа дружелюбно принял испанцев в Кахамарке. Однако Писарро со своим отрядом из 182 человек использовал ситуацию, взял Атауальпу в заложники и устроил резню более чем 5 тысяч почти невооружённых воинов (Битва при Кахамарке). Нападения испанцев производили ошеломляющий эффект на инков, которые не знали тактики засад и ничего не могли противопоставить. Против оружия из стали их одежда из кожи и уплотнённого хлопка не представляла почти никакой защиты. Также они не знали лошадей, на которых скакали нападающие. Для инков это были чудовищные существа из другого мира, от которых они спасались бегством, не оказывая сопротивления.

Заложничество и смерть

В надежде быть выпущенным на свободу, Атауальпа предложил Писарро заполнить помещение, в котором его держали в цепях, до потолка золотом. Когда Писарро от удивления замешкался, Атауальпа пообещал, что вдобавок заполнит соседнее помещении серебром. Когда Писарро наконец пришёл в себя, он возразил, что второе помещение меньше, чем первое, но Атауальпа пообещал заполнить второе дважды. На протяжении более чем трёх месяцев инки собирали золото и серебро и приносили его в Кахамарку. Что примечательно, Атауальпа нарушил старый, но строгий закон, гласивший: «чтобы никакое золото и серебро, поступившее в город Куско, не могло быть вынесено из него под страхом смерти», приказав вынести золото и серебро из Куско. Понадобилось более 34 дней, чтобы переплавить все золотые и серебряные изделия. Все эти сокровища составили так называемый «Выкуп Атауальпы». Так как испанцы чувствовали, что после освобождения Атауальпы они, вероятно, потерпят поражение, то после получения выкупа они обвинили правителя инков в организации восстания и убийстве собственного брата Уаскара. Суд приговорил Атауальпу к смерти через сожжение. Однако Атауальпе было обещано сменить вид казни на удушение, если тот перед смертью примет католичество. Атауальпа согласился, так как в понимании инков сохранение тела было необходимо для жизни после смерти. 26 июля 1533 года 36-летний Атауальпа был задушен с помощью гарроты.

Появилась даже оригинальная версия предопределения судьбы Атауальпы:

«Когда был пленён Атавальпа в провинции Кахамарка, живы ещё некоторые христиане, находившиеся с маркизом доном Франсиско Писарро, пленившего того, видевших, как с неба в полночь падал зелёный знак [комета?], толщиной с руку, и длиной с копье-полупику. И поскольку испанцы пришли поглядеть на это, и Атавальпа узнав об этом, говорят, попросил у них вывести его посмотреть на это, а как только увидел, то опечалился, и таким был на следующий день. Губернатор дон Франсиско Писарро спросил его, почему он так опечалился, тот ответил: „я увидел небесное знамение, и скажу тебе, что когда мой отец Вайна Капак умер, видели другое знамение похожее на то“. И не прошло 15 дней, как умер Атавальпа.»

После убийства Атауальпы, верховным Инкой испанцами был назначен Тупак Уальпа, однако вскоре он был убит одним из военачальников инков. На трон последовал коронованный Писарро Манко-Капак II. 15 ноября 1533 Писарро подошёл к Куско, который сдался ему без существенного сопротивления. После захвата Куско сопротивлением кечуа руководил Руминьяви (предположительно родственник Атауальпы), затем другие военачальники, однако оно постепенно слабело, так как покорённые инками народы в разных частях бывшей империи поддерживали действия испанцев в надежде обрести независимость.

Память

В честь Атауальпы назван стадион в Кито.

Литература

• Куприенко С.А. [books.google.ru/books?id=vnYVTrJ2PVoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Источники XVI-XVII веков по истории инков: хроники, документы, письма] / Под ред. С.А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 418 с. — ISBN 978-617-7085-03-3.
• Талах В.Н., Куприенко С.А. [kuprienko.info/talah-v-n-kuprienko-s-a-amerika-pervonachal-naya-istochniki-po-istorii-majya-naua-astekov-i-inkov/ Америка первоначальная. Источники по истории майя, науа (астеков) и инков] / Ред. В. Н. Талах, С. А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 370 с. — ISBN 978-617-7085-00-2.

Ссылки

• Сьеса де Леон, Педро, 1518—1554, [kuprienko.info/pedro-cieza-de-leon-cronica-del-peru-parte-segunda-al-ruso/ «Хроника Перу. Часть Первая»]. [archive.is/nKX5 Архивировано из первоисточника 11 июля 2012].
• Сьеса де Леон, Педро, 1518—1554, [kuprienko.info/pedro-cieza-de-leon-cronica-del-peru-parte-segunda-al-ruso/ «Хроника Перу. Часть Вторая: Владычество Инков»]. [archive.is/nKX5 Архивировано из первоисточника 11 июля 2012].

См. также

• Геноцид индейцев
• Инки
• Полководцы инков

Предшественник: Уайна Капак

Сапа Инка 1527—1533

Преемник: Тупак Уальпа

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Атауальпа

В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.