Атие Мехисти Кадын-эфенди
| Атие Мехисти Кадын-эфенди | |
| Atiye Mehisti Kadın Еfendi | |
| Имя при рождении: |
Атие Акалсба |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Отец: |
Хаджымаф Акалсба |
| Мать: |
Сафие Ханым |
| Супруг: | |
| Дети: | |
Атие́ Мехисти́ Кады́н-эфе́нди (тур. Atiye Mehisti Kadın Еfendi; 1892 — 1964) — третья[1] супруга последнего халифа из династии Османов, Абдул-Меджида II, и мать его единственной дочери Дюррюшехвар Султан.
Биография
Атие родилась в 1892 году; родителями были абхазский бей Хаджимаф Акалсба и его жена Сафие Ханым. Семья Атие переехала из Абхазии в Стамбул и поселилась в Адапазары. В раннем возрасте Атие оказалась во дворце султана вместе с сёстрами, Михридиль Ханым и Михревефой Ханым, и братом Февзи, которого очень любил Абдулмеджид.
Свадьба Атие и Абдулмеджида состоялась 16 апреля 1912 года во дворце Чамлыджа. Через два года родилась единственный ребёнок Атие и единственная дочь Абдулмеджида Хатидже Хайрие Айше Дюррюшехвар Султан. В 1924 году вместе с семьёй Атие оказалась в изгнании. После смерти мужа, свадьбы дочери и её отъезда в Индию, Атие поселилась в Лондоне, куда позже вернулась и её овдовевшая дочь. В Лондоне Атие перенесла инсульт и скончалась в 1964 году. Похоронена на кладбище Бруквуд[en].
Напишите отзыв о статье "Атие Мехисти Кадын-эфенди"
Примечания
- ↑ [www.enfal.de/otarih44.htm Osmanlı padişahların eşleri]
Отрывок, характеризующий Атие Мехисти Кадын-эфенди
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
