Атлантида (департамент Гондураса)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Атлантида
исп. Atlántida
Страна

Гондурас

Статус

департамент

Включает

8 муниципалитетов

Административный центр

Ла-Сейба

Дата образования

1902 год

Население (2011)

414 300[1] (8-е место)

Плотность

97,46 чел./км² (7-е место)

Конфессиональный состав

католики

Площадь

4251 км²
(10-е место)

Часовой пояс

UTC-6

Код ISO 3166-2

HN-AT

Индекс FIPS

HO01

Координаты: 15°38′36″ с. ш. 87°07′54″ з. д. / 15.64333° с. ш. 87.13167° з. д. / 15.64333; -87.13167 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=15.64333&mlon=-87.13167&zoom=9 (O)] (Я)

Атла́нтида (исп. Atlántida) — один из 18 департаментов Гондураса.

Площадь — 4251 км², население — 414 300 человек (2011). Административный центр — город Ла-Сейба. Расположен в северной части страны на побережье Карибского моря, граничит с департаментами Колон, Кортес и Йоро.

Департамент образован в 24 февраля 1902 года из территорий, выделенных из соседних департаментов Колон, Кортес и Йоро.



Муниципалитеты

В административном отношении департамент подразделяется на 8 муниципалитетов:

  1. Аризона
  2. Эль-Порвенир
  3. Эспарта
  4. Хутьяпа
  5. Ла-Сейба
  6. Ла-Масика
  7. Сан Франсиско
  8. Тела

Напишите отзыв о статье "Атлантида (департамент Гондураса)"

Ссылки

  • [www.angelfire.com/ca5/mas/dpmapas/atl/atl.html Division Politica Territorial del Departamento de Atlantida]
  • [www.fallingrain.com/world/HO/1/ Directory of Cities and Towns in Departamento de Atlantida]

Примечания

  1. [www.citypopulation.de/Honduras.html Статистика на сайте citypopulation.de] (англ.).


Отрывок, характеризующий Атлантида (департамент Гондураса)

Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.