Атлантов, Владимир Андреевич
Поделись знанием:
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
| Владимир Атлантов | |||||||
| Полное имя |
Владимир Андреевич Атлантов | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения |
19 февраля 1939 (85 лет) | ||||||
| Место рождения | |||||||
| Страна | |||||||
| Профессии |
камерный певец, | ||||||
| Певческий голос |
лирико-драматический тенор | ||||||
| Жанры |
опера | ||||||
| Коллективы | |||||||
| Сотрудничество | |||||||
| Награды |
| ||||||
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[3.firepic.org/images/2015-04/13/3mlprdhjxd6u.jpg Владимир Атлантов] |
Влади́мир Андре́евич Атла́нтов (род. 19 февраля 1939, Ленинград, СССР) — советский российский оперный певец (тенор). Народный артист СССР (1976)[1]. Каммерзенгер Австрии (1987).
Содержание
Биография
Владимир Атлантов родился 19 февраля 1939 года в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург), в семье оперных певцов.
В 1945 году поступил в дирижёрские классы при Ленинградской академической хоровой капелле (с 1946 — Хоровое училище (с 1954 — имени М. И. Глинки)). Окончил обучение в 1956 году по специальности «хормейстер» («хоровой дирижёр»). В 1959 году поступил на вокальный факультет Ленинградской консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова (класс вокала П. Г. Тихонова, оперный класс А. Н. Киреева), который окончил в 1963 году по классу Н. Д. Болотиной. Будучи студентом последнего курса, в Оперной студии при консерватории спел партии Ленского («Евгений Онегин» П. И. Чайковского), Альфреда («Травиата» Дж. Верди) и Хозе («Кармен» Ж. Бизе).
В 1962 году, ещё будучи студентом 4-го курса, был принят в труппу Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова (ныне Мариинский театр) стажёром, а в 1963 году, после успешного окончания консерватории, стал солистом этого театра.
В 1963—1965 годах стажировался в Школе усовершенствования оперных певцов при миланском театре «Ла Скала» (Италия), где совершенствовал вокальную технику у маэстро Д. Барра и подготовил с дирижёром и концертмейстером Э. Пьяцца 4 партии на итальянском языке: Герцог («Риголетто» Дж. Верди) , Ричард («Бал-маскарад» Дж. Верди), Рудольф («Богема» Дж. Пуччини), Каварадосси («Тоска» Дж. Пуччини). В 1964 году в составе труппы Большого театра пел на сцене «Ла Скала» во время первых обменных гастролей двух театров.
С 1967 по 1988 год — солист Большого театра в Москве, на сцене которого исполнил 18 партий.
Выступал как концертный певец.
Гастролировал за рубежом: (Италия, ГДР, Канада, Австрия, Венгрия, Япония, Франция).
В 1987 году получил в Австрии почётное звание «каммерзенгер».
В 1988 году уехал из Советского Союза на Запад, где выступал в крупнейших театрах мира — «Ла Скала» (Милан, 1990), Метрополитен Опера (Нью-Йорк, 1993, 1994), Венская государственная опера (1988—1993), Ковент-Гарден (Лондон, 1989, 1993), Опера Бастилии (Париж, 1991, 1992), театр Колон (Буэнос-Айрес, 1995), а также в оперных театрах Западного Берлина (1988, 1989, 1991, 1993), Гамбурга (1988, 1989, 1992, 1993, 1995), Мюнхена (1991, 1993, 1994), Штуттгарта (1988—1993), Барселоны (1988, 1992), Рима (1990, 1994), Лас-Пальмаса (1988, 1989), Питтсбурга (1990), Сан-Франциско (1990, 1996), Коста-Меса (США, 1992, 1995, 1996), Бостона (1991), Японии (Нагасаки, Осака, Токио, 1991, 1994), на фестивалях в Брегенце (1991), Арена ди Верона (1994), Висбадене, Оранже. Последний спектакль с участием певца — «Паяцы» Р. Леонкавалло состоялся 1 марта 1996 года в Дортмунде (Германия).
С 7 по 15 сентября 2002 года дал ряд мастер-классов в Санкт-Петербургской консерватории, а также в Академии молодых оперных певцов при Мариинском театре. 15 сентября 2002 года певец принял участие в концерте «Голоса России — великому городу», проходившем в Санкт-Петербургской филармонии в рамках празднования 300-летия Санкт-Петербурга. На V Конкурсе имени Н. А. Римского-Корсакова, состоявшемся в Санкт-Петербурге в ноябре 2002 года, Владимир Атлантов учредил специальный приз «За артистизм», которым наградил В. Сулимского.
Постоянно проживает в Вене (Австрия).
Семья
- Отец — Андрей Петрович Атлантов (1906—1971), певец, солист Ленинградского Малого театра оперы и балета (бас)
- Мать — Мария Александровна Елизарова (1897—1978), певица, солистка Ленинградского Малого театра оперы и балета и Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова (лирическое сопрано), затем — консультант по вокалу в Театре им. С. М. Кирова, заслуженная артистка РСФСР
- Супруга — Тамара Андреевна Милашкина (род. 1934), оперная певица (сопрано), народная артистка СССР (1973).
- Дочь — Лада Владимировна Атлантова (род. 1963), пианистка, декан музыкального факультета Российской государственной специализированной академии искусств.
Награды и звания
- 2-я премия на II Всесоюзном конкурсе вокалистов им. М. И. Глинки (1962, Москва)
- 1-я премия и золотая медаль III Международного конкурса им. П. И. Чайковского (1966, Москва)
- 1-я премия III Международного конкурса молодых оперных певцов в Софии (1967, Болгария)
- 4-я премия Международного конкурса вокалистов в Монреале (1967, Канада)
- Заслуженный артист РСФСР (1967)[2]
- Народный артист РСФСР (1972)
- Народный артист СССР (1976)
- Государственная премия РСФСР имени М. И. Глинки (1978) — за исполнение партии Дон Жуана в оперном спектакле «Каменный гость» А. С. Даргомыжского
- Два ордена Трудового Красного Знамени (1971, 1981)
- Почётное правительственное звание «каммерзенгер» (Австрия, 1987)[1].
о В. А. Атлантове
«Мне не приходилось еще встречать драматического тенора такой красоты, выразительности, мощи, экспрессии».
«Мне давно хотелось услышать Атлантова в такой опере, где бы его дарование раскрылось полностью. Каварадосси В. Атлантова очень хорош. Великолепно звучит голос певца, его итальянская манера подачи звука как нельзя более кстати в этой партии. Все арии и сцены с Тоской прозвучали прекрасно. Но то, как Володя Атлантов спел в третьем акте „О эти ручки, ручки дорогие“, вызвало у меня восхищение. Тут, пожалуй, итальянским тенорам надо у него поучиться: столько тонкой проникновенности, столько художественного такта показал в этой сцене артист. А между тем именно здесь легко было пойти на мелодраму… Думается, что партия Каварадосси пока что будет лучшей в репертуаре талантливого артиста. Чувствуется, что в работу над этим образом он вложил много сердца и труда…»
«Природа наградила Владимира Атлантова огромным вокальным дарованием. Его голос — тенор, удивительно красивого „бронзового“ тембра, покоряющий феноменальной силой звучания. Тенор с густыми баритонально-бархатными низами и ослепительно яркими верхами, очаровывающий восхитительным piano, а через мгновенье неудержимо взлетающий над forte оркестра. При этом его пение всегда насыщено большим внутренним чувством, темпераментом, страстной увлеченностью».— «Советская музыка», 1976[4]
«Владимир Атлантов обладает всеми качествами итальянского тенора и славянского, то есть мужеством, звучностью, нежным тембром, поразительной гибкостью».
Творчество
Оперные партии
- 1963 — «Евгений Онегин» П. И. Чайковского — Ленский
- 1963 — «Кармен» Ж. Бизе — Хозе
- 1963 — «Травиата» Дж. Верди — Альфред
- 1965 — «Сила судьбы» Дж. Верди — Альваро
- 1966 — «Пиковая дама» П. И. Чайковского — Герман
- 1964 — «Травиата» Дж. Верди — Альфред
- 1964 — «Евгений Онегин» П. И. Чайковского — Ленский
- 1966 — «Кармен» Ж. Бизе — Хозе
- 1968 — «Пиковая дама» П. И. Чайковского — Герман
- 1968 — «Князь Игорь» А. П. Бородина — Владимир Игоревич
- 1968 — «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини — Пинкертон
- 1970 — «Дон Карлос» Дж. Верди — Дон Карлос
- 1971 — «Тоска» Дж. Пуччини — Каварадосси
- 1973 — «Франческа да Римини» С. В. Рахманинова — Паоло
- 1973 — «Семён Котко» С. С. Прокофьева — Семён
- 1974 — «Иоланта» П. И. Чайковского — Водемон
- 1974 — «Борис Годунов» М. П. Мусоргского — Самозванец под именем Григория
- 1976 — «Садко» Н. А. Римского-Корсакова — Садко
- 1976 — «Каменный гость» А. С. Даргомыжского — дон Жуан
- 1978 — «Отелло» Дж. Верди — Отелло
- 1978 — «Моцарт и Сальери» Н. А. Римского-Корсакова — Моцарт
- 1985 — «Паяцы» Р. Леонкавалло — Канио
- 1986 — «Мазепа» П. И. Чайковского — Андрей
- Партии и отдельные сцены из опер, исполненные на сценах других театров и на гастролях
- 1988 — «Самсон и Далила» К. Сен-Санса — Самсон
- 1989 — «Хованщина» М. П. Мусоргского — Андрей Хованский
- 1995 — «Руслан и Людмила» М. И. Глинки — Финн
- «Плащ» Дж. Пуччини — Луиджи
- «Бал-маскарад» Дж. Верди — Ричард
- Ария и сцена Радамеса из оперы «Аида» Дж. Верди
Фильмография
- 1964 — Верьте мне, люди — оперный певец
- 1966 — Каменный гость — Дон Гуан
- 1969 — Чайковский — оперный певец в роли Германа
- 1970 — Поёт Ирина Богачева (документальный)
- 1971 — Где б ни был я (документальный)
- 1971 — По страницам любимых опер — главная роль
- 1972 — Воскресный музыкант — оперный певец
- 1977 — Моя Кармен — Хосе
- 1978 — Для Вас
- 1979 — Отелло — Отелло
- 1980 — Чио-чио-сан (фильм-спектакль) — вокал
- 1986 — Встречи в субботний вечер (фильм-концерт) — исполнение песни «Рассвет» Р. Леонкавалло
- 2002 — Царская ложа.
Дискография
- «Борис Годунов» М. Мусоргского (дирижёр М. Эрмлер)
- «Пиковая дама» П. Чайковского (дирижёр М. Эрмлер)
- «Тоска» Дж. Пуччини (дирижёр М. Эрмлер)
- «Чио-Чио-сан» Дж. Пуччини (дирижёр М. Эрмлер)
- «Царская невеста» Н. А. Римского-Корсакова (дирижёр Ф. Мансуров)
- «Франческа да Римини» С. В. Рахманинова (дирижёр М. Эрмлер)
- «Иоланта» П. Чайковского (дирижёр М. Эрмлер)
- «Каменный гость» А. Даргомыжского (дирижёр М. Эрмлер)
- «Князь Игорь» А. Бородина (дирижёр М. Эрмлер)
- «Евгений Онегин» (дирижёр М. Ростропович)
- «Паяцы» (дирижёр Л. Гарделли)
- «Хованщина» (дирижёр К. Аббадо)
- «Пиковая дама» (дирижёр С. Одзава)
- Записи русских романсов (П. Чайковский, С. Рахманинов, В. Абаза, П. Булахов, Б. Шереметьев, А. Гурилев, Л. Малашкин, Н. Листов, А. Обухов) с аккомпаниатором Ф. Халиловой, а также в сопровождении секстета солистов оркестра Большого театра
- Диск «Концертная серенада», куда вошли популярные песни и арии из оперетт на итальянском, испанском, немецком и английском языках (А. Лара, Ф. Легар, Ч. Бракко, Ф. Тости, С. Гастольдони, Д. М. Феррили, Н. Бродский, Р. Леонкавалло, Э. де Куртис, Н. Валенте, В. Д’Аннибале, Э. ди Капуа, А. Буцци-Печчиа, Э. Каннио) (1985—1987).
Библиография
- Сологус А. Владимир Атлантов. // [bolshoi-theatr.com/article/473/part-18/ Певцы Большого театра СССР. Одиннадцать портретов.]. — М.: Музыка, 1978. — С. 5 — 8. — 36 с.
- Нестьева М. И. Владимир Атлантов. Творческий портрет. — М.: Музыка, 1987. — 32; илл. с. — (Мастера исполнительского искусства). — 43 000 экз.
- Коткина И. А. [www.ozon.ru/context/detail/id/1134013/ Атлантов в Большом театре. Судьба певца и движение оперного стиля]. — М.: Аграф, 2002. — 336 с. — (Волшебная флейта. Портрет мастера). — ISBN 5-7784-0174-4.
Напишите отзыв о статье "Атлантов, Владимир Андреевич"
Примечания
- ↑ 1 2 Большая Российская энциклопедия: В 30 т. / Председатель науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв. ред С. Л. Кравец. Т. 2. Анкилоз — Банка. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. — 766 с.: ил.: карт.
- ↑ [www.bolshoi.ru/persons/people/1252/ Владимир Атлантов]
- ↑ 1 2 3 [belcanto.ru/atlantov.html Биография Владимира Атлантова] на сайте belcanto.ru
- ↑ 1 2 [bolshoi-theatr.com/article/473/part-7/ А. Сологус. «Владимир Атлантов».] из книги «Певцы Большого театра СССР: Одиннадцать портретов»
Ссылки
- [www.bolshoi.ru/persons/people/1252/ Страница Владимира Атлантова на сайте Большого театра]
- [bolshoi-theatr.com/article/473/part-5/ А. Сологус. «Владимир Атлантов». (из книги «Певцы Большого театра СССР: Одиннадцать портретов»)]
- [www.belcanto.ru/atlantov.html Биография Владимира Атлантова на сайте belcanto.ru]
- [www.peoples.ru/art/theatre/opera/atlantov/index.html Биография Владимира Атлантова на сайте peoples.ru]
- [www.kino-teatr.ru/kino/acter/m/sov/240/bio Владимир Атлантов на сайте Кино-Театр. РУ]
- [www.musenc.ru/html/a/atlantov.html Биография Владимира Атлантова в «Музыкальной энциклопедии»]
- [gallery-mt.narod.ru/pages-o/atlantov.html Фотогалерея Владимира Атлантова на сайте «Мастера музыкального театра»]
Отрывок, характеризующий Атлантов, Владимир Андреевич
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Категории:
- Родившиеся 19 февраля
- Родившиеся в 1939 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Певцы и певицы по алфавиту
- Певцы и певицы СССР
- Певцы и певицы России
- Певцы и певицы XX века
- Оперные певцы и певицы СССР
- Оперные певцы и певицы России
- Оперные певцы и певицы XX века
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Народные артисты СССР
- Народные артисты РСФСР
- Заслуженные артисты РСФСР
- Лауреаты Государственной премии РСФСР имени М. И. Глинки
- Музыканты по алфавиту
- Академические музыканты России
- Академические музыканты СССР
- Теноры
- Оперная труппа Мариинского театра
- Оперная труппа Большого театра
- Лауреаты Международного конкурса имени П. И. Чайковского
- Обладатели почётного звания «Каммерзенгер»
- Выпускники Хорового училища имени М. И. Глинки
- Выпускники Санкт-Петербургской консерватории
- Члены КПСС
- Русские эмигранты третьей волны в Австрии
- Лауреаты Всесоюзного конкурса вокалистов им. М. И. Глинки
