Таухид

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ат-таухид»)
Перейти к: навигация, поиск

                              

Таухи́д (араб. توحيد‎ — единобожие, монотеизм‎) — исламский термин, которым обозначается догмат о единственности и единстве Аллаха[1]. Таухид является одним из основных, фундаментальных догматов ислама, которое означает прежде всего отрицание политеизма (ширк), выражающееся в формуле «нет иного божества, кроме Аллаха». Слово таухид происходит от глагола «ваххада», что означает «делать что-либо единым», «считать что-либо единственным»[2].

На уровне спекулятивной теологии проблема таухида решалась в плане объяснения соотношения сущности (зат) Аллаха и Eго атрибутов (сифат), Tворца и Eго творений[2].





Понятие

Таухид означает признание того, что Аллах является единственным Творцом — Господом всего сущего. Он обладает прекрасными именами и совершенными качествами[3]. Наиболее полно и ясно раскрывают сущность доктрины единобожия мекканские суры Корана, в частности сура «аль-Ихлас»[4].

Основным принципом таухида является утверждение того, что существует только один Бог-Творец, сотворивший всё сущее бытие. Он вечен и управляет всеми процессами во вселенной. Всё нуждается в Нём, а Он не нуждается ни в чём и ни в ком. Доктрина таухида отвергает христианскую Троицу и утверждения о том, что якобы у Бога могут быть сыновья или дочери. Таухид отвергает и утверждения иудеев о том, что Творец благоволит только одному избранному народу[3].

Важной частью доктрины таухида является необходимость поклонения только лишь Аллаху. Актами служения являются не только конкретные религиозные обряды, но и вся жизнь, все поступки человека. Люди должны в точности исполнять все повеления Аллаха и совершать только разрешённое и воздерживаться от совершения запрещённого Им[3].

Аллах

Аллаху присущи атрибуты, которые не являются чем-то отличным от Его сущности. Он имеет различные имена (исма аль-хусна), носящие атрибутивный характер. В обязанности мусульманина входит вера во все имена и качества Аллаха, упомянутые в Коране и достоверных хадисах. Эти имена и качества необходимо понимать так, как они описаны в священных текстах (нассах), не уподобляя (ташбих) их именам и качествам творений и не отказываясь от их истинного значения[3].

Аллах, обладающий абсолютной силой, властью и могуществом, может создавать различные формы живой и неживой природы и уничтожать их. Всё, что происходит в этом мире имеет глубокий смысл и все построено по изначальному плану Творца. Ему также принадлежат законодательные функции. Аллах присутствует в сотворенном Им мире и управляет всеми процессами, благодаря чему Его творения обладают способностью к жизнедеятельности и обеспечиваются необходимыми для этого средствами (ризк)[3].

Аллах милостив и справедлив к Своим творениям. Он не желает зла для своих творений. Те, кто поступает несправедливо, будут держать ответ перед Аллахом в день Страшного суда и понесут справедливое наказание[3].

Понимание таухида в различных течениях

Принципы доктрины единобожия были подробно изучены и систематизированы мусульманскими богословами[3].

Мутазилитская теология включала в понятие таухида отрицание отличных от сущности Аллаха и вечных его атрибутов[2].

Ашариты и сифатиты толковали таухид как признание единственности Аллаха в отношении его сущности (вахид фи затихи ля шарика лаху), его вечных атрибутов (вахид фи сифатихи аль-азалия ля назира лаху) и его действий (вахид фи аф’алихи ля шарика лаху)[2].

Ханбалиты, в частности Ибн Таймия включали в понятие таухид признание только за Аллахом божественной природы (таухид аль-улюхия); признание его единственным Творцом и путеводителем (таухид ар-рубубия); и полную самоотдачу человека Аллаху (таухид аль-’убудия)[2].

Понимание таухида в суфизме сводилось к отрицанию многобожия и считалось достоянием рядовых верующих (таухид аль-’амма). Суфии выделяли три главные формы таухида:

  • растворение человеческой воли в божественной (таухид иради);
  • самоуничтожение (фана') человека в его бытии (таухид шухуди);
  • постижение того, что нет ничего сущего, кроме Аллаха (таухид вуджуди).

Последняя форма таухида была свойственна учению Ибн Араби, которое позже стали квалифицировать как учение о «единстве бытия» (вахдат аль-вуджуд)[2].

Напишите отзыв о статье "Таухид"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Таухид

– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.