Аугсбургская лига

Аугсбургская лига, также Аугсбургский альянс, заключена 9 июля 1686 года как оборонительный союз между императором Священной Римской империи Леопольдом I, королём Испании Карлом II, королём Швеции Карлом XI, курфюрстом Баварии Максимилианом II Эмануэлем и некоторыми другими монархами. После присоединения в 1689 году к союзу Англии, получил название Великий альянс (англ. Grand Alliance).

История альянса

Первоначально Аугсбургская лига была рассчитана на три года и имела целью создание мощного союзного войска для отражения территориальных притязаний французского короля Людовика XIV на Курпфальц — области левого берега Рейна. «Король-Солнце», став сильнейшим монархом Европы, с 1679 года следовал доктрине названной politique des Réunions, политике присоединения к государству всех сопредельных территорий, которые когда-либо бывали под владычеством Франции.

Инициатором создания Аугсбургской лиги был габсбургский император Леопольд I, который из-за опасности нападения турок на восточную границу империи был вынужден оттянуть туда бо́льшую часть своих вооружённых сил. Союз должен был поставить заслон французской экспансии на западе империи. Стороны, заключившие договор, обязались следовать условиям Вестфальского мира, Ниймегенских мирных соглашений и заключённого 15 августа 1684 года между Францией и империей Регенсбургского перемирия. В Регенсбурге наряду с мирным договором было также оговорено, что территории и города, аннексированные Францией, остаются в её распоряжении сроком на 20 лет.

Союз дополнял прежде заключённый между Леопольдом I и бранденбургским Великим курфюрстом Фридрихом Вильгельмом пакт о взаимной помощи от 22 марта 1686 года.

В 1689 году лига была расширена за счёт вступления в её члены Англии (7 [17] мая 1689 года) и Нидерландов — в личной унии Вильгельма Оранского, после чего была названа «Великим венским альянсом». Вильгельм, как тогдашний правитель Нидерландов уже имел негативный опыт, связанный с французами, кроме того, в качестве английского короля Вильгельма III, он также страдал от французской конфронтации в отношении своих североамериканских колоний.

Необходимость создания Аугсбургской лиги проявилась, когда Людовик XIV, не принимая во внимание статью брачного договора своей невестки Лизелотты Пфальцской, в которой она отказывалась от наследства по линии своих предков, после смерти бездетного пфальцского курфюрста Карла II высказал свои притязания на наследство Пфальца. Это привело в 1688 году к девятилетней войне (называемой также войной за Пфальцское наследство). Вместе с Рисвикским миром 1697 года этот инцидент был исчерпан.

Отрывок, характеризующий Аугсбургская лига

Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.