Сухи, Аугустин

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аугустин Сухи»)
Перейти к: навигация, поиск
Аугустин Сухи
Augustin Souchy
Род деятельности:

анархо-синдикалист

Дата рождения:

28 августа 1892(1892-08-28)

Место рождения:

Верхняя Силезия

Дата смерти:

1 января 1984(1984-01-01) (91 год)

Место смерти:

Мюнхен Германия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аугустин Сухи (нем. Augustin Souchy) — немецкий анархист, антимилитарист и журналист.





Молодость и Первая мировая война

Аугустин Сухи, анархист, анархо-синдикалист и антимилитарист называл себя «студентом революции». Он описывал русскую, немецкую, испанскую, кубинскую и португальскую революции и частично участвовал в них. Во время начала Первой мировой войны он находился в Австрии, откуда был выслан и был вынужден носить знак на шее, надпись на знаке гласила: «Осторожно анархист!», эти слова позже стали названием его политических мемуаров. Сухи переезжает в Швецию, где присоединяется к анархическому движению. У Сухи появляются проблемы с паспортом и шведское правительство заключает его в тюрьму в ответ на его антимилитаристскую пропаганду. Совершив побег в Данию, Сухи нелегально возвращается в Швецию через Норвегию.

В 1919 он возвращается в Германию и присоединяется к анархо-синдикалистскому профсоюзу «Союз свободных рабочих Германии» (ФАУД). С апреля по ноябрь 1920 года Сухи посещает Россию для того чтобы встретиться с Владимиром Лениным, как представитель синдикалистов, и посетить Коминтерн. В это время он навещает одного из самых важных анархистских теоретиков того времени — Петра Алексеевича Кропоткина.

Веймарская республика

В 1921 году Сухи работает во Франции, где и у них с Терезой Сухи рождается ребенок, Джин, но Аугустин Сухи снова был выслан из страны за анархические убеждения. Он возвращается в Германию и работает редактором газеты «Синдикалист» («Der Syndikalist») до начала 30-х. Вместе с Рудольфом Рокером в рамках Международной Ассоциации Трудящихся, которая сама по себе была международной организацией, он организовывает противостояние большевистскому Профинтерну. В это время он встречает много анархистов из разных стран, включая российских анархистов бежавших от большевиков, и испанских анархистов, таких как Буэнавентура Дуррути. После ниспровержения испанской монархии в 1931 году Сухи совершил несколько поездок в Испанию под именем ИВА. В письме Эмме Гольдман в 1936 он написал:

«За прошлые пять лет я был здесь (в Испании) пять раз. Каждый раз было движение: в апреле 1931 — революция; в декабре 1931 — восстание; в декабре 1932 — всеобщая забастовка; в апрель 1933 снова всеобщая забастовка; в октябре 1934 Каталония выступила против кастильской гегемонии; в феврале 1936 ниспровержение Джила-Робльза; новое восстание… Сегодня на монументальной арене для корриды Кампверз будет проведён большой митинг, организованный анархистской, либертарной молодежью. Я приеду на эту встречу, чтобы выступать. Меня уверили, что на арене может присутствовать 100 000 человек.»

Митинг был отменен, поскольку Франко и его военные заговорщики организовали государственный переворот за ночь накануне мероприятия.

Изгнание

За несколько дней до ареста его друга, анархистского писателя Эриха Мюзама нацистами, Сухи бежит в Париж. Во время испанской гражданской войны он пытается послать деньги и оружие испанскому анархо-синдикалистскому союзу CNT-FAI. Позже, он написал свои самые влиятельные книги по коллективизации в Анархистской Каталонии. Именно в Испании он пишет свою работу «Трагическая Неделя в мае», как непосредственный свидетель событий первомайской демонстрации 1937 года. После того, как испанская Революция потерпела поражение в 1939 году, Сухи делает попытку, возвратиться во Францию, но попадает в лагерь для военнопленных, где находится в течение двух лет.

В 1942 году он бежит в Мексику, где живёт до 1948 года и издаёт многочисленные книги о либертарном социализме и испанских коллективах. В 1952 он едет в Израиль и изучает киббуцы. Набравшись там опыта, Сухи едет на Кубу и тесно сотрудничает с кубинским анархистским движением. В конце 1950-х, он отправляется в турне по Латинской Америке, где проводит ряд лекций, с целью продвижения профсоюзного движения. В 1963 Международная организация труда нанимает его в качестве образовательного эксперта. До тех пор Сухи работал исключительно в анархистском и анархо-синдикалистском движениях. Улыбаясь, Сухи сказал: «Представьте, в 71 год, когда другие давно на пенсии, я получил свою первую работу».

Возвращение в Германию

В 1966 у Сухи, жившего в Мюнхене, часто брали интервью немецкие газеты и журналы, такие как «Шпигель» и др., о нём говорили в радиопередачах. Уже в 1950 году Сухи начинает издавать свои работы в Германии, и он продолжает писать в течение следующих двадцати лет. В 1983-м, впервые с 1937 года, Сухи встречается с Кларой Тальманн и возвращается в Испанию (где они с Кларой Тальманн участвовали в борьбе против фашизма), где в течение 6 недель проходят съёмки документального фильма. В 1984 фильм был издан под названием «Долгая надежда» («Die lange Hoffnung»).

1 января 1984 Аугустин Сухи умер от пневмонии в возрасте 91 года в больнице Красного Креста в Мюнхене. Его тело было пожертвовано науке.


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Сухи, Аугустин"

Отрывок, характеризующий Сухи, Аугустин

Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»