Боал, Аугусту

Аугусту Боал
порт. Augusto Boal
фото 2008 года
Дата рождения:	16 марта 1931(1931-03-16)
Место рождения:	Рио-де-Жанейро
Дата смерти:	2 мая 2009(2009-05-02) (78 лет)
Место смерти:	Рио-де-Жанейро
Профессия:	театральный режиссёр, прозаик
Гражданство:	Бразилия Бразилия
Театр:	Театр Арена
Награды:

Аугусту Боа́л (порт. Augusto Boal, 16 марта 1931 — 2 мая 2009) — бразильский театральный режиссёр, писатель и общественный деятель. Основатель «Театра Угнетенных» — театральной формы, ведущей своё происхождение из радикальных направлений в педагогике. На воззрения Боала повлияли марксизм, теология освобождения, эпический театр Брехта и педагогика освобождения Паулу Фрейре.

Боал проработал один срок «вереадором» (членом Городского совета) в Рио-де-Жанейро с 1993 по 1997, где разрабатывал «Законодательный театр».

Биография

Юность

Боал родился в Рио-де-Жанейро. Его отец Хосе Аугусту Боал был португальским пекарем, а мать, Альберта Пинто, — домохозяйкой. Боал учился на инженера-химика в Федеральном университете Рио-де-Жанейро. В детстве представлял пародии совместно со своими братьями, но не был вовлечен в театральную жизнь до того как закончил своё университетское образование. Получив степень мастера, он отправился в Нью-Йорк в 1952 году, где поступил в Школу Драматического Искусства в Колумбийском Университете. Среди его преподавателей был также Джон Гасснер, учитель Теннесси Уильямса и Артура Миллера. Гасснер познакомил Боала с техниками Бертольда Брехта, Константина Станиславского и с различными театральными группами, такими как Черный Экспериментальный театр. В 1955 поставил спектакль по двум своим пьесам «Конь и Святой» и «Дом напротив». В 1956, после окончания Школы, Боала пригласили работать в Театр Арена в Сан-Паулу, юго-восток Бразилии.

Боал ставил различные пьесы, в том числе Хосе Ренато, основателя Театра Арена. Здесь он начал экспериментировать с театральной формой, достигая театра, которого еще никогда не существовало в Бразилии. Система Станиславского была не знакома бразильским актерам. Боал адаптировал известные ему методы к социальным условиям в Бразилии. Он занимал левую политическую позицию по отношению к национализму, который был довольно популярен в те годы.

Театр Арена в Сан-Паулу

Работая в театре «Арена», Боал поставил несколько классических драм, переделав их с учетом бразильских социально-экономические реалий. За свой первый спектакль «О мышах и людях» (по Джону Стейнбеку) он получил приз от Ассоциации художественных критиков Сан-Паулу в 1956 году. В начале 60х популярность Театра Арена стала падать, и, надеясь спастись от банкротства, дирекция начала заказывать пьесы бразильским драматургам. Стратегия оказалась успешной. Боал предложил создать Семинар Драматургии на сцене Театра Арена. Идея была воплощена и стала творческой платформой для многих молодых драматургов. Множество успешных спектаклей были рождены на этом семинаре и сформировали новый репертуар Театра Арена.

Изгнание

В 1964 в Бразилии произошел государственный переворот, организованный бразильской элитой, церковью и средним классом при поддержке США, где опасались коммунистических идей. Преподавание Боала было поставлено под сомнение, и к нему начали относиться как к угрозе военному режиму. В 1971 году его похитили на улице, арестовали, пытали и выслали в Аргентину, где он оставался 5 лет. В ссылке он опубликовал две книги: «Торквемада» (1971) и самую знаменитую книгу «Театр угнетенных» (1973). «Торквемада» — книга, посвященная систематическому использованию пыток в тюрьмах при великом Инквизиторе Испании Томасе Торквемаде. В книге «Театр Угнетенных» Боал развил театральный метод основанный на «Педагогике угнетенных», книге бразильского педагога Паулу Фрейре, который с которым он впоследствии стал дружен. Его метод (который был использован во многих сообществах по всему миру) заключался в том, чтобы преобразовать аудиторию в активных участников с помощью театрального опыта. Боал утверждает, что традиционный театр деспотичен, поскольку зрители не имеют возможности выразить себя, а сотрудничество между двумя сторонами позволит зрителю исполнить действие, которое является освобождающим. Идеи Фрейре как педагога были также основаны на отторжении отношений подчинения между учеником и учителем. Он выступает за модель образования подразумевающую критику.

Боал работал в Перу с Alfabetización Informaciona (общественная организация против безграмотности), идеи которой включали в себя также и «художественный язык», как один из методов работы. Аугусту Баул начал развивать свой метод как можно дальше от эстетики агит-пропа, сложившейся в его Театре Арена и решил использовать театральный опыт как педагогический инструмент. Наиболее важным для него в тот момент было убрать разделение между актером и зрителем. У него даже появился специальный термин, основанный на игре слов — вместо «spectator» (зритель) — «spect-actor» (спект-актер). Это новое понятие формировало основы его дальнейшей работы. Он увидел, что пассивность зрителя может быть разрушена при помощи нескольких шагов, превращающий зрителя в спект-актёра:

1. Осознание тела (под «телом» понималось одновременно и индивидуальное тело и коллективное «тело» в марксистском смысле).
2. Создание экспрессии тела.
3. Использование театра как языка.
4. Использование театра как высказывания (дискурса).

Прожив в Аргентине, Боал путешествовал по другим странам Южной Америки (Перу и Эквадор) работая с людьми в маленьких и, в основном, бедных сообществах, которые сталкиваются с такими конфликтами как гражданские войны и недостаток внимания государства. Боал придерживался мнения, что угнетенные могут быть освобождены от угнетения. В Перу он практиковал метод форум-театра, в котором зритель заменял актера, чтобы определить решение заданной проблеме, представленной актером (проблема могла быть и реальной для этого сообщества). Боал также прожил в Париже несколько лет, создав несколько Центров Театра Угнетенных, режиссируя спектакли и преподавая в Сорбонне. Боал создал первый фестиваль Театров Угнетенных в 1981 году.

Снова в Бразилии

После падения военной диктатуры Боал вернулся в Бразилию через 15 лет изгнания. Он основал Центр Театра Угнетенных в Рио-де-Жанейро, задачей которого стало изучение, дискуссии касающиеся гражданства, культуры и различных форм угнетения. Группа Боала работала с несколькими организациями по борьбе за права человека. В 1992 году Боал баллотировался и был избран в Городской Совет Рио-Де-Жанейро. Его поддержкой была его театральная труппа, с которой он быстро развил различные законодательные предложения. Его целью было работать с темами, которые волнуют граждан с помощью театра и обсуждение законов города Рио с людьми на улицах. После превращения зрителя в автора в Театре Угнетенных, Боал инициировал Законодательный театр, в котором голосующие становились законодателями. Боал говорил, что он не создает законы произвольно, наоборот, — он спрашивал людей, чего они хотят. Остальные политики не были в восторге от его идей, только 13 из 40 предложенных им законов были одобрены, пока он занимал свой пост. В 1996 году срок избрания истёк, но он продолжал заниматься Законодательным театром с различными группами в Бразилии, и еще 4 закона были утверждены после его ухода. Боал также работал с заключенными в тюрьмах. Он говорил, что, несмотря на несвободу в пространстве, у них есть огромная свобода во времени, и Театр Угнетенных стремится к созданию различных видов свободы, которые можно себе представить, думать о прошлом, настоящем и создавать будущее вместо того, чтобы ждать.

Сын Аугусту Джулиан работал вместе с отцом и продолжает сейчас его дело в Бразилии и по всему миру.

Смерть

Аугусту Боал умер 2 мая 2009 в возрасте 78 лет в Рио-Де-Жанейро от лейкемии.

Влияние

Большинство техник Аугусту Боала были созданы после того как он понял ограниченность дидактического, политически-мотивированного театра среди людей с которыми работал. Он обнаружил, что его попытки вдохновить людей живущих в бедственных условиях выступить против расизма и классового неравенства были связаны с его собственным классовым неравенством по отношению к этим людям, поскольку он был белым и сравнительно финансово независимым. Его новая техника позволяла идее освобождения возникнуть непосредственно в самой группе.

Опубликованные работы

• Театр Угнетенных (London: Pluto Press, 1979)
• Игры для Актеров и Не-актеров (London: Routledge, 1992; Second Edition 2002)
• Радуга Желания: Театр и Терапия, метод Боала (London: Routledge, 1995)
• Legislative Theatre: Using Performance to Make Politics. London: Routledge, 1998.
• Hamlet and the Baker’s Son: My Life in Theatre and Politics. London: Routledge, 2001.
• The Aesthetics of the Oppressed. London: Routledge, 2006.

Публикации на русском языке

• Боал А. Джейн Спитфайр. Шпионка и чувственная женщина [Электронный ресурс] / пер.: В. Петров ; читает Ю. Мен. — Полная версия. — СПб.: Вира-М, 2007. — (1 электрон. опт. диск (CD-ROM); общее время звучания: 4 ч. 20 мин.; Аудиокнига MP3; Бразильские ночи; Систем. требования: CD, VCD, DVD-аппаратура со встроенным декодером MP3 ; компьютер, оборудованный зв. картой CD, DVD-приводом и проигрывателем MP3).

Награды и признание

• Офицер ордена Искусств и литературы (Министерство культуры Франции, 1981)
• медаль Пабло Пикассо (ЮНЕСКО, 1994)
• почётный доктор Университета штата Небраска (1996)
• Призом за профессиональные достижения Американской ассоциации театров в Высшем образовании (Чикаго, август 1997)
• премия принца Клауса (2007)
• премия «Пересекая границы за мир и демократию» Дандолкского института технологий (2008).
• номинант на Нобелевскую премию мира (2008)
• «Театральный посол мира» (ЮНЕСКО, март 2009).

Ссылки

• [www.iti-worldwide.org/theatredaymessage.html International Theatre Institute — Author of the World Theatre Day Message 2009 Augusto Boal]
• [www.theatreoftheoppressed.org/en/index.php?useFlash=1 Come closer friends, the house is yours!]. International theatre of the opressed organisation. Проверено 14 ноября 2013.
• [www.toplab.org/ Theater of the opressed laboratory]. TopLab. Проверено 14 ноября 2013.
• [www.democracynow.org/2005/6/3/famed_brazilian_artist_augusto_boal_on Famed Brazilian Artist Augusto Boal on the «Theater of the Oppressed»] // Democracy Now!. — 2005, June 3.
• [i3.democracynow.org/2009/5/6/augusto_boal_founder_of_the_theater Augusto Boal, Founder of the Theatre of the Oppressed, Dies at 78] Interview on Democracy Now! in 2007
• Sierz A. [www.theguardian.com/world/2009/may/06/augusto-boal-obituary Augusto Boal : Brazilian director and dramatist who believed theatre should be a force for radical change] (англ.) // The Guardian. — 2009, May 6.
• Weber B. [www.nytimes.com/2009/05/09/theater/09boal.html?_r=2&ref=obituaries& Augusto Boal, Stage Director Who Gave a Voice to Audiences, Is Dead at 78] (англ.) // The New York Times. — 2009, May 9.
• [www.brazzilmag.com/content/view/10863/1/ A Tribute to a Brazilian Writer Who Made Theater into a Weapon for the Oppressed] June 28, 2009
• [youtube.com/watch?v=c-LE9kXutRw Augusto Boal: Video dell'Instituto Boal] на YouTube
• [www.giollicoop.it/ Cooperativa Giolli - Teatro dell'Oppresso]. Giolli Società Cooperativa Sociale. Проверено 14 ноября 2013.  (итал.)  (англ.)  (фр.)  (исп.)
• [www.cardboardcitizens.org.uk/ Theatre of the Oppressed]. Cardboard Citizens. Проверено 14 ноября 2013.
• [www.ccdc.in/ Promoting Theatre of the Oppressed in Education]. Centre for Community Dialogue and Change. Проверено 14 ноября 2013.

Отрывок, характеризующий Боал, Аугусту

– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.