Ауда ибу Тайи
| Ауда ибу Тайи | |
 Раскрашенное фото Ауды ибу Тайи, сделанное, предположительно, Эриком Матсоном (1888-1977). Амман, 1921 год. | |
| Место рождения | |
|---|---|
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
Ховейтат |
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Ауда бан Харб аль-Або Сеид аль-Мазро аль-Тамаме ибу Тайи, он же Ауда абу Тайи (араб: عودة أبو تايه) (1874? — 1924) — вождь (шейх) одного из родов бедуинского племени Ховейтат (Ховайтат) во время Великого Арабского Восстания в годы Первой мировой войны. Жил на территории современной Иордании.
Ауда был выдающейся фигурой арабской революции; за пределами Иордании он известен по описаниям полковника Лоуренса («Семь столпов мудрости») и по фильму «Лоуренс Аравийский».
Содержание
Племя Ховайтат
Лоуренс отмечает, что племя Ховайтат прежде было под властью клана Рашид, амиров Хаиля, но затем распалось на части и Ауда возглавил одну из частей, абу Тайи. Ауда наследовал своему отцу, Харбу абу Тайи (-1904), который боролся за власть в племени против Арара ибн Джази. Ауда и его конкурент Абтан (родственник Арара) приучили оседлое племя к набегам, что улучшило атмосферу в племени, но сделало бывших оседлых фермеров кочевниками. У племени начались трения с турецкой администрацией, особенно после 1908 года, когда были убиты два солдата, пришедшие за сбором налогов. Ауда утверждал, что налог он уже уплатил.
Арабское восстание
Бойцы племени Ауды заслужили репутацию лучших воинов пустыни, поэтому их участие было жизненно необходимо для арабского восстания. Ауда изначально считался подданным Османской Империи, но он отказался от него и перешёл на сторону Лоуренса и короля Фейсала.
Воодушевленный изгнанием турок из Аравии и соблазненный перспективой военной добычи, Ауда присоединился к арабскому восстанию и стал активным борцом движения за независимость — вплоть до того, что выбил себе молотком искусственный турецкий зуб для демонстрации своего патриотизма[1]. Турки несколько раз предлагали ему деньги за переход на их сторону, но Ауда сдержал данное Лоуренсу слово. Ауда и его племя были главной ударной силой в Акабском сражении в июле 1917 года и во взятии Дамаска в октябре 1918. Лоуренс пишет, что он сам придумал атаку Акабы с суши чтобы застать гарнизон врасплох, но фактически идея принадлежала Ауде. Впоследствии Лоуренс писал, что «Только с помощью Ауды нам удалось обратить энтузиазм племен от Маана до Акабы в свою пользу настолько, что они впоследствии помогли нам отобрать у турецких гарнизонов Акабу и окружавшие её холмы. Только при его активной поддержке мы могли решиться двинуться из Веджа в долгий путь на Маан. С самого Янбо мы пытались завоевать его для нашего дела.»[2]
Ауда в описании Лоуренса
Одевался Ауда очень просто, на северный манер—в белый хлопчатобумажный бурнус с красным мосульским головным платком. Ему могло быть за пятьдесят лет, чёрные волосы уже были тронуты сединой, но он все ещё был силен и прям, ладно скроен, худ и деятелен, как юноша. Морщины и впадины делали его лицо величественным. На этом лице было написано, как смерть любимого сына в бою под Аннадом окрасила печалью всю его жизнь, покончив с мечтой о сохранении в будущих поколениях величия имени Абу Тайи. Его большие выразительные глаза могли поспорить цветом с дорогим чёрным бархатом, лоб—низкий и широкий, очень высокий и резко очертанный нос с властной горбинкой. Подвижный рот был великоват, борода и усы подстрижены в стиле ховейтат, с подбритой снизу нижней челюстью.[2]
В кино и литературе
В фильме Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» роль Ауды исполнил Энтони Куинн.
Напишите отзыв о статье "Ауда ибу Тайи"
Примечания
- ↑ Внезапно Ауда, громко воскликнув «Не попусти, Аллах!», быстро вскочил на ноги и вылетел из шатра. Пока мы недоуменно смотрели друг на друга, снаружи послышался звук, похожий на стук молотка. Я вышел, чтобы узнать, что там происходит, и увидел Ауду, склонившегося над большим камнем и разбивавшего о него свою вставную челюсть. «Я совсем забыл, — объяснил он, — это мне дал Джемаль-паша. Я ел хлеб, дар моего Господа, турецкими зубами!».
- ↑ 1 2 [lib.ru/INPROZ/LOURENS_T/arawia.txt Томас Эдвард Лоуренс. Семь столпов мудрости]
Ссылки
Отрывок, характеризующий Ауда ибу Тайи
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
